Трольхеттен

2.

А все же тьма могла быть холодной и колючей. Она могла быть и цветной полной красной изматывающей боли, что обвивала тело, как рубиновая змея, у которой каждая чешуйка заканчивала изогнутым шипом с капелькой разрушающего клетки яда. И змея эта содрогалась и пульсировала, и сжимала каждый раз новый участок оплетенного ею тела. Три дня и три ночи провел брат Рамена в этом черно-красном аду. Последнее воспоминание за которое он теперь все время цеплялся - была голова куклы. Лысая, ободранная, словно покрытая стригущим лишаем голова с небесно голубыми глазами. Она напоминала ему самого себя - такое же измученное, битое судьбой подобие человека. Его ведь ударили ножом! Собственная жертва ударила ножом, подловив на дешевый, наверняка подсмотренный в фильмах трюк. Кролик показал когти. Рамена думал, что умрет, и может тогда этот горячечный океан сменится покойной черной прохладой. И он ждал этого, он так надеялся, что змея распустит свои объятия. Или хотя бы вцепится ему в глотку своим изогнутым ядовитым зубом. На третий день он почувствовал, что больше не один в этой болезненной бездне, словно взятой откуда-то из средневекового ада. Черное пятно явившееся словно ниоткуда, колыхалось неподалеку под невидимым и неощутимым неистовым вихрем. Он кого-то напоминал, этот сгусток тьмы. Багровые глаза блекли на фоне красной пропасти, фигура потеряла всякое сходство с птицей, но суть, темная крылатая сущность осталась. Рамена ее чувствовал, и он узнал пришельца. -В...ворон... - изронил Дмитрий и тьма всколыхнулась, словно кивнула головой. Широкое темное крыло двинулось ему навстречу и застыло в приглашающем жесте. У ворона не было рук, но если бы были, то Рамена бы увидел протянутую ладонь. -Пойдем, - сказал Ворон, и умирающий, но по-прежнему верный его слуга протянул бестелесную свою руку. Ухватился. И тут же почувствовал, как змея расслабила свои тугие болезненные объятья, а мигом позже, безжизненной шелухой, спала со своей жертвы. Ворон сказал: -Держись, - и увлек Дмитрия за собой, сквозь ставшую почти родной кровоточающую вселенную. И они летели - бестелесный темный дух и бестелесный же человек. И на глазах Рамены кровавые краски стали исчезать из небосвода, а на место им приходила призрачная звенящая пустота. Это было лучше багрянца, много лучше. Здесь можно было существовать. Пусто внизу и вверху, блеск где-то далеко впереди - как будто солнце играет на горном хрустале. Он слепил глаза этот блеск, но и притягивал одновременно. Было очень странное ощущение, что Дмитрий находится внутри исполинского многогранного алмаза - тот же холодный льдистый отблеск. Он не пугал нет, но вызывал чувство подавленности, и незначительности своей. Поэтому Рамена был рад, когда он вслед за Вороном нырнул в густой подсвеченный сине-зеленым, почти бирюзовым светом, туман. Здесь было царство пастельных цветом и клубящихся расплывчатых теней. Тени эти, словно жили своей собственной жизнью, то подходили все ближе, так, что в какой то момент почти можно было узнать лицо, и тут же с тихим смешком отшатывались и исчезали в тумане. Шорохи, смешки и звонкий шепот, перекатывался в этом туман. Рамена и Ворон спускались вниз сквозь клубящуюся мглу, и Дмитрий уже знал, что увидит под облаками. Вдруг навалилось ощущение закрытого пространства разом, словно захлопнулась над головой какой то громадный непрозрачный колпак. И это было хорошо, потому, что колпак давал то, чего не было в прозрачной пустоте - такое желанное чувство защищенности, чувство крыши над головой. Да, Рамена уже испытывал такое, под крылом у своего Ворона. Поэтому, когда они прорвали последний облачный слой, и взору их предстала удивительно близкая земля, Рамена прошептал зачарованно: -Гнездовье... А Ворон, казалось, молчаливо кивнул в ответ. Широкая и бескрайняя, полная мрачноватых скал и дикой темно-зеленой зелени, под низким сводом зеленовато-лазурных туч лежала эта земля. Тут и там, из-под седых утесов вырывались пенные водопады, и неслись неистовой буйной стихией вниз, к горным подножиям, где и замирали тихими стеклянистыми омутами в которых не было дна. Ровные плешки полей приютились на крутых вспученных холмах, поросшим кривым ельником вперемешку со стройными, хотя и низкорослыми соснами. В иных местах горы вздымались так высоко, а туман опускался так низко, что верхушки сосен скрывались в зеленовато-голубом кружении, плыли сквозь него как мачты неведомых кораблей. Тут все дышало свежестью, какой то дикой, полной сил первозданностью, что виднелась в каждой черте этого странного края. Могучие скалы угрюмо пронзали небеса, острые грани напоминали мощные загнутые клыки, которыми земля эта грызла мягкое подбрюшье близких небес. Рамена летел над диковатым ландшафтом, иногда опускался ниже. Иногда взвивался вверх, к самым облакам, слушал их шорох и шепот. Тут и пахло по своему - остро свежо, непривычно. Запах влаги, хвои и чего-то еще, трудно определимого для выросшего в городе человека. Может быть так пах туман? Зеленоватая мята, легкий холодок. Интересно, если из этих туч идет дождь, пахнет ли он мятой. А летящему как птица, как мы в своих снах, Дмитрию, вдруг пришло озарение. Мощное, и всепоглощающее, бескрайнее, как эта земля, и уютное как домашний клетчатый плед. Это был дом. Впервые за почти тридцать лет своей непутевой жизни Дмитрий Пономаренко, оказался дома. Вернее нет, он вернулся домой. Словно из какого-то дальнего одиночного похода, из плена, в котором он совсем позабыл лица родных. Он не родился на этой угрюмой, но безумно красивой земле, но все равно это был дом. Ворон снизился, и мягко приземлил Рамену на плоскую расчищенную площадку, что венчала собой вершину высокого, поросшего хвойным лесом, холма. От ног Дмитрия брал разбег крутой, поросший короткой и мягкой травкой склон, а потом резко обрывался маленькой пропастью на дне которой шумела и пенилась быстрая стремнина. Рамена стоял на травке, а над ним плыли удивительные зеленоватые облака, которые так и хотелось подпрыгнув, ухватить рукой, пощупать - какие они. Он вдыхал воздух полной грудью и мимоходом подумал, что тут, на склоне должно быть довольно свежо. Но странно - он совсем не чувствовал холода. Не чувствовал и тепла, словно действительно оказался здесь во сне. Дмитрий повернул голову и увидел Ворона - тот сидел на крупном, полном ощетинившихся острых граней, валуне. Птица сильно изменилась, теперь это была действительно птица, очень крупный агатовый ворон, прочно вцепившийся в неподатливый камень загнутыми когтями. Все правильно, здесь в Гнездовье не нужно было скрывать свою истинную форму. Ворон распушил перья, стал чиститься клювом, искоса кидая взгляд на Рамену. Красноватые искры в глазах птицы остались, лишь чуть приугасли. -Я... я не весь, - сказал Рамена. - Я здесь лишь частично. Ворон кивнул, посмотрел один глазом, другим. -Я хочу остаться здесь, - выдохнул Дмитрий - Целиком! -Многие хотят, - молвил ворон на камне, - Но место здесь дается не всем. Если ты хочешь остаться в этом краю ты должен выполнять мои задания. Выполнять без ошибок, и задержек. Только тогда тебе гарантирован вход в эту обитель. -Я не... -Ты не полностью, да. Тело твое осталось там, в городе. Здесь ты дух. Но не думай, что и это место ненастоящее. Очень даже материальное. Это Гнездовье, как ты сказал - место для жизни многих людей. Большинства. Обернись. Рамена обернулся, и взору его предстала вершина холма, одинокий гранитный зубец таранил низкие облака. У его подножия приютилась крошечная деревенька из трех домиков. Бревенчатые, сверкающие свежей древесиной избушки были обжиты, из каменной кладки труб ленивыми ручейками выползал сизый дым, задумчиво замирал над крытой досками крышей, и уносился вверх, где сливался с облаками. Между двух избушек была натянута бельевая нить и на ней колыхалось свежевыстиранное белье чистая ткань исходила морщинами. -И ты сюда попадешь, - сказал Ворон, - только не делай больше ошибок. Рамене хотелось остаться, хотелось бросить все, и поселиться в одной из этих уютных избушек, от которых так вкусно пахнет дымом и счастливой жизнью. То, что счастливой, Дмитрий не сомневался - несчастья и невзгоды остались позади, в тесной, полной отбросов клетке города, где кидались друг на друга озверевшие людские стаи. Ворон оттолкнулся лапами от камня и неторопливо взмыл в напоенный странными ароматами воздух, а за ним устремился и Рамена, легкий и прозрачный, как пух одуванчика - куда дунет ветер, туда и лечу. Надвинулись плотные облака, за которыми скрывалась невидимая, но вместе с тем ощутимая крыша - кровля, над кровлей. А затем сквозь туман и мельтешение теней проступили резкие, как высеченные ударами скальпеля, черты, образующие неровный прямоугольник. В середине его обретался грушевидный предмет, кидающий в стороны туманные блики. Дмитрий не сразу сообразил, что широко открытыми глазами пялится в потолок собственной квартиры. Не дома нет, он теперь точно знал, где его дом. А это так - временное пристанище, короткая остановка перед конечной станцией. Навалилось ощущение собственного тела - тяжелая неповоротливая плоть, которая уж точно не полетит, сколько не дуй. Дико болело плечо и отдавало в правый бок, словно там присосался маленький, но зубастый и злобный демон, может быть достойный отпрыск давешней змеи. Голова кружилась, и тоже побаливала. Рамена скосил глаза на окно и увидел там ворона, снова утерявшего четкие очертания. -Как я сюда попал? -Сам дошел. Пока дух твой странствовал по тропам Гнездовья. Рамена покачал головой, не верил. Посмотрел влево и обнаружил там уродливый керосиновый примус на корявых чугунных ножках, стоящий бок о бок с туго набитой сумкой. При ближайшем осмотрении, оказалось, что она полна дешевой, быстрого приготовления снеди. Еще два дня Дмитрий Пономаренко отъедался и восстанавливал силы. Головокружение сошло к вечеру, потихоньку растаяла дергающая боль. Он почувствовал себя почти здоровым. -Тебя ударили заговоренным ножом. - Сказал ему Ворон, - вот почему ты чуть отошел в нижний мир. Внемли, лишь мое участие помогло тебе удержаться среди живых. Дмитрий внемлил, внемлил больше и искреннее, чем раньше. -Тот последний оборванец, - сказал он, - Может он знает о нас. -Если так, - ответила птица, - То тем быстрее его надо спровадить с этого света. Он слишком хорош, чтобы на нем водились такие как этот бездомный. -Слишком хорош? Да он полон мерзости этот мир! Вот Гнездовье... Но Ворон ничего больше не сказал, чем посеял в душе Рамены некоторое смятение. А еще через день случился форс-мажор. Вдруг ожил и припадочно закурлыкал дверной звонок, молчавший уже года два. И Рамена пошел открывать, не задумываясь о последствиях, потому что совсем другие мысли занимали его голову. Поэтому, когда из-за открытой двери появились двое и живо оттеснили в комнату, он испытал потрясение. Отойдя на пару шагов в глубь квартиры, Дмитрий замер, непонимающе глядя на вошедших. Одеты они были оба неприметно, держались спокойно и очень расслабленно, но что-то странное было в выражении их безмятежных глаз, в которых овечья кротость мешалась с лютостью медведя-шатуна. -Ну что же ты, Рамена? - спросил один из гостей, и тут Дмитрий узнал их. Неприметная внешность, странноватые глаза - ну конечно, это же его бывшие собраться по секте. Верная паства Просвещенного Ангелайи. Рамена даже знал их, одного звали брат Накима, и он прежде чем попасть в цепкие объятия гуру, отсидел порядочный срок за совращение малолетних, а второго брат Ханна, и он прибыл в секту прямиком из окрестной психиатрической лечебницы. Оба были ярыми исполнителями воли гуру, и даже в самой секте про них ходили нехорошие слухи, исходя из которых эту парочку Ангелайя посылал на самые ответственные задания, которые обычно были с применением грубой силы, ломанием пальцев и примитивным мордобоем. Ангелайя свято верил, что сила кулака есть продолжение силы слова, и потому большинство последних слов оставалось именно за ним.