Страница 2 из 3
Котельная находилась метрах в тридцати от флигелька у забора, отделяющего двор детдома от дворика чьей-то запущенной дачи. Котельная представляла собой приземистое, со вздувшимися стенами здание и была всегда окружена клубами пара, усеяна вокруг ржавым, хрустящим под ногами угольным шлаком. Вот о ней, об этой котельной, и пойдет дальше речь.
Это случилось ясным морозным днем. В глубине двора что-то глухо и сильно ухнуло, лопнуло, заскрежетало; потом из глубины низких звуков стремительно взвился напористый высокий звук, и тотчас же коротко задребезжали оконные стекла.
В следующую же секунду разом хлопнули крышки парт, и весь класс оказался у окон. Мы увидели, как вырвался из открытой двери котельной багровый язык дымного пламени. Истопник, покуривающий рядом, сидя на поленнице дров, отшатнулся. Поленница рассыпалась, и он упал на спину, вытянув палку-протез и дергая здоровой ногой в заплатанном валенке. Через несколько мгновений, прорвав крышу и отбросив далеко в стороны лохмотья рубероида, ударил в небо столб пара - тонкий, прозрачный у основания и мохнато клубящийся вверху.
Мы завопили и ринулись к выходу, но там, растрепанная и бледная, стояла завуч - худенькая женщина в модном тогда пиджаке с широкими ватными плечами. Она расставила руки и сказала одно только слово: "Не пущу!" - но сказала так решительно, что стало понятно - здесь не пройти. Мы тут же круто развернулись и с еще большей скоростью загрохотали кирзовыми ботинками по ступенькам, направляясь к окнам второго этажа.
Там, внизу, трое старшеклассников волокли обледенелую бочку. Тянули двое, а третий бестолково суетился, пытаясь помочь, но только мешал. Долговязый директор - в куцем пиджачке с поднятым воротником - бегал по скользкому краю крыши. В руке он держал тяжелый лом, не зная, что же с ним делать. Директор жестами торопил ребят и то и дело поправлял спадающие очки.
Когда бочку подтащили, оказалось, что воду невозможно набрать из-за толстой корки льда. Директор, найдя применение лому, принялся бить лед. На его место забрались две молоденькие учительницы и стали бросать через дыру внутрь котельной снег, загребая его фанерными лопатами.
Вскоре снизу стали подавать ведра с водой. Веревки, которыми поднимали ведра, быстро обледенели, превратившись в негнущиеся твердые палки. Они так и норовили выскользнуть из рук. Из котельной раздавалось мощное шипение, и из двери, стелясь по потемневшему снегу, валили клубы густого тяжелого пара.
Истопник, задрав голову, торопливо хромал взад-вперед вдоль котельной и покрикивал:
- А ну, давай! Это самое... Быстренько! Ладненько! Дружненько! - И заканчивал тихо и удрученно, только для себя: - Это же надо! Ах ты, отрава!
Вот как случилось, что среди зимы, в двадцатиградусный мороз, детский дом остался без отопления. Заметь себе, это была первая послевоенная зима. Многие дети не имели теплого белья. Я не ропщу: вся страна тогда лежала в развалинах, все лучшее направляли детям, но всех сразу обеспечить было невозможно.
Котельную требовалось починить в кратчайшие сроки! Во что бы то ни стало! Но бывший наш директор, Петр Иванович, добрейшей души человек, представлял собой нередкий у нас образец полной житейской неприспособленности. Все заботы по восстановлению котельной взяла на себя завуч, та самая, которая в день аварии не выпускала нас на улицу.
Учился я тогда в четвертом классе, во все подробности, естественно, посвящен не был, многое додумываю только теперь. Но всем тогда казалось, что восстановление котельной - задача, похожая на боевую!
Но увы! На пути встало два препятствия. Первое: огнеупорный кирпич большой дефицит. Конечно, детскому дому не отказали бы. Но пока то да се: выписать, привезти - доставка могла затянуться на несколько дней. Второе препятствие: каменщики заверяли, что быстрее, чем за неделю, в такой мороз восстановить котельную невозможно. Слишком долго придется делать кладку, еще дольше ждать, пока она подсохнет. Если все сложить, почти две недели получается.
И вот, когда все отчаялись, явился Мастер - обыкновенный человек, одетый так, как одевались люди его возраста и профессии. На нем была темно-синяя фуфайка, шапка-ушанка и черные высокие валенки с калошами. Я видел, как он солидно пересек двор и скрылся в кабинете директора. Через несколько минут Петр Иванович выскочил из кабинета в полутемный коридор взъерошенный, радостный, без очков.
- Ура! - тихо крикнул он, оглядываясь на дверь. - Обещает восстановить за три дня. И кирпич достанет! Нужно только двух помощников.
Мгновенно сообразив, что меня могут оттеснить старшеклассники, я пробился сквозь толпу, окружившую директора, и, чуть не плача, воскликнул:
- Я! Меня!
Директор посмотрел на мое отчаянное лицо, улыбнулся и сказал:
- Первый помощник есть. А вторым будет... - и он назвал фамилию старшеклассника, известного силой и сноровкой.
В тот же вечер кирпич был привезен на полуторке с военными номерами. В ответ на осторожные вопросы, откуда привезен кирпич, хмурый водитель, сплевывая сквозь зубы, односложно отвечал:
- Не знаю... Не положено говорить...
На следующее утро мы начали работать еще затемно, когда только-только засерел рассвет. Электричества снова не было, и свет в котельную проникал через дверь и развороченный верх.
Весь кирпич был уложен у стен. Мы вначале только подавали его Мастеру, а он, посматривая на нас неуловимым взглядом ясных глаз, постукивал по кирпичам кельмой, точными и быстрыми движениями подбирая раствор.
Трудно было определить возраст Мастера. Лицо его не могло принадлежать старику, но седые волосы говорили обратное. Глаза каменщика смотрели ясно и молодо, в руках чувствовалась совсем не старческая сила. Говорил он мало, но как-то очень ласково.
К концу дня мы с товарищем порядком устали, а Мастер был свеж и энергичен. Он сочувственно поглядывал на юных помощников и требовал:
- Кирпич!
Кирпич... Благословенный, проклятый кирпич! На всю жизнь я запомнил его: тяжелый, звонкий, темно-коричневый, будто навсегда сохранивший отблеск обжигавшего его пламени. И сырой запах цементного раствора, от которого на морозе перехватывало дыхание, тоже помню.
Ближе к вечеру Мастер доверил нам самим класть кирпич. Но у нас даже не было сил обрадоваться.
И Вот я подхожу к тому, что самому мне порой кажется невероятным. Но не думаю, что все это только показалось. Через много лет я встретился с моим напарником по восстановлению котельной, и он подтвердил, что все было именно так. Да и своей собственной психике я имею все основания доверять. Она у меня довольно крепкая и за всю жизнь ни разу не подводила. Так вот, слушай внимательно: работал каменщик с необыкновенной, я бы сказал, с нечеловеческой скоростью. Его руки мелькали, как спицы в колесе велосипеда. Мы клали один кирпич, он за это время выкладывал целый ряд. За день, всего за один день кладка была закончена.
Потом он принялся сушить ее. Мы то разжигали огонь, чуть нагревая стену, то тут же гасили его, когда Мастер, приложив руку к стене, из которой сочился густой пар, озабоченно покрикивал высоким петушиным голосом:
- Горячо! Потушить!
Через два дня котельная заработала снова. Мастер, не взяв платы, бесследно исчез. И тогда, и теперь все специалисты с пеной у рта утверждают, что два с половиной дня - срок абсолютно немыслимый! Фантастический!
Леонид умолк, задумчиво глядя в окно.
- Все? - поинтересовался Кибер, потягиваясь и позевывая.
Леонид, не меняя позы, кивнул.
- Тут нет ничего удивительного, - скептически оттопырил губу Кибер. Хороший специалист попался. Вот и все. И больше ничего. Именно так!
- В самом деле, - подумав, согласился я, досадуя, что невольно оказался союзником Кибера. - Все можно объяснить и без фантастики. Хотя, действительно, история довольно необычная.
- Не просто необычная, - тут Леонид взглянул на меня, и я увидел, что на лице его нет привычной улыбки. - Такие случаи называют фантастическими. Но это произошло в _действительности_! Мы выяснили позднее, что ни одна организация не посылала к нам каменщика и не выделяла кирпич.