Страница 38 из 57
Говорить с ней было трудно, казалось, она наперед знает все, что он скажет. И Рудик пошел напролом.
— Опять ты не о том, Валюха! Нечего меня за нос водить!
— Ну так не суй свой нос куда не следует.
— Значит, куда не следует? А что из-за тебя вся наш дружба распалась, это, по-твоему, ничего?
Наверное, зря он взял так круто, Валюха и без того нервничала, а тут еще он со своими дурацкими расспросами.
— Из-за меня!? Ну и грош цена вашей дружбе, если она из-за первой же девчонки распалась!
В голосе ее уже слышались слезы, но Рудик не мог остановиться — задело за живое.
— Дело не в девчонке. А в том, как эта девчонка себя ведет.
— Он еще указывает, как мне себя вести да с кем дружить!
— Значит, ты это нарочно?
— Нарочно?! Да что ты понимаешь! — И она набросилась на него, замолотила кулаками куда попало. — Как ты смеешь! А еще друг! Я бы вас всех троих исколотила! Тоже мне, отважные рыцари! Я им всю дружбу испортила! А что я переживаю, это нм наплевать! Разве ты не видишь, несчастный робинзон, я тут полдня стою на морозе, жду, как дура? А ты спрашиваешь… да еще говоришь…
И она уткнулась в холодные, залубеневшие на ветру варежки.
Рудик перепугался. Он ожидал чего угодно, только не этого. Но он предпочел стоять на своем до конца.
— Валюха… Ты сказала, ждешь. А кого?
Она ответила, все еще всхлипывая:
— Не видно? Ну, я пойду, Рудик, а то дома потеряют. Да, я виновата перед вами. Хотела растормошить Цырена. А получилось… Хуже некуда получилось. Санька подумал бог знает что и… В общем, все это неважно. Оказалось, дело не во мне… Рудик, если через час они не вернутся… Ты зайдешь, да? Я пока не буду отцу говорить.
Она ушла, а Рудик так и остался ни с чем на берегу Байкала. Прояснилось лишь одно: Валюха тоже страдает от всей этой неразберихи. И кто тогда виноват во всем, если не она? Было над чем поломать голову. —
Валюха вернулась через полчаса.
— Иди погрейся, я постою.
— Что ты, я не замерз!
— Иди, иди! Ты хороший друг, Рудик, но рассуждаешь как ребенок. Ничего не понял. Иди, а то опять продует.
Он хотел обидеться, но не успел. Совсем близко послышались неразборчивые голоса, веселое конское ржание — и в сотне метров от берега Рудик различил движущееся темное пятно. Валюха сорвалась с места и запрыгала вниз по откосу, прямо по снежной целине, а вслед за нею покатился к Байкалу восторженный серебристый перезвон:
— Сань-ка! Сань-ка! Са-а-а-неч-ка-а-а-а!..
* * *
Лошадь медленно взбиралась в гору. Там, впереди, скрипели полозья по накатанной дороге, о чем-то спорили Рудик и Цырен, покашливал отец, а Санька с Валюхой поотстали, и Валюха, оживленная, взволнованная, тараторила без умолку:
— Ты знаешь, Рудик такой надежный друг, так он за вас переживал, целый вечер ждал на откосе… А большой аргал? Куда же мы его поставим? Надо было поменьше нерпу выбрать… Только наивный до невозможности. Считает, вы с Цыреном из-за меня поссорились. Но вы же помирились, правда? Значит, не из-за меня. Я, конечно, тоже виновата. И перед тобой, и перед Цыреном. Морочила ему голову почем зря, хотела растормошить, а то совсем скис парень. Нельзя же оставлять человека одного в таком состоянии… Ты замерз, да? Ничего, сейчас напьешься чаю с малиновым вареньем. У вас есть малина? А то я принесу, у нас еще три банки осталось… Нет, Санечка, я себя не оправдываю, я поступила легкомысленно — эти записочки, елка, зимовье… В общем, безответственно. А Цырен такой интересный человек, ты даже не представляешь! Я думала он… ну, гордый, что ли, надутый, а он очень хороший. И мне показалось… только на минуточку… на несколько дней… что он мне нравится. То есть не показалось, на самом деле. Но все равно только на несколько дней. Пока не поняла, что теряю тебя… Видишь, сама же и поплатилась… А ты, значит, не выстрелил, пожалел? Вот такой ты и есть, я это в тебе больше всего ценю. Ты душевный. Цырен интересный, Рудик справедливый, а ты… Ну, а потом оказалось, все это, с Цыреном, сплошная блажь. Ты мне ее одним словом вышиб…
— Каким словом, Валюха?
— Забыл! Все забыл!. Конечно, тебе не до меня. А я все помню. Каждое твое словечко, каждую буковку.
— Постой, постой! — Санька даже остановился, когда постиг наконец смысл услышанного. — Так значит… это у тебя прошло?
— Сразу же! А теперь понимаю: и не было ничего. Глупости — переувлеклась общественным поручением.
— Нет, серьезно? Это же здорово, Валюха!
— Здорово, — кисло согласилась она. — А как у тебя с Маринкой?
— С какой Маринкой? — Он совсем забыл про Маринку, только сейчас вспомнил и расхохотался. — Это я так… Обиделся на тебя — и ляпнул. Я ведь, тогда сразу вернулся. Тот вечер мне на всю жизнь запомнится. У тебя еще иголка была вколота в куртку. Маленькая иголочка с ниткой. И я тут же- пожалел, что оставил тебя с такими мыслями. А выскочил в коридор — никого…
— Значит, проучил ты меня. И правильно проучил. Если бы ты знал, как я переживала!
От полноты чувств Санька загоготал на всю улицу, — и нахлобучил Валюхе шапку на глаза.
— Бежим! Отстали мы с тобой.
И они во весь дух припустили в горку мимо темных вечерних домов. С разбегу Санька ухватился рукой за электрический столб, привалился к нему, плечом и ни с того ни с сего заявил:
— Это же уравнение с тремя неизвестными! Два неизвестных мы определили. А третье?
— Какие еще неизвестные?
— Мне сейчас одна мыслишка в голову залезла. А Цырен?.. Он ведь знал, что нравится тебе? Знал, да? И все-таки…
— Вот и врешь. Эта мыслишка у тебя с Нового года сидит…
— Ладно, согласен. Но все-таки знал или нет?
— А как же ты с ним помирился? Если думаешь, что знал?
— Ну, это совсем другое. Я подумал… Случись со мной такое, как тогда с Павлом Егоровичем, кто со мной ночью в степь пошел бы? Снегирь? Кешка? Едва ли. Разве что Рудик. А Цырен точно, пошел бы. Вот я и решил: дружба должна быть выше. Так знал он?
— Допустим, знал. Ну и что? По-твоему, он из-за этого в степь с тобой не пошел бы? Или куда там… в разведку?
— Да не в разведке же дело, Валюха!
— Смешной ты, — прошептала она. — Какое имеет значение: знал, не знал. Сам же говоришь, разведка одно, а это… совсем другое. Тут у всех права одинаковые. И каждый должен за себя стоять. Знал, наверное. Но еще больше был благодарен, что хоть кто-то оказался рядом. Потому и поделился тайной…
— И обещал взять тебя с собой сокровища Чингисхана искать?
— Не совсем так. Он сказал не «со мной» — «с нами».
— «С нами»? — Санька на минутку задумался и признался чистосердечно: — Дурак же я все-таки! Неисправимый дурак, правда? Постой, а какое это было слово?
— Какое слово?..
— Которым я из тебя дурь вышиб? Надо же мне знать… на следующий раз.
— Следующего раза не будет, — ответила она серьезно. — Да я тебе все равно не поверила бы в следующий раз. Это слово — Маринка…
— Фьюить! — присвистнул Санька. — Вот уж не подумал бы. Все. Точка. Конец разговору.
Нерповщиков они догнали уже у ворот. Гринька с матерью вышли во двор встречать охотников.
— Ну, слава богу, все живы-здоровы. Уж не спрашиваю, с добычей, нет ли, ладно хоть сами вернулись.
— С добычей, Настя! Доброго аргала привезли. Ставь кастрюлю побольше, угостим ребят нерпятинкой.
— Ну ее, нерпятинку, варить долго. Я блинов гору напекла. Валюша, Рудик, Цырен, заходите, будем чай пить!
— Правда, ребята, давайте на блины. Цырен, Рудик!
— Мы всегда — пожалуйста, — сказал Цырен.
— Валюша!
Санька впервые назвал ее так, да еще при всех и сам испугался собственной смелости. Но она нисколько не смутилась, ответила звонко, будто нарочно, чтобы все слышали:
— Спасибо, Санечка. С удовольствием.
* * *
Уже слипались глаза от усталости, когда Рудик сказал:
— Ребята, заскочим ко «мне на минутку. Увидите кое-что…
— Ложились бы лучше спать, — посоветовала тетя Настя. — Завтра вставать чем свет.