Я - истребитель

...Противник наш удар действительно ожидал. Еще на подходах к аэродромам наши самолеты были встречены неприятельскими истребителями. Их было больше, и, когда неизбежный воздушный бой завязался, немцы подняли новые группы истребителей. Эта вторая волна обрушилась на бомбардировщики, штурмовики. Пе-2 и ИЛ-2 все-таки прорвались сквозь заслон, удар был нанесен, но слишком большой ценой. Уже по тому, что происходило в эфире, я понял, в какое положение попали наши группы. Но свой единственный командирский резерв - эскадрилью "Нормандия" - я придерживал. Поднял ее в бой чуть позже - с задачей отсекать истребители противника, которые преследовали возвращавшихся после налета "илов" и "петляковых".

Летчики 18-го гвардейского полка садились без горючего, С израсходованным боезапасом. По первому эмоциональному впечатлению, еще не остыв, они рассказывали, что немцы подняли на перехват тучи "фокке-вульфов", "мессершмиттов" и что началась такая свалка, в которой за штурмовиками и бомбардировщиками невозможно было уследить. Тяжелые Ил-2 уходили от цели на бреющем. Прижимались к земле. Шли над брянскими лесами, болотами, и почти за каждым гнался истребитель или пара. Подбитые штурмовики падали или садились на вынужденную в этом глухом лесном массиве. Десять французских летчиков, подоспевших к заключительной стадии боя, смогли уберечь несколько "петля-ковых" и "ильюшиных", которые, отработав, тянулись врассыпную к линии фронта.

...Разбор операции мы выслушивали стоя и молча - как приговор. Руководитель комиссии, присланной из Москвы, был оглушен потерями. Больше погибло штурмовиков. За эти потери в первую очередь отвечать должен был я как командир дивизии, обеспечивающей сопровождение, и командиры моих полков, непосредственно участвовавшие в операции.

Но ни мне, ни командирам полков поначалу не дали слова для объяснения сложившейся ситуации. Это и понятно: когда неудача налицо, кого удовлетворят оправдания? Если бы речь шла об итоге воздушных боев, проведенных в тот день, мы могли бы считать себя победителями: бои вели все истребительные группы без исключения, и мы сбили больше, чем потеряли. Но под удар попали штурмовики и бомбардировщики. Таким образом, главная наша задача - обеспечить надежное прикрытие - не была выполнена.

Осознавая вину за те тактические ошибки, которые допустили в воздухе группы прикрытия, я тем не менее не хотел, чтобы на дивизию легла вина за общую неудачу в операции. А дело шло к тому. Лишь когда один из офицеров штаба воздушной армии заметил, что от меня накануне поступала телеграмма, председатель комиссии нахмурился:

- Какая еще телеграмма?..

Нашли и принесли мою телеграмму. Она лежала в ворохе бумаг, донесений, поступивших в штаб армии за истекший день. Пока ее искали, я, конечно, пережил несколько очень неспокойных минут.

Телеграмму зачитали.

Не думал я, что ей придется сыграть роль оправдательного документа. Накануне операции мои сомнения не находили выхода, вот и пришлось таким образом высказать еще раз свою точку зрения.

- "В связи с тем,- читал офицер,- что намеченная операция несколько раз переносилась, были сбиты экипажи, размокли аэродромы, все истребители задействовать нельзя- целесообразно отложить мероприятие, успокоить противника..."

Вина с 303-й дивизии была снята.

Это была, пожалуй, наша самая крупная неудача. Второго такого случая, начиная с лета сорок третьего года , до конца войны, я припомнить не могу,

"В небесах мы летали одних..."

В "Нормандию" в начале июня прибыло новое пополнение: летчики Пуйяд, Леон, де Форж, де Тедеско, Барье, Вермей, Матисс, Бернавон. Для "Нормандии" это пополнение прибыло как нельзя вовремя. Эскадрилья-даже усиленного состава это всего лишь эскадрилья. Потерять эскадрилью в боях несложно. Война есть война - происходит естественная убыль и смена боевого состава, особенно в периоды частых и затяжных боев. Однако терять такую эскадрилью, как "Нормандия", мы не имели права. Нетрудно понять, сколь непросто в тех условиях было пополнить эту единственную на советско-германском фронте французскую часть.

Когда я говорю "терять не имели права", то в первую очередь имею в виду моральную сторону ответственности, которая легла на командование нашей дивизии. Ситуация-то возникла сложная: с одной стороны, французские летчики должны были воевать с тем напряжением и с той самоотдачей, которые требовались от каждого воина, с другой - быть чрезвычайно осмотрительными.

На осмотрительность, надо сказать, наши товарищи по оружию наплевали решительно и сразу. И в середине июня "Нормандия" увеличила список своих побед. Капитан Прециози и лейтенант Альбер сбили "раму". Еще одну "раму" сбила испытанная пара Лефевр - де ля Пуап. После этого через два-три дня Тюлян в паре с Бегеном тоже встретили "раму", но уже под охраной "фокке-вульфов". Командир "Нормандии" вступил в бой с двумя "фоккерами", предоставив "раму" Бегену, и, пока Беген атаковал "раму", Тюлян сбил одного ФВ-190, а подбитая Бегеном "рама" все-таки сумела уйти на бреющем.

Но о том, что в июне сорок третьего года в воздухе все-таки было сравнительно тихо, мы смогли судить уже через месяц - в июле, когда началась битва на Курской дуге.

"Мы стояли в Хатенках,- вспоминал позже Пьер Пуйяд.- 20 машин на пятнадцать летчиков. 10 июля в десять часов вечера началась сильная артиллерийская канонада на нашем фронте. Она длилась ночь, день и еще ночь. Бомбардировщики летали без конца. Небо было освещено ракетами. В нашей избе стены ходили ходуном.

12 июля мы поднялись в воздух, сопровождая 28 бомбардировщиков Пе-2. Все время продолжался сильный артобстрел. Дым и пыль закрыли немецкие траншеи, озаряемые вспышками разрывов. Там творился кромешный ад.

После налета штурмовиков и бомбардировщиков канонада смолкла, и пошла пехота. До 20 июля мы летали беспрерывно вместе с 18-м гвардейским полком. 12 июля немцев в воздухе почти не было. 13-го мы сбили два "Мессершмитта-110". В последующие четыре дня мы сбили еще семнадцать самолетов. В основном истребителей, которых перехватывали, когда они прорывались к нашим Пе-2. Беген был ранен в бедро. Де Тедеско пропал без вести. Литольф, Кастелен, Бернавон погибли шестнадцатого. 17 июля не вернулись Тюлян и Вермей. 18 июля я принял командование группой. Оставалось девять летчиков: Прециози, Риссо, Альбер, Дюран, Матисс, Бон, де Форж, Леон и я. Де ля Пуап находился на излечении: у него лопнула барабанная перепонка. Лефевр был болен.

Каждый засыпал рядом с пустой койкой..."

Когда в штабе дивизии стало известно о гибели Тюляна, я выехал в расположение "Нормандии". Из разбора боя, проведенного французскими летчиками, следовало, что командир эскадрильи погиб неоправданно. Желание с ходу объяснить летчикам "Нормандии" то, что самому мне представлялось ясным, как азбука, делало меня, очевидно, не слишком хорошим методистом. Перемешивая русские и французские слова, жестикулируя, я старался показать летчикам важность основного принципа современного воздушного боя - коллективности, взаимовыручки.

Индивидуализм, который летчики "Нормандии" проявляли в воздухе, мешал им до конца использовать их умение и боевое мастерство. Воздушный бой они понимали по-своему - как стихию, в которой каждый может вытащить печальный жребий. И если тебя постигла неудача - значит, сам в этом виноват. Но такой подход мы считали в корне неверным: ведь Тюлян и Литольф были очень сильными и хорошо подготовленными бойцами, говорить об их слабости не приходилось.

- Я склонен был оценивать ситуацию по-другому; только благодаря достаточно высокой индивидуальной летной подготовке многих французских летчиков "Нормандия" летом и осенью сорок третьего года сохранилась как боеспособная часть. Однако первые же серьезные воздушные бои показали, что французским летчикам необходимо решительно менять свои взгляды - как можно быстрее постигать тактику группового боя. Я это пытался доказать, утверждая, что несколько средних и даже слабых летчиков всегда могут сбить одного сильного, в какой бы первоначально выгодной позиции тот ни находился. И еще я говорил о том, что если сильный летчик выбьет из группы слабого, но потом сам поплатится за это головой - такое слишком дорого для нас.