Разорванный мир

- А у вас там совсем нет женщин?

- Почему, встречаются, только редко. И они всегда кому-нибудь принадлежат.

- Как можно принадлежать кому-то?

- Ну, я имею в виду, есть кто-то, кто их защищает от всех остальных. Женщины, они ищут кого посильнее.

- Слушай, - Чена задохнулась от собственной смелости, - А может тебе не ходить через линию фронта, а? Останешься тут в лесу. Сейчас лето. К зиме землянку отроешь. До границы еще тридцать километров, ваши тут почти не появляются. А я тебе еду буду носить. Только на аэродром не ходи, пожалуйста, - попросила она, - А то нехорошо получится, как будто я предатель.

Мартин помолчал, обдумывая слова Чены.

Сумасшедшая девчонка. Неужели влюбилась? Неужели в меня можно влюбиться? То есть, понятно, они мужиков не видят, на любого бросаются... Да нет, другое это. Она не так в меня влюбилась. Конечно, и я бы трахнул ее сейчас с радостью, как и любую на ее месте. Но у нее это - другое... Мартин не мог бы объяснить это словами, но понимал очень хорошо.

А зачем ей такие хлопоты - еду носить, от своих скрывать...

Но почему бы, собственно, и нет? Чем он рискует? Идти через наши позиции - верная смерть. Лучше уж тут... побалансировать еще на грани.

- Ну как?

- Да вот думаю... зачем тебе это?

- Так ведь ты погибнешь, если пойдешь через фронт. Знаешь, я тут гуляла, и знаю одно хорошее место. Идем?

Они свернули с дороги и углубились в лес. Сначала шли по узенькой тропке, потом тропка кончилась, шли вдоль холма.

- Только ты обещаешь на аэродром не ходить?

Мартин вздохнул.

- На аэродром я от отчаяния полез. Что бы я там мог узнать? В самолетах разбираюсь, как в балете. Я ведь и в армии недавно.

Через час они вышли к небольшому лесному озерцу под скалой. Козырек скалы нависал низко, здесь можно было укрыться и от дождя, тем более, вокруг рос густой, почти непроходимый высокий ежевичник. В озерцо, заросшее тиной, впадал небольшой чистый ручеек. Мартин осмотрел место.

- А что, неплохо... Какое-то время можно пожить.

- Я потом тебе достану оружие, одежду нормальную, еду... А то что ты так пойдешь, - сказала Чена.

Никогда еще не чувствовала она себя такой счастливой. И в то же время несчастной - потому что не было времени, и не было никакого терпения ждать следующего освобождения. Она уже начала летать, и теперь у нее никак двух-трех свободных часов не выдавалось: дежурства, патрулирование, вылеты, повышение подготовки (обязательные два часа теории и два - физической тренировки), а еще она набрала дел в библиотеке, и тоже теперь отказываться было неудобно, а вечером, если нет дежурства, посиделки с девчонками (да и в темноте же не пойдешь в лес). Правда, освобождение на полдня давали часто, три, четыре раза в неделю. Особенно после тяжелых вылетов, а их что-то стало многовато.

А ей хотелось все время видеть Мартина. Все время быть рядом с ним. И сначала было как-то дико, непонятно, пока она не осознала, что влюблена. Что вот это и есть - то самое. И она очень удивлялась этому, как такое могло с ней произойти. В мире, давно уже лишенном любви. И почему, что такого в этом пареньке с блестящим взглядом, почему хочется все время быть рядом с ним? Тепло - нашлось слово. От него струилось удивительное тепло, из которого невозможно было уйти, к которому тянуло, как в холод к огню. А потом она привыкла и уже не удивлялась...

- Что с тобой, Чена? Куда ты ходила опять? И почему у тебя лицо такое странное?

- Странное?

- Счастливое какое-то. Что произошло?

- Я должна рассказать тебе, Дали... Нет, ничего особенного. Ты помнишь, у нас пленный был? Так вот, он тут живет, неподалеку, в лесу. Ему нельзя к своим идти, его убьют. На аэродром он не ходит. Просто тут живет. Я хожу к нему.

- Это не кончится добром, Чена. Я же вижу, ты с ума сходишь. Лучше бы ты его оставила.

- Я не могу, Дали. Это сильнее,чем я.

- Не можешь?

- Да, я умру, если не буду его видеть.

- Это плохо кончится, поверь мне, плохо.

- Почему ты так думаешь?

- Да потому, что они не такие, как мы. Им нельзя верить. Он доведет тебя до беды и бросит... Ну не плачь. Ладно, может и обойдется. Не слушай старую дуру. Мне-то откуда знать?

- Мартин, объясни... как все это получилось? Почему вы уходите? И если ты понял, что в Свободном мире плохо, почему не возвращаетесь?

- Не знаю. Сложно это.

- Но у тебя - как это было?

- Ну, знаешь, мальчишки в пятнадцать лет начинают считать себя взрослыми, а в Арвилоне что, одни женщины, и как-то становится стыдно им подчиняться. Это ты по школе знаешь. Девочки ведь и учатся лучше, а о дисциплине и говорить нечего. Ну вот... так и уходят. А я ушел с одной девчонкой. Мы с ней были... в общем, влюблены были.

- А что с ней потом стало?

- Потом? Не знаю. Она меня предала. Выбрала другого, посильнее. Я не знаю, что с ней. Наверное, не пропала.

- А ты?

- А я пропал.

- Почему ты так думаешь?

- Сначала я научился убивать, чтобы выжить. Меня одна шайка захватила... чтобы бежать, я убил человека. И стал убивать, из-за еды и так далее. У нас иначе нельзя.

- Это я могу понять. Но разве тебе это нравится?

- Да нет... Жизнь собачья. Прибился как-то к монахам, а они оказались еще хуже остальных. Как звери. Уничтожали грешников. Потом как доходяга был... и пристроился уже к доходягам. Нет, думаю, нельзя так. Пошел в армию.

- А почему же ты тогда не вернулся? Когда понял, что тут хуже?

- Я не могу вернуться, Чена. Понимаешь, я грязный очень стал. Я буду на каждую девчонку в Арвилоне смотреть и... тебе этого не объяснить, ты сама слишком чистая. И потом, понимаешь, скучно в Арвилоне. Жизнь у вас для кастратов. Ну чем вы живете?

- Все по-разному. У всех есть дело любимое, творчество, кто-то в церковь любит ходить, кто-то общественную работу ведет.

- Ну и что, это же пустота все, понимаешь? Главного-то у вас нет.

- А что главное? Я не знаю, Мартин... Мне кажется, у нас все есть. Я не чувствую, чтобы мне чего-то не хватало.

- Любви...

- Но я люблю мою мать, подруг, Дали люблю.

- Да другая это любовь. Не понимаешь ты.

- А здесь, Мартин? У вас есть такая любовь?

- Любовь? Нет, ее пожалуй, тоже нет.

Чена летела над лесом, и думала, что Мартин видит ее самолет. Для него все самолеты - на одно лицо (тем более - на брюхо), но все равно, может быть, он чувствует. Она смертельно устала, и ей казалось, что машина устала точно так же - шли на малой высоте, подползали к аэродрому... горючего впритык. Но должно хватить, не может быть, чтобы не хватило. Был дурацкий, долгий, выматывающий бой - безрезультатный, сначала "Маги" гонялись за "Осами", потом "Осы" за "Магами", и обе стороны отступили без потерь. Но над лесом Чена словно проснулась - она подумала, что Мартин, уж точно, сидит, закинув голову в небо, и думает о ней. Там, где песенкой звенит синева без края, самолетик мой летит и крылом качает. Горючего еле хватило - она посадила машину, вылезла, поплелась вместе с девчонками переодеваться. И пока мылась в душе, пока надевала свежую рубашку (старая была совершенно мокрой от пота, Чена ее выполоскала и повесила сушиться) силы появились снова. Девчонки завалились в комнате на койки без сил, а Чена - тихонько, бочком, захватив приготовленный мешок с припасами - в дверь и на улицу. Солнце отражалось в мелких лужах, в тысячах капель на мокрых ветвях, и в каждом отражении сверкала улыбка Мартина, его глаза, его лицо... Чена побежала - дырка в заборе, овраг, лесная тропка под мокрыми ветвями, птицы совершенно ошалели от радости, что кончился дождь, и свиристят напропалую. Земля слегка пружинит под ногами, и пахнет лесом, листвой, водой, свежестью... Не доходя до озерца, Чена засвистела пароль песенку резинового ежика, память из детства. И тотчас услышала ответный свист, и сердце дрогнуло. Мартин! Он ждал ее на полянке. Взял за руки, заглянул в глаза. Так можно было бы стоять долго... вечность. Но Мартин отпустил ее руки.