Страница 64 из 83
Все споры сводились к трем основным вопросам: оборона страны, внешняя политика и то, что именовалось, "борьбой с погромами и анархией". Оборона была тесно связана с упадком дисциплины в армии, и активная внешняя политика зависела от боеспособности армии. И тут меньшевик-интернационалист Мартов, настаивая на предании суду ген. Корнилова, одновременно требовал освобождения совершивших нарушение военной дисциплины по идейным мотивам. Как будто ген. Корнилов нарушил дисциплину не по "идейным мотивам".
Дан доказывал, что война была вызвана не потребностями капиталистического развития страны, а чтобы отвлечь внимание народа от вопросов внутренней политики. И сейчас армию разлагает неудовлетворенное революцией стремление к миру. Мир, мир, мир звучало в речах левых меньшевиков и левых эс-эров. А когда против них выступил Потресов с защитой необходимости обороны, его аргументация сводилась к политическому самоотречению. Если немедленный мир всё же неизбежен и бороться против этого нельзя, пусть власть берут большевики и пусть расплачиваются за это пред лицом истории, - таков был политический рецепт благороднейшего и умного Александра Николаевича.
В итоге сумбурных прений внесено было целых пять резолюций или, как они на парламентский лад назывались, - переходов к очередным делам: от меньшевиков, меньшевиков-интернационалистов, эс-зров, левых эс-эров и от всех других групп - к. д., кооператоров, группы "Единство", н.-с., казаков, торгово-промышленной группы. Общим для всех этих резолюций было то, что ни одна из них не получила одобрения большинства - каждая имела против себя большинство. После такого афронта решено было ставить на обсуждение только те вопросы, по которым может сложиться мнение большинства. Это делу не помогло.
С обсуждением внешней политики пошел тот же разнобой - но тут уже не только среди членов предпарламента, а и среди членов правительства. Левые настаивали на том, что надо взять инициативу в свои руки и предложить союзникам заключить немедленно мир. С другой стороны, Струве заявил: "Я ненавижу анархию, но ценою мира, недостойного России, не желаю покупать избавления от нее". Это было уже не так далеко от рецепта Потресова. И Струве не нашел ничего более своевременного, как воскресить старый спор против формулы "без аннексий и контрибуций".
Я впервые присутствовал при политическом выступлении Петра Бернгардовича. Это было довольно тягостное зрелище. Говорил он очень плохо, спотыкаясь и заикаясь и не всегда ясно, - совсем не так, как писал. Когда я поделился своим разочарованием с одним из почитателей Струве, тот меня утешил:
- Знаете, в писании говорится, когда Моисею надо было передать фараону волю Бога, он брал с собой своего брата Аарона, краснобая, но не слишком мудрого... Струве не говорун именно потому, что он мыслитель. Он больше озабочен тем, чтобы мысли были стройны, а не тем, чтобы слова бежали быстро...
И в самом правительстве не всё обстояло благополучно по этому пункту. Новый военный министр ген. Верховский защищал необходимость скорейшего выхода из войны, а министр иностранных дел, сменивший Милюкова, Терещенко, вдруг вернулся на апрельские позиции Милюкова. После сенсационного заявления Верховского, сделанного в комиссионном заседании, и резкого отпора ему со стороны Терещенко, ко мне подошел сменивший Набокова управляющий делами правительства, Гальперн, Александр Яковлевич, и стал зондировать почву, как отнеслись бы эс-эры к замене Терещенко Нольде?
- Внешняя политика требует гибкости, а Терещенко ее не обнаруживает.
Я не был подготовлен ни к вопросу, ни к ответу и ограничился указанием, что кандидатура Нольде не вызовет энтузиазма у эс-эров, по моему мнению; сам я "большой политики" не делаю, но, если нужно, могу навести справку. Дальнейшего продолжения разговор не имел.
Как ни жгучи были вопросы об обороне и внешней политике, непосредственная угроза в эти дни нависла с другой стороны. Уже 10-го октября большевики вызывающе-открыто создали свой Военно-революционный комитет для овладения властью. Тогда же было избрано первое большевистское Политбюро - из семи человек в составе Ленина, Сталина и пяти других, признанных позднее самими большевиками "врагами народа". Большевики были уже не у ворот, а в воротах, а глава правительства оптимистически заверял членов Предпарламента 13-го октября, что "никаких оснований для паники не должно быть: всякая попытка, если бы она была, противопоставить воле большинства и Временного Правительства насилие меньшинства встретит достаточное противодействие". Можно было предполагать, что эти слова свидетельствуют о хладнокровной решимости осуществить разработанный план. Увы, это было не так.
К решительным мерам правительство приступило лишь 23-го октября, когда было уже слишком поздно. Однако, и в это время в правительстве не было согласия. Предложение об аресте членов Военно-революционного комитета встретило возражения со стороны министра юстиции Малянтовича, Павла Николаевича, которого поддержали двое его коллег. Компромисс был найден в том, чтобы обратиться за поддержкой к Совету Республики. Такое обращение перекладывало ответственность на плечи Предпарламента, к тому вовсе не призванного. Если нужно было лишнее фатальное решение, оно было налицо.
Министр внутренних дел Никитин и глава правительства Керенский явились днем 24-го октября в Мариинский дворец и произнесли драматические речи. Никитин потребовал от Предпарламента, чтобы он санкционировал применение вооруженной силы и репрессий для борьбы с "анархией". Его поддержал Керенский, заявивший, что восстание уже происходит и предъявил требование, чтобы "сегодня же в этом дневном заседании Временное Правительство получило ответ (?), может ли оно исполнить свой долг (!) с уверенностью в вашей поддержке".
Четыре часа фракции совещались. А когда заседание возобновилось, левые эс-эры заявили, что правительству не доверяют. Дан сообщил, что он и его единомышленники одновременно и против поднятого большевиками восстания, и против насильственного его подавления правительством. Большинство Предпарламента 113 голосами эс-эров и меньшевиков - приняло резолюцию о том, что "вооруженное выступление, имеющее целью захват власти, грозит вызвать гражданскую войну" и потому "необходимо немедленное принятие мер" для ликвидации "проявления анархии и разрухи". Вместе с тем в резолюции говорилось, что, помимо объективных условий войны и разрухи, благоприятную почву для агитации создало "промедление проведения неотложных мер, и, потому, прежде всего (!) необходим немедленный декрет о передаче земель в ведение земельных комитетов и решительное выступление по внешней политике с предложением союзникам провозгласить условия мира и начать мирные переговоры".
Всё это - за две с половиной недели до выборов в Учредительное Собрание и главное, когда большевики заканчивали последние приготовления к захвату власти.
Против резолюции голосовали 102 лица; воздержались 26, - в их числе был и я.
Принятую "формулу перехода" Дан с Гоцем повезли к Керенскому. Он расценил ее как выражение недоверия правительству и заявил, что оно выходит в отставку. При помощи экстренно вызванного Авксентьева удалось убедить Керенского, что резолюция неудачно формулирована, но недоверия в ней нет. Отставки правительства удалось избежать. Был уже первый час ночи на 25-ое октября. Гоцу с Даном предстояло еще экстренное собрание Центрального Исполнительного Комитета рабочих и солдатских депутатов совместно с Исполнительным Комитетом Всероссийского Совета крестьянских депутатов и приехавшими на предстоящий Съезд Советов делегатами.
На этом заседании Дан от имени "революционной демократии" подтвердил, что "ЦИК, верный своей политике,... будет стоять посредине между двух враждующих станов, и только через труп ЦИК-а штыки двух враждующих сторон скрестятся между собой". Его прервали: "Да, это уже давно мертвый труп"...
Не прошло после этого и двенадцати часов, как вооруженные солдаты и матросы оцепили Мариинский дворец и выставили караулы у входов и выходов. По соседству появился броневик. Командовавший отрядом прапорщик потребовал, чтобы собравшиеся немедленно покинули помещение, не то пустят в ход оружие. Совет старейшин принял наспех резолюцию - последнюю - с выражением "решительного протеста против насилия безответственных элементов, под угрозой штыков препятствующих работе и деятельности Временного Совета Республики".