Страница 4 из 52
Проще говоря, в сентябре сорок второго года мне и моим товарищам по флоту пришлось расстаться с морской формой: мы стали пехотинцами - бойцами 284-й стрелковой дивизии.
Был моряком, стал солдатом стрелковой части, расположенной в одном уральском городе. И память уносит меня к далеким берегам Тихого океана, где я прослужил пять лет. Вспомнился Владивосток таким, каким увидел его впервые.
Эшелон с новобранцами пришел к станции Владивосток под утро 3 февраля 1937 года. Темнота отступала медленно, воздух редел, все яснее вырисовывались пригородные строения. Мы с радостью оставляли свои прокуренные вагоны-теплушки. Шли по мостовой по два человека. Когда поднялись на гору, то увидали море, покрытое серым панцирем льда.
- А где же морские волны?..
- Разговорчики в строю! - прервал меня старшина.
Прошли несколько кварталов и оказались перед красными воротами, над которыми красовалась надпись: "Гарнизонная баня". Букву "Б" кто-то залепил грязью, и мы читали "Гарнизонная аня".
Вошли во двор. Перед нами, заскрипев тормозами, остановился грузовик. Рядом с водителем сидел рыжий матрос в бушлате. Он рывком отбросил дверь кабины, встал на широкую подножку, большими синими глазами начальственно окинул новобранцев, сдвинул на затылок бескозырку с длинными лентами, как бы говоря: вот я какой. Тут же состоялся весьма привычный разговор.
- Здорово ли приехали, салажатки?
- Благодарствуем. Как бы в дороге ни барахтались да ни скреблись, но до Владивостока добрались.
- Молодцы, видать, хорошими будете моряками.
- Отколева тебе знать, какими мы будем моряками?
- Отколева, отколева, - передразнил матрос. - Складно отвечаешь, да глупо. Ну ничего, пару раз на губе посидишь, тогда быстро поумнеешь.
- А что такое губа?
- Матросский курорт. Направляют туда по выбору. Я по знакомству могу тебе устроить суток пять для начала.
- С кем имеем честь вести речь?
Матрос сделал удивленное лицо, глаза округлились, стали еще больше, и он спросил меня:
- Вы ехали через Хабаровск и разве на подступах к Владивостоку вам не сказали, что все ваше грязное гражданское обмундирование поступает хозбатлеру Николаю Куропию. Николай Куропий - это я...
Мы внимательно слушали матроса-балагура и по своей гражданской неосмотрительности шутили с ним на равных.
- Ну хорошо, это не ваша вина, за эту оплошность я вздую начальника Хабаровского вокзала. А сейчас вам придется немного поработать.
Он провел нас в баню и скомандовал:
- Раздевайтесь до маминого белья...
Прошло несколько минут, и мы, уральцы-земляки, уже не узнавали друг друга. Узелки с нашими костюмами, обувью и рубахами увез Николай Куропий, и вместо него здесь появился старшина, который назвал себя:
- Ильин Василий Георгиевич, - и, помолчав, пояснил: - Без тельняшки нет матроса. Сейчас вы получите их. Но чтобы тельняшка припала к вашему телу надолго, навсегда, необходимо хорошо мыться, остричь мохнатые головы. Чистоплотность - залог здоровья и матросской силы...
Мои товарищи в одном "мамином белье" получили, машинки, стригут друг другу головы. Вот и мой чуб повалился клочками волос под ноги. На душе стало грустновато: прощай, чубастая юность...
Кругом шумела вода, пыхтели, кряхтели намыленные здоровенные парни. Таза у меня не было, мочалки тоже не досталось. Ходил я между скамейками, как оглохший. Все кричат, плескаются, радуются, как дети. Только одному мне невесело. Походил-походил, потом сел на угол скамейки и решил немного подождать, пусть, думаю, схлынет основная масса народа, а потом и я помоюсь. Долго засиживаться мне не пришлось: около меня уселся с огромным тазом голый костлявый парень. Тело его было сухое, бугристое, как скрученное из каната.
- А ну-ка, давай, приятель, помоемся вместе.
Я поднял голову и снова увидел добрые, черные глаза старшины Ильина. Я обрадовался:
- Как хорошо, что вы оказались около меня. Это нас сводит судьба.
- Может быть, и судьба, только я смотрю, сидишь ты один, а у меня нет напарника, вот я и подсел к тебе. Ты мой себе голову, а я буду мылить и мыть свои телеса, а потом сделаем наоборот.
После парной и душа он же - старшина Василий Ильин - вручил мне тельняшку, даже помог мне надеть ее. И будто в самом деле она прикипела к моему чисто вымытому горячему телу. Синие и белые полоски! Как внушительно подчеркивают они в тебе ощущение собственной силы. Пусть бушует море на твоей груди выдержу, выстою.
Это ощущение не покидало меня ни в первый, ни во второй год службы на флоте. Наоборот, чем дольше живешь в тельняшке, тем роднее она тебе становится, порой кажется, ты родился в ней и готов благодарить за это родную мать. Да, действительно, как сказал старшина Ильин: "Нет матроса без тельняшки". Она все время зовет тебя к испытанию собственной силы.
Но теперь, после пяти лет службы на флоте, я стал стрелком-пехотинцем.
Случилось это так.
После долгих и настоятельных хлопот об отправке на фронт меня наконец-то включили в список команды морских пехотинцев. К тому времени у меня уже было звание главстаршина. Через несколько дней нас погрузили в эшелоны и - на запад. На фронт! Ох, как долго и нудно перестукивали колеса теплушек. Вот и Урал. Моя родная горная тайга. Здесь я с ранней юности под руководством дедушки Андрея Алексеевича учился ходить по звериным тропам, стрелять навскидку, ночевать в трескучий мороз под открытым небом у костра...
Но теперь было не до воспоминаний - скорее бы на фронт!
И вдруг эшелон загнали в тупик товарной станции Красноуфимск.
- Выгружайсь! - прокатилось вдоль теплушек.
Надо было видеть лица моряков: зачем это нас, морских волков, сюда загнали, в эту дыру?
Но именно здесь, в Красноуфимске, стояли полки 284-й дивизии. После тяжелых боев в районе Касторной их отвели сюда на отдых.
Команда, с которой я ехал из Владивостока в одной теплушке, была зачислена во второй батальон 1047-го полка. Побывавшие в огне сражений командиры и политработники полка встретили нас хорошо, лишь наши черные бушлаты и широкие брюки, не говоря уж о тельняшках и бескозырках, вызывали у них улыбки.
Через несколько дней снова погрузились в эшелоны. Снова застучали, теперь уже с редкими передышками, колеса теплушек. Перед глазами открывалась необозримая, как море, степь. Мои товарищи скинули бушлаты. Синие полоски тельняшек запестрели во всех вагонах. Сухопутное "море" и "корабль" на колесах. День, ночь, еще день. Впереди - мираж, будто в самом деле к штормовому морю мчимся. Эх, скорей бы!