Впереди — Днепр!

— Вас слушают.

— Мне подполковника нужно, — загудел в телефоне так знакомый ей бас Черноярова. — Это вы, Ирина Петровна, а его что, нет?

«Что я делаю, — с ужасом подумала Ирина, — что подумает, что скажет Чернояров? Он же так ненавидит Поветкина!»

— Нет, он здесь, — стараясь говорить как можно спокойнее, ответила Ирина, — только, знаете, я вошла, а он спит. Прямо за столом уснул.

— Пожалуйста, не будите его, — совсем неожиданно для Ирины, мягко, с теплым участием в голосе, сказал Чернояров, — он же безумно устал, пусть хоть немного отдохнет.

— Да, да, пусть отдохнет. Я сейчас часовому скажу, чтобы никого не пускал.

— Совершенно верно, — поддержал Чернояров, — на фронте перед нами затихло, и нечего зря беспокоить его.

Давно не видев Черноярова и думая, что он все еще оставался прежним, Ирина никак не могла понять причину его несомненно душевного отношения к Поветкину.

Осторожно положив трубку на стол и пристально посмотрев на чуть порозовевшее лицо Поветкина, Ирина на цыпочках вышла из комнаты и строго сказала стоявшему у входа часовому:

— Подполковник очень устал и уснул. К нему никого не пускать!

— Слушаюсь, никого не пускать к подполковнику! — с готовностью отчеканил часовой и, секунду подумав, спросил:

— А если опять загудит и бой начнется?

— Тогда зайдете и разбудите, — властно, без тени раздумья, ответила Ирина и впервые за всю эту неделю боев увидела чистое, чистое, усыпанное звездами бездонное ночное небо.

Глава сороковая

Отдав все необходимые распоряжения и убедившись, что они выполняются точно и неукоснительно, фельдмаршал Манштейн в ночь на одиннадцатое июля решил вдоволь выспаться и встать утром пораньше, чтобы еще раз проверить готовность войск к последнему решающему броску на Курск через прохоровское плато и высоты. В мягкой полутьме освещенного ночной лампочкой салона было уютно и тихо. Казалось, ничто не должно было мешать приятному сну фельдмаршала. Но он все же не спал. Или резко сказывались годы, или сильны были пережитые волнения и ожидание завтрашнего, решающего дня, но фельдмаршал заснуть не мог. Услужливая память возвращала его то к воспоминаниям далекого прошлого, когда он тридцать шесть лет тому назад в прусской армии был всего лишь кандидатом в офицеры, то к последним событиям, в которых он почти шестидесятилетний фельдмаршал играет такую решающую роль. Вслед за воспоминаниями нахлынули раздумья о том, что будет дальше и как разовьются последующие события.

Приняв решение на сокрушающий удар через Прохоровку, он нисколько не сомневался в том, что его войска задачу выполнят блестяще и русская оборона, наконец, будет сокрушена, смята и прорвана. На участке шириною всего около десяти километров удар почти тысячи танков, поддержанных к тому же огромной массой авиации и артиллерии, не в состоянии выдержать ни одна, даже самая могущественная оборона. В этом фельдмаршал был уверен, как всегда был уверен в самом себе. Волновало и тревожило другое. Удар его группы армий на Курск был всего лишь половиной операции «Цитадель». Вторую половину осуществляла девятая армия Моделя. Хоть Клюге и заверил, что в последний удар на Курск со стороны Орла он вложит все свои силы, но беспокойство за действия партнера не оставляло Манштейна.

Пролежав без сна более двух часов, он решил переговорить непосредственно с Моделем.

Как и всегда, энергичный и напористый Модель ответил уверенным, полным свежих сил голосом.

— Я нисколько не сомневаюсь, — звонко передавала мембрана его чеканные слова, — что оборона русских будет сломлена и что через пару дней я буду иметь честь встретиться с вами, господин фельдмаршал, в этом самом Курске. Мои войска заняли исходное положение и ждут сигнала.

Если уж Модель, всегда сомневавшийся в успехе операции «Цитадель» и смело высказавший свои сомнения самому Гитлеру, был теперь уверен в неизбежном крушении обороны русских, то можно было спокойно спать и не тревожиться больше о завтрашних событиях.

И фельдмаршал Манштейн спокойно уснул.

На рассвете он проснулся, не поднимаясь с постели, узнал у начальника своего штаба, что на фронте все спокойно и что ударные группировки готовы к наступлению, и решил, чтобы накопить для трудного дня больше сил, еще полежать. До начала действий второстепенной группировки, наступавшей от Белгорода на северо-восток, оставалось еще больше часу. Эта группировка в составе трех танковых и трех пехотных дивизий была тем обманным охотничьим рожком Манштейна, которым он заманит советское командование в ловушку и отвлечет его внимание от главного, прохоровского направления, где будет нанесен решающий удар.

Лежа в постели, Манштейн с наслаждением представлял, как будут метаться Ватутин и Хрущев, когда эти шесть дивизий, составлявшие ударную группировку «Кемпф», так же, на очень узком фронте, от Белгорода ринутся на северо-восток, угрожая тылам и резервам главных сил Воронежского фронта. Они несомненно бросят против этих дивизий часть своих сил, и в первую очередь авиацию. Это будет восхитительно. Но каково же будет самочувствие советского командования, когда в десять часов вдоль автомагистрали на Курск вновь нанесут удар «Великая Германия» с третьей и одиннадцатой танковыми дивизиями? Туда так же придется бросать резервы и авиацию. И не успеют советские военачальники опомниться, как их войска под Прохоровой постигнет самый сокрушительный удар. Что будут делать тогда Ватутин и Хрущев, уже бросив свои резервы и авиацию под Белгородом и на автомагистраль?

В разгар раздумий Манштейна начальник штаба доложил, что группа «Кемпф» перешла в наступление. Шестая и седьмая танковые дивизии на фронте в три километра прорвали оборону русских у села Мелехово и успешно продвигаются вперед. Остальные дивизии действуют по плану и так же имеют успехи.

— Вот и начинается главное, — воскликнул Манштейн, поспешно вставая. — Теперь посмотрим, как это говорят русские, на чьей улице будет праздник.

Блестящее начало наступления группы «Кемпф» так взволновало Манштейна, что он отказался от традиционного утреннего кофе и в честь такого события выпил рюмку коньяку.

Но через час пришло первое омрачающее сообщение. Перед группой армий «Центр» северо-западнее Орла войска советского Западного фронта перешли в наступление.

Торопливо подойдя к карте, Манштейн быстро нашел место, где советские войска перешли в наступление, и своим почти сорокалетним военным опытом сразу же понял колоссальное значение этого факта. Советские войска наносили удар как раз под основание орловского плацдарма, который огромной дугой опоясывал Орел с северо-запада, с севера, с северо-востока, с востока, с юго-востока, с юга и юго-запада. На этом плацдарме располагались немецкие вторая танковая и девятая армии. Положение на орловском плацдарме осложнялось особенно тем, что, как сказали Манштейну Клюге и Модель, все резервы сняты с плацдарма и сосредоточены для нанесения удара на Курск с севера. Если советское командование бросило в наступление крупную группировку, то положение немецких войск на орловском плацдарме в самое ближайшее время станет катастрофическим.

Не успел Манштейн еще полностью оценить создавшееся положение, поступило новое известие: 61-я армия советского Брянского фронта также перешла в наступление на орловском плацдарме, нанося удар в направлении города Болхов. Это еще больше осложняло положение в районе Орла. Теперь все зависело только от устойчивости немецкой обороны севернее и северо-западнее Орла и от решительности Клюге и Моделя. Если они не поддадутся панике и, несмотря на угрозу с севера, бросят свою ударную группировку в наступление на Курск, то операция «Цитадель» будет успешно развиваться. Если же они не выдержат и войска из ударной группировки начнут перебрасывать на участки наступления русских, то бить на Курск придется одним войскам Манштейна, ожидая в крайнем случае незначительные поддержки с севера.

В тяжелом раздумье метался Манштейн по своему блестящему салон-вагону. Так детально продуманный и весьма обнадеживающий план в самом начале выполнения встретил непредвиденные обстоятельства. Правда, и раньше Клюге, Модель, да и он сам, Манштейн, опасались перехода русских в наступление или на орловский плацдарм или в районе Донбасса. Но эти опасения реальными фактами не подтверждались и были всего лишь обычными предположениями. Сейчас на севере эти предположения обращались в действительность.