Страница 14 из 25
- Ниче, ниче, голубушка. Бог простит... Экая ты ядреная.
- Да хоть свечи-то задуй... Ой, стыдобушка.
Холопы стаскивали с подвод хлеб и носили в амбар. Кули тяжелые, пудов по шесть. Один из холопов не вы держал, ткнулся коленями в землю, куль свалился со
спины.
- Квел ты, Сенька.
Холоп поднялся, увидев князя, поклонился.
- Чижол куль, князь.
- Да нешто тяжел? - Телятевский подошел к подводе, взвалил на спину куль и легко понес в амбар. Вернулся к возу и вновь ухватился за куль.
Молодой холоп Сенька, седмицу назад подписавший на себя кабалу, оторопело заморгал глазами. Двадцать лет прожил, но такого дива не видел. Князь, будто смерд, таскает кули с житом! Стоял, хлопал глазами, а Телятевский, посмеиваясь и покрикивая на холопов, продолжал проворно носить тяжеленные ноши.
- Веселей, молодцы!
К Сеньке шагнул ближний княжий холоп Якушка, слегка треснул по загривку.
- Че рот разинул? Бери куль!
Якушка к причудам князя давно привык: не было, пожалуй, дня, чтобы Андрей Андреевич силушкой своей не потешился. То с медведем бороться начнет, то топором с дубовыми чурбаками поиграет, а то выберется за Москву в луга да и за косу возьмется. Любит почудить князь.
Телятевский, перетаскав с десяток кулей, прошелся вдоль ларей, поглядывая, как холопы ссыпают ржицу. Взял горсть зерен на ладонь. Доброе жито, чистое, литое. Такой хлеб нонеча редко увидишь: оскудела Русь мужицкой нивой. Вотчины запустели, страдники, почитай, все разбежались. Остались в деревеньке убогие старцы. Тяжкие времена, худые. Гиль, броженье, бесхлебица. Хиреет боярство, мечется в поисках выхода Борис Годунов.
Телятевский же пока особой нужды не ведал: жил старыми запасами и торговлей, обходя стороной беду. Князь Василий Масальский как-то высказался:
- Невдомек мне, княже Андрей Андреич, как ты затуги не ведаешь? Я с каждым годом нищаю, у тебя ж полная чаша.
Телятевский негромко рассмеялся.
- Не слушал моих советов, Василий Федорович. Вспомни-ка, как я тебе говаривал: поставь мужика на денежный оброк и начинай торговать. Так нет, заупрямился, посохом стучал: "Князью честь рушишь! В кои-то веки князья за аршин брались. Срам!" Вот теперь и расхлебывай. Мужики в бега подались - ни хлеба, ни меду, ни денег в мошне. Пора, князь, и за ум браться. Коль с купцами знаться не будешь да деньгу в оборот не пустишь, по миру пойдешь. Пошла нынче Русь торговая.
Нет, не зря он все годы запасал хлеб и выгодно продавал его северным монастырям да иноземным купцам. Вот и этот хлеб в ларях пора втридорога сбыть.
После полуденной трапезы, когда вся Москва по древнему обычаю валилась спать, князь Телятевский приказал позвать к нему купца Пронькина.
Вошел в покои Евстигней Саввич степенно. Оставил посох у дверей, разгладил бороду, перекрестился на кивот.
- Как съездил, Евстигней?
- Не продешевил, батюшка. Пятьсот рубликов из Холмогор привез.
- Хвалю. Порадел на славу, - оживился Телятевский. В Холмогоры он отправил с Евстигнеем восемь тысяч аршин сукна. Закупили его за триста рублей, а продал Евстигней чуть не вдвое дороже. А, может, и втрое, но того не проверишь. Один бог ведает, какой барыш положил Евстигней Пронькин в свою мошну.
- Отдохнул ли, Евстигней?
- Отдохнул, батюшка. Завтре по лавкам пойду.
- По лавкам ходить не надо. Пусть приказчик твой бегает. А ты ж, Евстигней, снаряжайся в новый путь.
- Я готов, батюшка. Велико ли дело?
- Велико, Евстигней. Повезешь хлеб в Царицын. Много повезешь. Двадцать тыщ пудов.
Евстигней призадумался, кашлянул в кулак.
- Как бы не прогореть, батюшка. По Волге ноне плыть опасно, разбой повсюду.
- Поплывешь не один, а с государевыми стругами. Повелел Федор Иванович отправить хлеб городовым казакам. Охранять насады будут двести стрельцов.
- Тогда пущусь смело.
- В Царицыне сидят без хлеба. На торгу будут рады и по рублю за четь взять. Разумеешь, Евстигней?
- Разумею, батюшка. Велик барыш намечается.
- Надеюсь на тебя, Евстигней. Коль продашь выгодно и деньги привезешь - быть тебе в первых купцах московских.
- Не подведу, милостивец.
ГЛАВА 8
ЛИХОЙ КАЗАК ГАРУНЯ
Казаки выехали на крутой яр, и перед ними распахнулась величавая, сияющая в лучах теплого ласкового солнца, полноводная, раздольная Волга.
- Лепота-то какая! - ахнул Нечайка Бобыль, сдвигая на кудлатый затылок шапку.
- Лепота! - поддакнули казаки.
Левобережье золотилось песчаными плесами и отмелями, с бесчисленными зелеными островками, над которыми носились крикливые чайки. Болотников глядел на синие воды, на заливные луга с тихими, сверкающими на солнце озерцами, на голубые заволжские дали и думал с каким-то приподнятым, бодрящим душу упоением:
"Велика ты, Волга-матушка! Раздольна... Сесть бы сейчас в стружок и плыть-тешиться на край света. И ничего-то бы не ведать - ни горя, ни печали... Ох, велика да раздольна!"
Долго любовались казаки матушкой Волгой, долго не отрывали глаз от безбрежных заречных просторов.
- Дошли к сестрице донской, - тепло молвил дед Гаруня. - Почитай, лет двадцать Волги не видел. И красна ж ты, матушка!
Когда собирались в далекий поход, деда Гаруню брать не хотели. Но тот так заершился, так вскипел сердцем, что казаки смирились.
- Ладно, дед, возьмем. Но пеняй на себя.
- А пошто мне пенять, вражьи дети! Да я любого хлопца за пояс заткну. И глаз востер, и рука крепка, и в седле молодцом! - шумел Гаруня.
Дед и впрямь оказался молодцом. Не ведал он ни устали, ни кручины, даже в сечи ходил. Но в битвах его оберегали пуще отца родного, заслоняя от неприятельских ударов.
На волжской круче донцы сделали привал. Болотников созвал начальных людей на совет. То были казаки, возглавлявшие сотни.
- Войску нужны струги, - молвил Болотников. - Где и как будем добывать?
Старшина призадумалась.
- Встанем тут да караван подождем. Самая пора купчишкам плыть, высказался Степан Нетяга.
- Караваны-то пойдут, но как их взять, Степан? - спросил Нагиба.
- Ночью. Как пристанут к берегу, так и возьмем. Лишь бы выследить.
- Плохо ты знаешь купцов, - усмехнулся Болотников. - Спроси у Васюты, что это за люди. Видел ты когда-нибудь, Шестак, чтоб купцы к берегу приставали?
- Чать, они не дураки. Ночами купцы на воде стоят. Волга - самая разбойная река. Вылезут ли гости на берег?
- Вестимо, друже, - кивнул Болотников. - Купцов врасплох не возьмешь.
- Как же быть, атаман? - развел руками Нагиба.
- Без челнов на Волге, как без рук. Не вплавь же на купцов бросаться, - сказал Нечайка.
- А може, на Саратов двинем? - предложил Васюта. - Там судов завсегда вдоволь. Купчишек в воду, а сами за весла.
- А что, батько, дело гутарит Васька, - одобрил Нечайка. - Ужель не отобьем струги?
- Можем и не отбить.
- Так мы наскоком, батько. Враз стрельца одолеем! - загорелся Нечайка.
- Ишь, какой ловкий, - вновь усмехнулся Болотников. - Поедешь пировать, да как бы не пришлось горевать. Стрелец ноне тоже ученый.
Но как казаки ни думали, как ни гадали, так ни к чему и не пришли. Правда, у Болотникова зрела одна задумка, но вначале ему захотелось потолковать с дедом Гаруней.
- Гутаришь, бывал здесь, дедко?
- Бывал, - степенно кивнул Гаруня, покуривая люльку. - Мы тут с Ермаком Тимофеевичем всю Волгу облазили. Гарный был атаман!
- А есть тут на берегах деревеньки?
- В те года, почитай, и не было. Опасливо тут деревеньки рубить, ногаи под боком. Народ к городам жмется.
- Тогда и вовсе худо.
- А пошто те посельники, атаман?
- Посельники на реке без челнов не живут. Плыли мы с Васютой, видели. Но то было до Тетюшей.
- Далече, атаман, - дед Гаруня, окутывая старшину клубами едкого дыма, подумал малость и молвил. - Есть песельники, хлопцы.
Все уставились на деда, а тот выбил из трубки пепел и продолжил: