Страница 38 из 41
В часовне, из темного угла, сквозь пыльную паутину с высохшими мухами на него взирали огромные скорбные глаза Божьей матери и суровые лики святых.
Что-то зашевелилось в паутине и Корней узрел единственного живого обитателя - большого коричневого паука с крестом на спине. Потревоженный хозяин часовни медленно уполз в щель между бревнами под иконы.
В нескольких избах, на нарах, лежали истлевшие скелеты. На одной лежанке, среди костей, сиял необыкновенный камень размером с куриное яйцо. Это был агат с восхитительно красивым рисунком, напоминающим белые странички погруженные в прозрачное желе. С "верхней" странички таинственно смотрело голубое око, окруженное серыми, жемчужного блеска концентрическими окружностями, словно нимбом. От этого ока как-будто исходило особое излучение.
Рука невольно потянулась к нему. Корней положил камень в ладонь, стал всматриваться в око и почувствовал, что никак не может отвести взгляд от этого магического ока. У него перед глазами поплыли жемчужные круги и...(из истории вымершего скита).
За две недели проведенные в этой долине Корней обнаружил еще около десятка брошенных скитов. Все они соединялись между собой заросшими, но еще немного заметными тропами-дорогами.
Просто удивительно как много здесь оказалось поселений с еще крепкими постройками. Только почему все они обезлюдели? Толи всеобщая хворь, толи бежали от притеснений новой власти? А может прав старец Маркел, говоря, что скиты гибнут от проникновения в них ереси, от того, что в вере не крепки оказались, соблазнам мирским поддались, либо в язычество скатились.
На самой южной окраине долины в одном из таких заброшенных поселений Корней встретил красивого, с благородным профилем человека средних лет, но уже с искрящейся сединой шевелюрой и почти совсем белой бородой. Его благородная внешность и кроткое выражение лица никак не вязались с той обтрепанной одеждой в которую он был облачен.
Корней узнал, что здесь он недавно. До революции преподавал в Томском университете старославянский язык. Имел звание профессора. Спасаясь от бойни гражданской войны бежал в тайгу. Зиму пережил кочуя с эвенками. По весне двинулся на поиски староверов, зная, что в этих краях немало их поселений. Но когда, наконец, добрался сюда, то увидел и здесь сплошное разорение.
-Дела плохи нынче в России. Смута после заговора антихристов страшная, раздоры небывалые повсеместно, крайнее падение веры и брожение в умах.
Узнав, что Корней из по сей день здравствующего Варлаамовского скита, он просиял.
-Слыхал про ваш благочестивейший скит от эвенков, но крепко больно отгородились вы святыми молитвами, никто не ведает дороги к вам. На вас у меня единственная надежда в обретении покоя.
Продолжать поиски жилых поселений в южной тайге больше не имело смысла. Если двигаться дальше на юг, то там уже начинается "жило" гонителей не только старой , но и любой другой веры. По словам ученого, "там всех страшная порча настигла: разум помутился, дошли люди до братоубийства, до предательства детьми своих родителей - настоящее светопреставление".
Недаром говорят - "свой свояка видит издалека". Даже непродолжительная беседа с ученым убедила Корнея в благочестии и добронравии незнакомца и он не смог отказать настоятельной просьбе взять его в скит.
-Но помни, я тебя только приведу в скит, а дозволят ли тебе остаться, решать не мне, - предупредил Корней.
Всю обратную дорогу путников мучала духота от стоявшей жары. Долго не заходящее солнце и безветрие превратило сырую тайгу в парную баню. Во влажной жаре тайга разомлела, выпустила слезы смолистых капель. Наполнилась густым ароматом хвои и трав.
От удушающих влажных испарений было трудно дышать. Они шли все мокрые от пота и влаги пропитавшей воздух. Сквозь зеленую крышу из сомкнутых крон свет едва пробивался к земле. Ветер, итак едва живой, застревал в верхнем ярусе веток. Душный воздух стоял внизу неподвижно, тревожимый только падением совсем сгнивших стволов. Многодневная душегубка закончилась как только они поднялись на продуваемые всеми ветрами отроги южного хребта.
После изнурительной, измотавшей многодневной духоты с ночевками в тучах гнуса вид Впадины и до смешного крохотного скита с вершины последнего перевала обрадовал Корнея до такой степени, что он был готов бежать не щадя ног к чуть различимому отсюда родительскому дому, но тем не менее Корней первым делом провел ученого к дому наставника общины святому Маркелу. Тот сидел под исполинским высохшим кедром оставленным еще в период строительства скита.
Этот выбеленный мощный скелет таежного патриарха возвышался над всеми зелеными собратьями на пять саженей и сколько помнил себя Корней столько и стоял он белоствольный, корявый так всегда не меняя своего облика ни летом, ни зимой. Все вокруг менялось, а он стоял растопырив узловатые голые ветви как образ могучего непреклонного старика над которым не властно время. Пустотелый ствол по всей длине зиял множеством таинственных дупел. Ветер проникал в них и исполнял торжественные гимны этому образу могучего старика олицетворяющему стойкость неподвластного времени старика. От этих вибрирующих звуков ствола при сильном ветре даже земля вокруг начинала дрожать.
Увидев старца ученый отдал ему земной поклон и перекрестившись двумя перстами смиренно попросил выслушать его. Маркел недолго беседовал с ученым, он был поражен его образованностью и глубоким знанием преданий и истории старозаветного православия.
После вечерней молитвы в доме у Луки собрались старики и туда же Маркел привел ученого. На чисто выскобленные доски стола счастливая мать уже разложила посуду, ложки, полотенца, кушанья без счета. От всего этого веяло домашним уютом и хозяйским достатком.
Корней подробно поведал собравшимся в горнице старикам о том, что видел. Все были опечалены вестью о запустении и безлюдстве южных скитов, разрушении монастыря. Ученый в свою очередь рассказал о новых порядках царящих теперь во всей России и, с разрешения Маркела, прочитал замечательную проповедь о протопопе Аввакуме, чем сразу завоевал расположение стариков. Они стали расспрашивать о его предках.