Страница 142 из 156
Попов — первый секретарь крайкома, Гусев — первый секретарь Горно-Алтайского обкома, Кулешев — председатель крайисполкома, Сорокин — генерал армии, Кручина — управляющий делами ЦК КПСС.
Тридцать шесть первых секретарей крайкомов и обкомов тогда не были избраны в депутаты. А на сколько это число оказалось бы большим, если бы все они выступали на выборах с соперниками! Авторитету партии был нанесен огромный урон. Народ отвергал партию в лице ее руководителей.
Много потерял Горбачев, соблазнившись легкой победой на аппаратных выборах. Зато триумфатором оказался Борис Ельцин, набравший 90% на выборах по Московскому округу.
Ошибкой Горбачева стало и согласие на избрание его Президентом СССР на съезде народных депутатов, а не всенародным голосованием. Ельцин же и в этом вопросе оказался на высоте.
В единоборстве за власть факт всенародного избрания Ельцина давал ему большую фору перед Горбачевым, вознесенным на вершину положения в результате аппаратных манипуляций. Борец за демократию, он не захотел испытывать ее на себе и потому — проиграл. Кроме того, будь Горбачев избран Президентом гражданами всех союзных республик, у него было больше шансов не только уцелеть самому, но и сохранить Советский Союз.
Такое, наверное, редко бывает в истории, когда бы меньшинство законодательного органа оказывало столь серьезное влияние на его работу. Наиболее реформистски настроенные депутаты сплотились в Межрегиональную группу (около 200 человек) во главе с академиком Сахаровым и мятежным Ельциным. Их устремления простирались гораздо дальше, чем хотел того автор перестройки. А малочисленность компенсировалась высоким моральным авторитетом Сахарова; наступательной аргументированной позицией, бойцовским характером многих членов Межрегиональной группы — Ю. Афанасьева, Б. Ельцина, В. Коротича, Г. Попова, А. Собчака, Ю. Черниченко и др.; мощной поддержкой средств массовой информации; симпатиями населения, отворачивавшегося от КПСС и его руководства под влиянием экономического кризиса, разоблачения преступлений партии и т.д.
И дело закончилось тем, что в начале 1990 г. Съезд народных депутатов, большинство которых были коммунистами, проголосовал за отмену шестой статьи Конституции СССР, в которой закреплялась руководящая роль партии.
С первых дней работы Съезда народных депутатов (май 1989 г.) стало очевидно — инициатива в проведении реформ переходит от Горбачева к Межрегиональной группе, то есть к Сахарову, а после его смерти — к Ельцину.
Условно народных депутатов СССР можно было разделить на три группы. На левом фланге — консервативное большинство, не желавшее перемен, смотревшее на Горбачева, как на ренегата, предателя. На правом фланге — радикалы реформаторы, готовые поддерживать Горбачева, более того — идти за ним в случае отказа его от КПСС. Впрочем, в то время на левых и правых делились по-другому. Говорить о центре было трудно ввиду аморфности его политической физиономии. Обычно эту массу называют болотом. Теоретически Горбачева следует отнести к центру. Он потому и проиграл, что оказался без опоры. Разве можно победить, опираясь на болото?
А между тем опора у него могла оказаться, сумей он реформировать партию. Но для этого надо было отказаться от одиозных идеологических догм, признать право на существование частной собственности, превратить партию из коммунистической в социалистическую (социал-демократическую). На это следовало пойти даже при угрозе риска раскола КПСС. В стране сложилась бы многопартийная система, в которой ведущую роль могла играть социально ориентированная социалистическая партия. Как, например, в Польше, Литве, некоторых других странах. Но Горбачев отстаивал мифическое единство КПСС, хотя ни о каком единстве уже тогда не могло быть речи. Потом он с горечью признает: «Я опоздал с реформированием КПСС. Сначала партия была мотором реформ, потом она стала силой торможения, реакционной силой» (Известия. 10 ноября 2001 г.).
Думаю, что и с этой оценкой, данной уже более чем через десять лет, можно поспорить. Все двадцать миллионов не могли являться реакционной силой. Потому и следовало опереться на ту часть, которая хотела перемен и могла поддержать Горбачева, а не пытаться сохранить в одной упряжке, говоря словами поэта, «коня и трепетную лань». Тем более Горбачев мог пойти на это, без риска потерять власть, когда стал Президентом СССР. Хотя, как уже говорилось, ему следовало избираться президентом всенародно. Тогда он был бы независим от Центрального Комитета партии. А в той ситуации, вздумай Горбачев занять раскольническую позицию, инициативная группа ЦК провела бы на съезде работу с депутатами, являвшимися на 80% коммунистами, и они не избрали бы его вновь президентом.
Реформирование в экономике, управлении народным хозяйством шло одновременно с изменением политической системы. Начиналось, казалось бы, с безобидных вещей — хозяйственная самостоятельность предприятий, выборы директоров, контроль трудовых коллективов за их деятельностью, кооперативы и т.д. Но даже такого относительно мягкого вмешательства в жесткую административно-командную систему, отлаживаемую десятилетиями, оказалось достаточно, чтобы ее расстроить.
За год до августовского путча, в сентябре 1990 г. заседание Верховного Совета СССР обсуждало вопрос «О подготовке единой общесоюзной программы перехода к регулируемой рыночной экономике и выработке мер по стабилизации народного хозяйства страны». Это было вызвано стремительным спадом экономики, нарушениями плановой дисциплины и поставок, принимавшими угрожающие масштабы. Речь шла уже не об ускорении и интенсификации, а о том, как остановить деструктивные процессы. В выступлении Горбачева на заседании Верховного Совета звучала не просто тревога, а в некотором роде — паника.
«…реально идет распад структур, старое уходит, а новое еще не сформировалось. Система разлажена, собственно, системы уже нет, она ушла, налицо разлаженное состояние, дестабилизационные процессы в экономике в функционировании правовых органов, в политической власти. Более того, нарастают негативные процессы в самой экономике, идет распад хозяйственных связей, натурализация, изоляция, даже есть намерения создать таможни вокруг областей. Другими словами, дальше откладывать нельзя, надо решать».
Но нужно отдать должное Горбачеву — об отказе от реформ нет речи. Только вперед, к ликвидации двусмысленности, к переходу к рынку. Он обращается к депутатам:
«Вспомните, в какой атмосфере вы работали весной. Общество практически в своем большинстве и разговаривать не хотело о рынке, а Верховный Совет занял очень серьезную позицию, подчеркнув, что надо прорабатывать направление к рынку. Общество прошло за эти месяцы столько, сколько проходят иногда за десятилетия. Сегодня опросы показывают, что люди понимают, и что надо идти к рынку, и что они изменили свои прежние представления о рынке. Поняли, что нужно в иное положение поставить человека в производстве, приблизить его к средствам производства, определить другие стимулы и выйти через это на новые формы экономической жизни. Значит, надо основательно заняться перестройкой отношений собственности. Теперь это в обществе понимают».
Тогда Верховный Совет рассматривал стабилизационную программу, подготовленную учеными. Выступили мэтры советской экономической науки, академики А. Аганбегян, С. Шаталин, Л. Абалкин. Шаталин делал доклад от лица совместной комиссии — СССР и РСФСР. Россию в ней представлял заместитель Председателя Правительства Г. Явлинский. Предваряя доклады академиков, Горбачев выражал решимость идти до конца. И хотя в его выступлении все еще присутствовали ссылки на социализм, в предлагаемой схеме уже вырисовывались контуры иного общества: «Вопрос о переходе к нему (рынку. — В.К.) возник в русле осуществляемых преобразований. Он продиктован самой жизнью и логикой происшедших перемен. В самом деле, мы давно уже поняли, что из кризисной ситуации, в которой оказалась страна и наша экономика, можно выйти лишь путем радикальной экономической реформы.