Серебряный остров

Примерно через двадцать метров снова остановились. Аргал настороженно водил головой на толстой шее, но как будто совсем не с их стороны ждал опасности. Цырен сделал первый снимок — в этой напряженной тишине слабенький щелчок спуска прозвучал неестественно громко. Однако нерпы не обратили на него внимания, привыкли к потрескиванию льда. «Еще немного», — показал Цырен. Но они не успели сдвинуться с места, как над притихшим Байкалом разнесся вопль — не то плачь, не то смех. Друзья переглянулись и разом припали к прорези. Кругленькая серебристая нерпа ласково почесывала подругу ластой, и обе радостно ворковали. Цырен несколько раз щелкнул затвором.

— Где же куматканы, их беленькие малыши?» — вспомнил Санька.

Наверное, пора было стрелять, и без того прокопались слишком долго. Но не увидеть куматкана! Санька еще раз глянул в прорезь. Аргал, перебирая ластами и нервно вертя головой, улегся так, словно хотел собой заслонить семью. Один черныш сладко жмурился на солнце, другой спал. И тут рядом с ними Санька заметил желтое пятно. Пятно открыло глаза, помотало усатой мордочкой и захныкало. Тотчас же мать погладила его ластой, но малыш не успокоился. Неуклюже переваливаясь с боку на бок, нерпа-мать проползла несколько шагов и вдруг исчезла. А через полминуты появилась совсем в другом месте, подковыляла к своему куматкану и выронила на лед серебристо сверкнувшую рыбешку. Малыш мгновенно проглотил ее и снова превратился в желтоватое пятно на снегу.

Пора было действовать. Санька прижал приклад к плечу, поймал на мушку усатую морду старого аргала и вдруг понял, что не сможет выстрелить. Ему было жаль нерп. Но ему было жаль и белку, и косулю, и красавца-глухаря, однако там оставался охотничий азарт, который в конце концов побеждал. Здесь же он не чувствовал никакого азарта, только смущение.

Эти неповоротливые нерпы напоминали человеческую семью. Они так же любили друг друга, и нянчили малышей, и готовы были в случае опасности собой заслонить остальных. А главное, они говорили, пусть на своем нерпичьем языке, но абсолютно понятно! Говорили, смеялись, плакали… И Санька подумал, отводя палец от спуска: «А если они как дельфины? Никто ведь их еще не изучил толком. Если они разумные? Не как собаки, а как самые первые люди? И вдруг — выстрел…»

Усатая голова аргала выскочила из-под прицела, в нерпичьей семье произошло какое-то молниеносное движение, и Санька с ужасом понял, что момент упущен. Он торопливо вел ружье за аргалом, но аргал был проворнее. И в тот момент, когда можно сказать «все кончено», сзади грохнул выстрел.

Санька вскочил на ноги. Всех нерп как ветром сдуло — лишь аргал остался лежать на льду.

«Мы убили у них отца, — тупо думал Санька. — Убили отца…» Он ничего не соображал, только эта горькая фраза ворочалась в голове. И не обратил внимания, как Цырен с победоносным воплем бросился вперед. Пробежал десять метров… двадцать… тридцать… Вдруг под ногами у него затрещало, в стороны метнулись паутинки трещин.

— Ложись! — раздался хриплый крик отца. Распластав руки, Цырен упал на лед. Это его и спасло. Там, где он только что бежал, проступали темные лужицы воды.

Отец схватил багор и осторожно, стороной, подбежал к Цырену. Ухватившись за рукоять багра, Цырен выполз на твердое, встал и машинально отряхнулся. Выражение лица у него было даже не испуганное — скорее, растерянное. Что-то они там сказали друг другу, отец ударил багром по льду — и перед ними открылась зияющая чернь полыньи.

Санька опустился на снег и понурил голову. Странное дело, он даже ужаснуться не успел. А если бы… Тут же все решало мгновение! И помочь не успеешь! Выходит, не зря им твердят одно и то же по десять раз. Не зря…

Отец с Цыреном подволокли к саням огромную тушу, что-то кричали, пересмеивались, а он сидел, уставившись в лед, и сам не понимал, отчего так скверно на душе. Оттого, что не смог выстрелить и едва не сорвал охоту? Оттого, что Цырен чуть не провалился в полынью? Или оттого, что аргала все-таки убили?

Отец пристроился покурить возле стены торчащей ледяной глыбы. Здесь, за ветром, было тепло, по-весеннему припекало солнце. Цырен распахнул ватник, бросил шапку на лед.

— Не выйдет из меня охотника, — признался Санька, резонно ожидая, что сейчас его как следует отчитают, а то и высмеют.

— Почему же, совсем наоборот, — огладив бороду, ответил отец. — Больно уж симпатичная семейка попалась. Если бы не ваш музей, я, однако, тоже того… воздержался бы.

— Правда? — не поверил Санька.

— А то как же! Нет, сынок, кто бездумно стреляет в зверя, тот еще не охотник.

— А я, знаешь, о чем подумал в этот момент? — тронув аргала носком унта, проговорил Цырен. — А вдруг они разумные, вроде дельфинов? Ну, цивилизация подводная: еще не люди, но уже не звери. И все понимают. А тут мы с ружьями…

— Но бреши, это я подумал! Потому и выстрелить не смог.

— Нет, серьезно. И еще подумал: ни за что бы не выстрелил на месте Саньки. Удивительно, правда?

— Совпадение.

— Не совпадение, а ми-ро-воз-зре-ни-е, — раздельно, по слогам произнес Цырен. — Мы же с тобой похожи, как, как…

— Как два куматкана, — посмеиваясь, вставил отец. — А все же, братцы куматканы, больше я с вами на нерповку не ходок.

Солнце опустилось за горы. Некоторое время по синему льду еще гуляли багровые блики, но вскоре поблекли, растаяли, и над Байкалом повисла обычная серая мгла.

С моря тянуло пронизывающим ветром, а Рудик вот уже час стоял на высоком берегу и вглядывался вдаль. Он решил спрятаться от ветра за сосной неподалеку, но едва тронулся с места — увидел внизу, там, где дорога спускается к Байкалу, маленькую ссутулившуюся фигурку. По огромной шапке Рудик узнал Валюху. Он сбежал с откоса, бесшумно подкрался сзади — и залился отчаянным собачьим лаем.

— Рудик? Фу, напугал!

— Ты чего здесь бродишь? Замерзла вся.

— Да вот вышла погулять. В избе у нас ужас как натоплено.

— Оно и видно, аж зубы стучат от жары. '

— А ты что туг позабыл? Да еще простуженный?

— Я-то? — потерялся Рудик. — На закат решил посмотреть.

Она понимающе усмехнулась:

— Конечно, из окна у тебя заката не видно! Ладно уж, пошли по домам, чего там…

Рудик, не раздеваясь, выпил стакан молока, уплел горбушку, обогрел руки над плитой и снова поспешил на берег. Маленькая фигурка стояла на том же месте.

— Вот теперь верю, что в избе у вас жарко, — сказал он, спустившись. — Что-то не сидится дома.

Она глянула на него мельком и ничего не ответила. Несколько минут молча всматривались в темноту. Потом Валюха сказала:

— Еще час не появятся — пойду папу звать. Искать надо.

— Появятся! — неуверенно ответил Рудик. — Заблудиться негде.

Он уже давно хотел поговорить с нею, да случая не представлялось. Не так-то это просто — вмешаться в чужую жизнь. Однако с некоторых пор он понял, что обязан вмешаться, потому что дружба трех Робинзонов начала катастрофически расклеиваться. Сначала Цырен обиделся, что обошли его с музеем, — и откололся от компании. Потом у Валюхи с Санькой начались нелады, тоже как будто связанные с Цыреном. Тогда Рудик не понимал, в чем тут дело. Но вот Санька с Цыреном помирились — и это ровным счетом ничего не изменило, дружба не восстанавливалась. И Рудик, окончательно сбитый с толку, решил, если Валюха сумела запутать их простые и ясные отношения, лишь она одна способна их распутать.

— Я тоже беспокоюсь весь день, — издалека начал он. — Жду, жду… Слушай, а ты кого больше ждешь, Саньку или Цырена?

— Лошадку, — насмешливо отрезала она. — Почему я должна кого-то ждать больше?

— Помнишь, перед Новым годом ты обещала привлечь Цырена, чтобы организовал встречу с полковником Матвеевым?

— Ну, помню.

— А ты зачем-то это дело замудрила, голову ему закружила записочками. Тебе что, нравится Цырен?

— Конечно, — призналась она, прямо глядя в глаза. — И ты, и Санька, вы мне все нравитесь. Мы же друзья.