Серебряный остров

24 ноября

Ура!!! Только сейчас дошла запоздалая весть — в Питере власть взяли Советы! Ленин провозгласил Российскую Советскую Республику! Вот она, коммуна нашей мечты! Теперь — в Иркутск, Все еще у нас впереди…

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ПО СЛЕДАМ ВЕРБЛЮДОВ ЧИНГИСХАНА

Весна в Прибайкалье поздняя, затяжная. Еще в марте зазвенят капели, затрезвонят ручьи по распадкам, а в апреле сойдет снег и зазеленеет на крутоярах молодая травка, в мае заполыхают горы фиолетовым пламенем багульника, а по берегам Байкала все еще будут лежать почерневшие глыбины льда и зябко постукивать над ними голые ветви деревьев. Только в июне распустятся листья, голубым ковром незабудок уберутся таежные поляны и наконец-то расцветет черемуха. Это значит, весна взяла, свое, началось лето.

Может, кому-нибудь и по вкусу такая длинная весна, только не участникам экспедиции. С первыми подснежниками были они готовы к походу и на трудных контрольных работах с тоской поглядывали за окна: как, мол, там весна, вперед движется или опять отступает?

Но день тянулся за днем, месяц за месяцем, раннюю теплынь прогоняла метель, и даже когда все вокруг зазеленело, нет-нет да садились на траву, на яркие желтки одуванчиков белые мухи.

Общими стараниями предстоящую экспедицию оснастили что надо. Запаслись фонарями, скобами, крючьями, достали капроновый шнур. Рудик получил в подарок от отца «взрослый» фотоаппарат с блицем-вспышкой, а Саньке дядя-геолог прислал из города компас. Помня о жажде и голоде в пещере, ребята составили длинный список, что взять с собой, и уж теперь помимо лесок, крючков и поплавков, помимо термоса и чайника были предусмотрены и сухари, и консервы, и даже шоколад.

Едва просохла земля, все четверо после уроков зачастили в каменоломню. Учились пользоваться страховочным шнуром, рубить ступеньки киркой, вбивать в камень крючья и скобы. Поначалу друзья опасались за Валюху: а вдруг у нее голова закружится на высоте, все-таки девчонка? Однако Валюха оказалась молодцом.

Но и уроки скалолазания остались позади, а лето не спешило являться на Байкал. И лишь для одного дела, от которого зависел успех экспедиции, не хватило — затяжной медлительной весны — для расшифровки карты. Два месяца ломал над нею голову Рудик, прикидывал разные варианты, сравнивал с другими загадочными картами, чтобы понять хотя бы принцип расстановки знаков, но карта упорно молчала. Несколько раз, просидев над восковкой до отупения, он умолял Цырена поговорить с дедом, попытаться узнать хоть что-то. И Цырен наседал на Константина Булуновича с вопросами, только задавал их осторожно, исподволь, ни словом не поминая злополучную карту. Но дед, вообще молчаливый последнее время, на вопросы отвечал неохотно — понимал, куда клонит внук, да и крепко запали ему в память переживания, связанные с пещерой, ни о каких походах слышать не хотел. Однако кое-что Цырену удалось выведать.

Однажды, когда дед расклеивал по страницам своей «медицинской книги» вставочки — новейшие наблюдения за описанными ранее растениями, Цырен сказал как бы невзначай:

— Знаешь, дедушка, не мешало бы нам приложить к этой книге карту лекарственных растений Прибайкалья. А то приметы и свойства ты описываешь, а где найти сами растения — неизвестно. Так и затеряются для потомков наши деляны…

Эти «нам» и «наши» выскочили у него случайно, сами собой, но они-то и смягчили старика. Константин Булунович сдвинул очки на лоб, задумался.

— Хорошая мысль, внучек, да невыполнимая. Целебные травы по всей тайге раскиданы. А деляны так малы — ни на какую карту не нанесешь. В одном ты прав — затеряться им никак нельзя. Но для того ты и останешься на земле после меня.

Константин Булунович снова склонился над рукописью, а у Цырена перехватило горло: вот, значит, какие надежды на него возлагаются — дед считает его продолжателем своего главного дела… И все же порадовался добытому: так и есть, лекарственные растения не имеют никакого отношения к карте!

В другой раз, читая газету, Цырен наткнулся на заметку о старинном забайкальском городке Кяхта, через который в давние времена пролегала караванная тропа в Монголию.

— Интересно, — спросил Цырен, — сколько же дней шел караван до Кяхты? Такая даль — все верблюды передохнут…

— А я эти караваны своими глазами видел, — процеживая очередной взвар, заметил Константин Булунович. — И в той же Кяхте. Вот как стар твой дед! Родился в эподу верблюжьих караванов, умер в эпоху межпланетных полетов…

— Да не умер же еще! Не умер! — прикрикнул на него Цырен. — И до межзвездных доживешь.

Но дед не слушал.

— А верблюд — скотина выносливая и поболе может пройти. Почему выносливая? Да потому как не торопится. Не спеша жует, не спеша живет. Исстари известно: верблюд делает в сутки не больше, чем человек. Значит, от силы километров пятьдесят. Вот и считай…

— А лошадь?

— Ну, лошадь — другое дело. Для верхового сто — сто двадцать километров — норма. Только лошадь такого пути не выдержит, ей отдых нужен. А то сегодня сто, завтра ничего.

«Значит, так. и пометим, — радовался Цырен. — Скорость верблюжьего каравана — 50 км, отряда всадников — 100–120 км. Кстати, монгольские лошади выносливые, неделю-то могли обойтись без отдыха. Тем более у Чингисхана были, наверное, запасные лошади.» Несложный арифметический расчет — и циркуль указал точку севернее Сохоя. Не может же быть столько совпадений!

Но самое интересное ждало Цырена впереди.

Он едва дотянул до субботы, места себе не находил — рвался к деду. Что-то эта затяжная весна вовсе доканала старика, прежде он только телом сдавал, а теперь, похоже, и духом пошатнулся, начал о смерти поговаривать. Всю неделю Цырен с нежностью думал о деде, перебирал в памяти его скупые слова, вспоминал несуразное свое поведение и сам себя стыдился. Вроде бы понимал, немыслимо вести себя так с единственным на свете родным человеком, но стоило вернуться домой — все начиналось сначала. Снова Цырен юлил, выпытывал что-то, а дед запирался. Как чужие! «Это все проклятая карта виновата, — думал Цырен. — Верно говорят: коготок увяз — всей птичке пропасть. Но ничего, покончим с картой — я еще успею отблагодарить дедушку. Да я его… на руках носить буду…»

В таком настроении бежал он с друзьями на остановку автобуса. В их распоряжении оставалось минут пять, когда Цырена вдруг словно под локоть кто подтолкнул: загляни в газетный киоск!

Ему сразу бросилась в глаза эта книжечка: «Пещеры Прибайкалья». И первая мысль мелькнула: «Вот дедушка обрадуется!» Только потом, когда выяснилось, что надо разменивать рубль, а сдачи у продавца нет, дошло до Цырена, что книжечка им самим пригодится. И, может быть, наведет старика на нужный разговор.

Конечно же, к автобусу Цырен опоздал, оставалось топать пешком через перевал. И пока отдыхал, подымаясь в гору, всю книжку страница за страницей прочел. Так себе, ничего выдающегося.

Домой он заявился уже в сумерки и первым делом вручил деду подарок. Константин Булунович нацепил очки и тут же принялся за чтение, кое-где желтым стариковским ногтем делая пометки на полях. Про ужин, конечно, и думать забыл. Пришлось Цырену самому пошукать по кастрюлям, кое-как отыскал среди разного несъедобного варева остатки щей. До полуночи Цырен не ложился, ждал что скажет дед по свежему впечатлению. Гляди ведь, как заинтересовался! Но деда книжица тоже разочаровала.

— Все это, внучек, конечно, интересно. Обязательно прочти. А я эти пещеры давно знаю. По крайней мере, в нашем околотке. И еще два десятка знаю, о которых автор не подозревает. Правда, стоянок первобытного человека в них не обнаружено, но тоже есть знаменитые. Да только по другой статье…

— По какой статье!?

Дед снял очки и подозрительно прищурился:

— Ох, Цырен, вселился в тебя шайтан, покоя не дает! Так и зудит, так и зудит. А имя тому шайтану… Сказать, нет?