Страница 4 из 6
- Не наступите, перекосится.
Десять ступенек наверх, операция повторяется, спокойно, мастеровито, изящно. Я и раньше знал, что из всех прочих работ Владимир до сих пор больше всего любит кирпичную кладку или такие вот мелкосерийные, что ли, операции. И спрашивал: в чем истоки такой привязанности?
- Работу руками чувствуешь.
Только теперь, увидев эту работу рук своими глазами, я сумел оценить исчерпывающую точность ответа.
Потом монтажники ставили лестничный пролет. Несомый краном, он проплыл над нашими головами и, повинуясь знакам бригадира, опустился на предназначенное место, упершись в верхнюю площадку. Сварщик прихватил лестницу голубым огнем, и Затворницкий легко взбежал по ступенькам вверх вот она, нехоженая дорога в небо. Лицо бригадира светилось.
В тот день, путешествуя по этажам, наблюдая за сборкой, разговаривая с монтажниками, я невольно, если можно так выразиться, улавливал отраженный свет, исходящий от Владимира Затворницкого. Две подсобницы, не видя нас за перегородкой, говорили меж собой.
- А он что тебе?
- Я, говорит, платок тебе подарил. Чего тебе еще?
- И все?
- Молчит. Отвернется к стене - и молчит.
- А ты?
- А я говорю: нет больше моей мочи. Или давай по-хорошему, я помнить не буду, или уходи к ней.
- Так ведь он не уйдет.
- Не уйдет. Ему с обеими хочется.
- Ты Большому скажи. Большой его живо приструнит.
- Да неудобно как-то.
- А реветь тебе удобно?
"Большой" стоял рядом со мной и помалкивал. Когда-то Затворницкого звали за глаза "Бугор", в той кличке имелся некоторый уничижительный оттенок, основанный, видимо, на незнании. Но вот уже много лет как "Бугор" превратился в "Большого", комментарии вряд ли требуются.
- Это она про Василия, - пояснил Затворницкий. - Никак у них не склеится. Баламут он.
- Будете его воспитывать?
- Пускай сначала Тамара сама попросит.
Народ в бригаде стародавний. Работают вместе по десять-пятнадцать лет, притерлись друг к другу, знают каждого вдоль и поперек, однако отзывы о бригадире были отнюдь не идентичными.
Александр Поботкин, монтажник:
- Я много разных бригадиров видел. Другой бегает, суетится, а толку на две копейки. А про Затворницкого одно скажу - он понятно руководит. Скажет, что делать - и вопросов нет.
Исхак Хуснетдинов, старейший член бригады, начинал с Затворницким еще на девятом доме:
- За ребят он болеет. Кому с путевкой помочь, для семьи что сделать непременно поможет. И хозяин хороший. У него все на виду. И потому ребята стараются ответить тем же.
Петр Жариков, старший прораб участка:
- Затворницкий умеет предвидеть. На монтаже по-всякому случается: не подвезли деталей, кран не поспевает. Что тогда делать? Загорать? А Владимир всегда найдет работу, у него всегда имеется запасной вариант, чтобы люди не скучали.
И вдруг случилась осечка:
- Хотите, чтобы я красивые слова о бригадире сказал? Вам ведь для бумажки надо, а не по правде. Я пятнадцать лет на стройке ишачу, а квартиры до сих пор не заработал, живем втроем в коммуналке на четырнадцати метрах.
- И что же бригадир? - спросил я несколько растерянно.
- Как и все: кормит завтраками.
А я ведь в этот день о Сателе собирался говорить. Но теперь эти давние дела отошли на второй план. Я стал добиваться от Затворницкого, почему Семен, так звали монтажника, не имеет квартиры? Разве уж так невозможно пробить это дело? Передовая бригада, известный и авторитетный бригадир, имеющий все звания, которые только можно иметь, и так далее. Затворницкий сначала отмалчивался, а когда мы остались на лестнице одни, молвил кратко:
- Закладывает он. Кто же ему квартиру даст. Два прогула в этом году имел.
Ответ казался основательным, и больше мы о Семене в тот день не говорили. Однако же через несколько месяцев Затворницкий сам вернулся к нашему разговору:
- Справил он новоселье-то...
- Кто?
- Да Семен, который на меня жаловался.
- Он на вас не жаловался. Просто в пространство говорил, накипело, видно...
- На что же я тогда бригадир? - с живостью возразил Затворницкий. Словом, пришлось поговорить с ним по душам. Дал слово, что злоупотреблять не будет. Я за него поручился. Теперь имеет две изолированные. На новоселье принимал умеренно.
Вот когда я решил напомнить о Сателе.
- Володя, - говорю ему, - а я и не знал, что вы с Сателем потом встречались.
Затворницкий зарделся легким румянцем.
- Это он так сказал? Неужто встречались?
- И не один раз. Он ведь хотел написать ваш портрет.
- Как же вы его разыскали? Выходит, он и теперь рисует?
- Нашел я Сателя через Союз художников, дорогой Володя, рисует он, это точно.
- И где же та картина висит? Интересно, - он явно продолжал уходить от ответа.
- Та картина висит, кажется, в Ужгороде. А портрет ваш остался не написанным...
- Ей-богу, не помню. Может, и встречались, да выскочило из памяти, честно вам говорю.
Коль случился такой курьезный провал в памяти, тема закрывалась автоматически. Но не тот человек Затворниц-кии, чтобы продолжать жить с недомолвкой. Я терпеливо ждал.
И не ошибся.
- Как по-вашему, зазнался я? - спросил Затворниц-кии, когда мы сошлись в другой раз.
- Если бы я хоть на один процент думал так, не дал бы согласия работать над литературной записью.
- Сейчас не зазнался, а тогда вроде бы зазнался, разве так бывает? Затворницкий будто и не меня спрашивал, а сам с собой размышлял. - Я подумал, что вы тоже на это намек держите.
- Почему тоже? - спрашивал я, не подавая виду, потому что и мне требовалось добраться до истины.
- Да художник-то, значит, так и решил обо мне тогда. Что-то припоминается, был у нас какой-то разговор, договорились будто, что встретимся, а он почему-то не приехал или я его подвел. Вот я и думаю теперь: по этой причине не приехал.
Я с облегчением рассмеялся:
- Выходит, был такой грех?
- Я-то за собой не замечал, но со стороны виднее - да? Вот он и заметил.
- И долго это продолжалось?
На этот раз засмеялся Затворницкий - и тоже с видимым облегчением.
- Все вам надо дотошничать. Как я могу знать, долго ли, коротко, если я за собой этого не замечаю. И потом, что такое зазнайство? Или я в начальники стремился и вышел? Был работягой и остался. Я вам расскажу, как было со мною, а вы решайте. С головокружением я тогда ходил, вот как со мной было. Всюду меня приглашают, за красный стол сажают, бумажки с речами подкладывают, чтобы я их произносил... Закружилась моя голова, точно художник заметил.