Страница 102 из 117
Еще одна летняя страда в Йокенен. Заркан на крылатой жатке ездил кругами по ржаному полю вдоль Ленцкаймской дороги. Женщины в белых платках вязали снопы, дети составляли их в бабки. Майорша и Виткунша, слишком старые для работы в поле, устроили в прачечной усадьбы временную общественную кухню, в которую Василий привозил из Дренгфурта картошку и, время от времени, жесткую говядину. Чаще всего делали одно блюдо - бобы с говядиной. Все-таки кое-что.
- Вам всем заплатят, - сказал Василий.
Не рубли, не злотые, не марки - бумага не имела в этом заброшенном краю никакой цены. Он пообещал привезти зерно, по мешку каждому работнику, даже детям.
Лошади раздражали Заркана. Некоторые не могли выносить монотонного треска жатки за собой, у них в ушах все еще гремели пушки, они привыкли тянуть повозки или катафалки. А тут Заркан с его неповоротливым жестяным чудовищем. Они в любой момент могли сорваться и понести. Прошло несколько дней, прежде чем старик выяснил, какие из лошадей готовы смириться с его грохочущей уборочной машиной.
Летняя страда. Женщины на полях пели. Пели старые песни, сгибаясь над перезрелым зерном. Маленькие дети Шубгиллы играли среди снопов, а большие ставили суслоны. Вдруг, как подарок, прилетел настоящий аист, стал расхаживать по жнивью, выискивая маленьких серых полевых лягушек. Дети пели: "Аист, аист, беленький, принеси мне братика!" Заркану и Василию понадобилось полдня, чтобы запустить старую паровую машину с высокой трубой. Теперь они могли молотить. Пока Заркан кормил ржавое стальное страшилище торфом, Герман и Петер подвозили к настилу молотилки полные сноповозки, сами сваливали, привозили с поля новые. Они - маленькие мужчины Йокенен - гордились, что работали как большие. И все же эта горстка людей не могла справиться с созревающим изобилием. Что с того, что старый Заркан проехал пару раз по ржаному полю на Ленцкаймской дороге, когда дошедшие хлеба простирались до самого горизонта? Колосья уже не могли держать зерно и рассыпали его на новый посев. Василий заставлял работать от зари до зари, но в Восточной Пруссии было полно зрелого хлеба и не было людей. После первого же дождливого дня колосья полегли и поля окрасились в серый цвет.
Наступил день, в который Герман не хотел идти к Василию. Рано утром, когда Иван запрягал лошадей, чтобы отправиться с Алешей в Дренгфурт за припасами, в то время как Виткунша закалывала свои волосы, собираясь идти в усадьбу чистить картошку, а старый Заркан уже выехал с первой телегой, Герман потихоньку вышел из трактира. Он двинулся по направлению к усадьбе, но за мельницей свернул, прокрался за кладбищем, побежал по лугам к пруду и скрылся в спасительных ивовых кустах. После этого он уже спокойно поплелся вдоль заросшей, цветущей воды, полежал некоторое время, мечтая, под громадным тополем... и наконец оказался дома.
Сегодня был день рождения, его день рождения! Одиннадцать лет. Как-никак уже одиннадцать лет! В саду цвели цветы, убогие астры и лилии. Он вспомнил песню о лилиях, которую пели в деревне в зимние сумерки: "... посадили на моей могиле... проехал гордый рыцарь... потоптал все цветы..."
Сияло солнце, было тепло и сухо. Сад выглядел приветливо. Снаружи у дома был вполне обитаемый вид - конечно, если не обращать внимания на разбитые окна.
День рождения. Обычно в этот день были медовые пирожки и какао. В подарок книги про индейцев и моряков, от отца пять марок в копилку. Одежда, нужные вещи прежде всего.
Почему мама не вернулась хотя бы на его день рождения? Отец ладно, он уже болел, его, может быть, уже и вообще нет в живых. Но мама, пышущая здоровьем... она всегда пела, всегда смеялась. Герман сидел в саду и выдавливал гной из нарывов, усыпавших его ноги. В это лето ничего не заживало. Не успевали одни нарывы покрыться белыми струпьями, как тут же высыпали новые. "Это все из-за грязной воды в пруду", - говорила мать Петера, но Герман ей не верил. Йокенский пруд был не грязнее, чем в прошлые годы. Только не перевязывать нарывы. Это выглядело ужасно и, кроме того, присыхало намертво. Герман день за днем выдавливал белый гной и вытирал его с ног листьями подорожника. Это помогало. Подорожник - это целебное растение, они раньше собирали его с женой учителя Клозе.
Днем вернулись из Дренгфурта Алеша и Иван с тележкой, а Герман все еще сидел возле лилий в своем саду. Чего он, собственно, ждал? Было слышно, как Алеша пел. Он пел часто, если только не матерился. На одно мгновение Герман подумал, не прервать ли день рождения и сбегать в трактир. Может быть, Алеша привез пиленый сахар. Но потом все-таки остался дома, продолжая праздновать свой день рождения. После обеда всегда заходил минут на пятнадцать дядя Франц и приносил какие-нибудь сладости. Подмастерье Хайнрих рассказывал страшные истории о мазурских разбойниках. Чаще всего в его день рождения была хорошая погода. Как и сегодня. Жалко только, что этот день всегда приходился на страду. У всех было полно работы и не было времени на день рождения маленького Штепутата. Только мама всегда находила для него время. Днем блины с черничным супом. На полдник медовые пирожки с горячим какао, а вечером, сколько душа желает нарезанной кубиками ветчины. И сколько угодно малинового сока. Боже, Петер хлестал малиновый сок кувшинами.
Пока Герман вспоминал о прошлых днях рождения, Петер собственной персоной выпрыгнул из-за стены дома, издал громкий клич и расплылся в улыбке. Хорошо, что пришел Петер.
- Почему ты не сказал, что сегодня не работаешь? - спросил Петер. Василий бесился, как сумасшедший. Если ты не придешь, он сказал, он выпорет тебя как сидорову козу.
- У меня день рождения, - торжественно сказал Герман.
- Знаю, - засмеялся Петер, бросая к ногам Германа пару новехоньких блестящих коньков - свой подарок. - Я нашел их под перевернутым шкафом в Викерау.
Замечательные коньки. Мальчики осматривали их и мечтали. Заточенное острие, отличные кожаные ремешки. Петер и себе нашел пару. Ну, теперь пусть только зима наступит! С такими коньками они будут самыми быстрыми на льду. Никто не сможет с ними сравняться. Они будут носиться по льду, играть в хоккей.