Страница 28 из 29
Богатырь Ухарь, ну совершенно неуклюжий на вид, словно преобразился с саблей в руках — рубился столь зло и отчаянно, что отражал атаки одновременно четырех бандюков! И сразу и по отдельности! Словно не две у него было руки, а по меньшей мере четыре! Подобного мастерства Благуше видывать еще не доводилось. Родовые матюгальники так и летели из глоток сражающихся вслед за клинками, скрещиваясь не хуже закаленной стали:
— Усохни корень!
— Пся крев!
— Усы узлом!
— Пар в задницу!
Тем временем щель посреди тамбура уже раздалась на шаг и продолжала увеличиваться куда быстрее, чем раньше, а Ухарь пока умудрялся держать всех бандюков по ту сторону, не позволяя зайти к себе с флангов. Ватажники понимали, чем это грозит, и остервенело наседали на богатыря с криками и бранью. Но даже громадная сабля Хитруна не могла здесь помочь — явное мастерство ватамана столкнулось с запредельным мастерством махиниста!
Хорошенько примерившись, Благуша изо всех сил метнул обе бутыли во врагов, одну за другой, да так метко, словно всю жизнь только этим и занимался. Первая, та, что была с сивухой и, соответственно, потяжелее, хотя и сама по себе трехлитровая бутыль весит немало, звезданула по кумполу самого Хитруна, а вторая хрястнула по коленке Буяна. Враз окосевший ватаман отлетел к стенке и сполз на пол, выпучив глаза и выронив саблю. Буян же, сразу прекратив буянить, рухнул на пол и взвыл раненой белугой водилась такая страсть в водных доменах, зверь — не зверь, рыба — не рыба, зазывает моряков дурным голосом в пучину вместе с кораблями... Дура какая-то... Сами бутылки, встретившись лицом к лицу со стальным полом, героически погибли, густо расплескавшись осколками стекла и брызгами недопитой сивухи.
Не успел тамбур заполниться запахом растранжиренного пойла, как его жадно всосал ветер. И тут же, изрядно захмелев, разошелся еще пуще — завыл, закрутился юлой промеж стен, заколотился ветряной башкой о железо, оплакивая свою легкомысленную жизнь.
— Эх, хорошо пошла окоселовка, оторви и выбрось! — Слав радостно засмеялся. — Как косит, нет, как косит!
Остальных двух бандюков, Ухмыла и Жилу, заметно растерявшихся без главаря, Ухарь живо отогнал от края защищаемой территории, и, тяжело дыша, противники замерли друг против дружки, но каждый со своей стороны. раззадоренный успехом. Благуша продолжал острить:
— «Привет!» — сказала бутыль, подлетая к голове. «Привет и тебе!» — отвечала голова, отлетая от бутыли! Эй, Ухмыл, а чего ж ты свою балабойку не прихватил, спел бы что веселое напоследок!
От ощущения собственной удали торгаш слегка попрыгал на спине связанного Пивеня, на что бессознательное тело беспомощно вякнуло в ответ.
А Ухмыл от злости только зубами скрипнул, ничего не сказал. Да и что тут теперь скажешь — не до рубки ему было, так как щель увеличилась уже на два шага. Ветер так и рвал одежду, стонал и свистел, да бил в лицо, заставляя давиться воздухом, ставшим вдруг плотным и упругим, и стоять рядом со щелью, даже не со щелью, а, в натуре, пропастью, в кою уже была видна бешено несущаяся степь по бокам, слившаяся в какую-то неразличимую муть, да блестящие рельсы внизу, было просто жутко. Того и гляди стащит воздушным потоком с площадки да располосует колесами на узкие ленточки.
— Молодец, — ухмыльнулся Ухарь Благуше, придвигаясь массивным телом ближе. — Это ты хорошо придумал с бутылями, пар тебе в задницу!
— А мне-то за что?
— Да это я так, к слову... — И рявкнул переминающимся напротив бандюкам: — Ну что, шавки, чья взяла?
— Погоди, усы узлом, — пригрозил Ухмыл под тоскливый вой Буяна, баюкающего в заскорузлых от неправедной жизни ладонях правое колено и ругавшегося непонятно — «пся крев, пся крев». — Щас ватаман очухается, усы узлом, так мы еще покалякаем! А ну отдавай нашего Пивеня обратно!
— Ага, прямо разбежался, — с широченной ухмылкой пообещал Ухарь. — А без него, пар тебе в задницу, слабо?!
— Поговори еще, — угрюмо бросил сухощавый и мускулистый Жила, прядая рыжими усами, как лошадь ушами. — Все едино никуда от нас не денетесь, усохни корень!
— Да ну, пар в задницу? — продолжал изгаляться Ухарь. — Так, может, разбежишься, прыгнешь ко мне покалякать? Пока далеко не разнесло? А то поздно будет! Я, понимаешь ли, к вам не могу, мне Махиной управлять надобно. Ну так как?
Но ни Жила, ни Ухмыл желания «покалякать» на вражьей территории не изъявили, лишь зло поглядывали то на богатыря-махиниста, то на торгаша Благушу, то на своего незадачливого ватажника, валявшегося без сознания на полу. Спохватившись, Благуша наконец слез со спины многострадального Пивеня.
— Ну как знаете, — не дождавшись ответа, пожал плечами Ухарь. — Когда спохватитесь, поздно будет. Потом хоть ветру в штанцы напускай, хоть пар в задницу, все равно не перепрыгнешь!
Бандюки угрюмо молчали, признав свое поражение.
А щель все ширилась — три шага, четыре, пять... Махина все увереннее набирала скорость, отрываясь от осиротевших без твердой тяги вагонов. Десять шагов. Безнадежно далеко уже были бандюки, оставили их Благуша с Ухарем с носом. Те уж и сабли в ножны попрятали, чего зря теперь махать. Уж и Буян давно выть перестал, оставив в покое побитую коленку. Уж и Хитрун заворочался на полу, приходя в себя...
И вдруг, вспомнив о Минуте, слав с горестным воплем схватился за голову.
— Оторви и выбрось!
— Что такое? — Ухарь озабоченно повернул голову. — Потерял что?
— Ага... Попутчицу свою! Совсем про нее забыл!
Бандюки, разобрав слова торгаша сквозь вой ветра, понимающе переглянулись, и Благуша прикусил язык. Да поздно.
— Балда ты, брат слав, — с досадой произнес Ухарь. — Балда и дудак полный. Баба на Махине — не к добру, пусть бы там и оставалась, чего было вспоминать, да еще вслух!
— Балда, — повинно согласился торгаш, чувствуя себя хуже некуда от такой глупейшей оплошности.
— Аркан! — вдруг рявкнул с той стороны пришедший в себя Хитрун, с явным трудом поднимаясь на ноги. — Жила, чего стоишь, кровь из носу! Доставай аркан! Кто знает девку этого дудака?
— Я, — ответил Ухмыл, недобро прищурившись в сторону Благуши и растянув тонкие губы самым мерзким образом. — Видел я его телку, усы узлом! Минутой звать!