Светлана

Письмо, уже аккуратно вложенное в конверт, лежало у Светланы на коленях.

Костя опять сел на скамью. Он ожидал каких-нибудь ласковых, сочувственных слов или негодующих по отношению к Наде. Кажется, ради этих слов и дал про­честь.

Светлана молчала очень долго, потом резко сказала:

 — Она права!

 — Ты так думаешь? — спросил Костя, задетый.

 — Она права, — повторила девочка, — все это было у вас ненастоящее.

 — У меня или у нее?

 — И у нее и у вас. Если бы это было у вас настоящее, вы бы не стали письмо дочитывать до конца, а после пер­вых же строчек... вот так! И вот еще так! И вот еще раз так!

Письмо спокойно осталось лежать у Светланы на ко­ленях, но так выразительны были движения ее рук... Ко­сте казалось, что он видит письмо разорванным вместе с конвертом пополам... и еще раз пополам... и на восемь частей... и на шестнадцать... и видит белые лепестки, раз­летающиеся по ветру.

 — Разные бывают темпераменты у людей... А может быть, я его себе на память оставил?

 — Если бы на память оставили, мне бы не показали!

Светлана протянула ему конверт и, не поворачивая головы, внимательно смотрела, как Костя прятал его в карман.

 — Он вам написал?

 — Написал, только не знаю что. Я с его письмом... как раз по твоему рецепту поступил.

Светлана сделала неопределенный жест, как будто хотела сказать: «А! Все-таки!»

 — Напрасно не прочли. Я уверена, что письмо было очень хорошее. Он очень славный, Костя.

 — Тем лучше.

Светлана, помолчав, начала совсем уже другим тоном, осторожно и ласково:

 — Ваша мама... — и остановилась, не решаясь про­должать, боясь сделать ему больно. — Мне кажется, ва­ша мама тоже считала, что это у вас ненастоящее. А она знала про Надино письмо?

 — Да, я ей сказал... вот теперь только сказал... Свет­лана, когда я получил твою телеграмму... Подписаться забыла, но я сразу узнал, что это ты посылала... по по­черку.

 — Какой же почерк? — удивилась она. — Ведь это же на бланке, печатными буквами?

 — Не важно, что на бланке. Так могла написать толь­ко ты. Телеграммы пишут... ну, понимаешь, короче, ску­пее, расчетливее... Светлана, знаешь что? Расскажи мне про маму... Ведь ты к ней еще в конце августа приехала? Прямо из лагеря?

Светлана стала говорить, осторожно выбирая слова. Костя слушал, не поднимая головы. Потом прикрыл ру­кой глаза и отвернулся.

Светлана замолчала.

 — Это ничего, ты рассказывай... Ну, и что доктор ска­зал? — Он шарил по карманам, искал платок.

 — Костя, может быть, лучше в другой раз?

 — Когда-то еще увидимся! Расскажи. Она так мало всегда про себя писала!

Небо стало золотистое, потом розовое. Вспыхнули и запылали окна домов, обращенные к солнцу.

Кто-то шел вдоль набережной. Свернут в переулок или... Когда уже было ясно, что пройдут именно мимо их скамейки, Светлана, продолжая говорить, накинула себе пальто на плечи и встала, закрывая собой Костю.

 — Знаешь, Светлана, у меня все время такое чув­ство, что можно еще что-то ей сказать, о чем-то спро­сить...

 — Да.

 — Если бы не война, может, и пожила бы еще.

Прохожие, мужчина и женщина, деликатно заторопи­лись и прошли не оборачиваясь.

Костя заметил их, когда они уже миновали скамейку. Он сунул платок в карман и опять отошел к каменным перилам.

Затихли, удаляясь, шаги, набережная опять стала без­людной. Солнце скрылось за домами. У реки, отражав­шей ясное вечернее небо, было еще совсем светло, но от­куда-то снизу, из дворов, из переулков, неуловимо под­крадывались сумерки и расплывались над городом, чтобы город мог спокойно заснуть.

Костя повернулся лицом к ветру, набегающему от реки.

Светлана подошла и стала рядом.

Костя заговорил. Светлана вздрогнула даже — так резко и страстно прозвучали его слова.

 — Ненавижу войну! Поэтому пошел в военную акаде­мию учиться... Ты понимаешь это, Светлана?

Светлана ответила:

 — Я понимаю.

Костя опирался о камень. На загорелой руке, сжатой в кулак, отчетливо выделялся белый шрам.

Светлана успокаивающим движением дотронулась до его руки и погладила белый шрам. Она не ожидала, что Костя обернется, а Костя не ожидал увидеть в ее глазах то, что увидел.

 — Светлана!

Девочка смело встретила его взгляд.

Девочка?

Не девочка больше!

Девочка выросла, а он и не заметил.

 — Светлана!

Костя схватил обе ее руки и крепко сжал в своих, не чувствуя, что делает ей больно. Память отрывочно выхва­тывала из прошлого: маленькая девочка в разрушенной деревне, испуганный и любопытный взгляд черных глаз... Светлана тихонько плачет под его шинелью... это в по­езде. И к той же самой шинели прижимается она в отча­янном порыве, когда уходит из детского дома единствен­ный хоть немножко знакомый ей человек.

Когда это было? Пять лет назад!

Девочка выросла, а он и не заметил.

Он не заметил и другого: того, что вырастало в нем самом, вырастало на смену первой, мальчишеской, дет­ской, неудачной любви.

Какое удовольствие доставляли ему всегда их нечас­тые встречи!

Светланины письма... Милое желание развлечь, при­вести человека в хорошее настроение. Почему, в конце концов, когда в эти последние годы приходило сразу два письма, он распечатывал сначала Надино, а Светланино потом? Просто из чувства долга или чтобы оставить бо­лее приятное на закуску?

В один из последних вечеров, когда он оставался с мамой вдвоем, она спросила:

«Костя, что у вас с Надей?»

Тогда он ей рассказал... И удивился — мама как будто даже успокоилась. А в глазах — невысказанный вопрос.

Мама была догадливее его, но она боялась спугнуть, боялась быть неделикатной и промолчала.

Костя опомнился наконец и разжал руки, увидев, каким бледным и напряженным стало лицо Свет­ланы.

 — Я сделал тебе больно, прости!

Он делал ей больно много раз. Он сделал ей больно еще сегодня, когда заговорил о деньгах, назвал младшей сестренкой, дал ей прочесть Надино письмо, ища сочув­ствия.

 — Прости!

Маленькие пальцы, побелевшие и смятые в его ру­ках...

Никогда никому не целовал руки — даже в голову никогда не приходило! — но сейчас... было так естест­венно...

Ежик спрятал все свои колючки. Маленькие руки не вырывались никуда и лежали в его ладонях с покорной нежностью. Маленькие пальцы розовели и как будто от­таивали в его руках.

Костя сам осторожно выпустил их.

Тихая набережная, шумный перекресток...

Когда переходили улицу, Костя не взял Светлану под руку, она поняла почему.

Не думай, я понимаю. Твое горе — мое горе, и ничего не нужно сейчас говорить!..

Синий-синий, спокойный вечер. Над входом в метро приветливо сияло большое красное «М». Оно всегда у вокзала встречает, когда приезжаешь. Для Кости оно всегда было связано со словом «Москва». А Светлане казалось, что это слово «Май» начали писать с большой буквы. В грустный осенний день оно напоминало о весне. 

* * *

Рисунки И. Архангельской

 Оформление Д. Б и с т и

* * *

ДЛЯ СРЕДНЕЙ ШКОЛЫ

Артюхова Нина Михайловна

СВЕТЛАНА

Ответственный редактор 3. С. Карманова.

Консультант по художественному оформлению

В. В. Пахомов. Технический редактор Г. М. Моторина.

Корректора Е. С. Карташова и В. П. Кучерова.

Сдано в набор ПУН 1960 г. Подписано к печати 10/1 1961 г. Формат 84Х108'/з2 — 8,75 печ. л. = 14,7 усл. печ. л. (14,19+4 вкл.=14,41 уч.-изд. л.).

Тираж 100 000 экз. Цена 55 коп. Детгиз. Москва, М. Черкасский пер., 1.

Фабрика детской книги Детгиза. Москва, Сущевский вал, 49. Заказ № 3223.