Страница 43 из 76
Дивизия была очень сильная. Это определялось и ее значением в 1-й воздушной армии, и составом вошедших в нее полков, и количеством боевых экипажей. В отдельные времена в ней насчитывалось пять полков, из которых три были гвардейскими, а общее число боевых самолетов перекрывало цифру "160". Это побольше, чем в иных истребительных авиакорпусах двухдивизионного состава с общим числом 120-140 боевых машин.
Для того чтобы такое хозяйство с максимальной эффективностью могло использовать свой боевой потенциал, необходимо было с момента формирования чрезвычайно внимательно отнестись к организации управления и технической службе. Другими словами, боеспособность дивизии в большей мере зависит от того, насколько работоспособен ее штаб.
После первого же знакомства с офицерами штаба я понял, что любой командир, оказавшийся на моем месте, мог бы считать, что ему повезло. Чрезвычайно деятельным и знающим офицером оказался мой заместитель полковник К. Орлов. Впоследствии он стал командиром дивизии. Начальник штаба полковник П. Аристов работал так же неутомимо и ровно. Он быстро постигал внутренний ход планируемых операций, понимал скрытую логику развития событий и умел все это вложить в строгие штабные разработки. Штаб работал без срывов, в этой работе не было натужной одышки, вызванной долговременным перенапряжением сил, но не было и расслабленности, неизбежных пауз, спада. Вместе с заместителем командира дивизии полковником К. Орловым начальник штаба немало потрудился в период формирования дивизии. Она формировалась во фронтовых условиях, так что участвовала в боях, можно сказать, в самом процессе своего рождения.
Если начальник штаба был всегда предельно организован, подчеркнуто деловит, строг, то начальник политотдела моей новой дивизии полковник Богданов оказался человеком несколько иного склада. Богданов был политработником не по профессии, а по натуре. Интерес к внутреннему душевному состоянию человека был его жизненным интересом, при этом весьма равнодушно он относился к собственным благам. Простой, заботливый, внимательный и доверчивый к людям, за судьбы которых начпо считал себя ответственным в полной мере, он очень тонко подходил к весьма сложным аспектам человеческих взаимоотношений, понимая, что, руководствуясь благими намерениями, иногда можно достичь совершенно не того результата, на который вроде бы направлены усилия. Полковник Богданов и его заместитель майор Григоренко, как правило, в устной форме сообщали мне о том, что их беспокоило, и мы сообща вырабатывали нужное решение.
Яркой личностью был и инженер нашей дивизии Б. Б. Толстых.
Личная дружба и привязанность традиционно связывают в авиации многих летчиков и техников, механиков самолетов. Но как бы самоотверженно ни работали на земле техники, с вражескими-то пулями и снарядами дело имеют летчики. Скорее всего, поэтому отношение к инженерной службе во многих частях дивизии складывалось как отношение к службе прикладной. Толстых как заместитель командира дивизии сделал многое, чтобы поднять авторитет инженерной авиационной службы в целом. Этому способствовал его личный авторитет в полках, но в большей мере то обстоятельство, что под его руководством инженерная авиационная служба в дивизии добилась очевидных успехов.
Инженеры полков - Нестеров (18-й гвардейский полк), Косицкий (139-й гвардейский полк), Щербатенко (523-й полк) - были не только исполнителями и помощниками инженера дивизии, но и его соавторами в решении многих технических проблем.
На фронт шли в большом количестве новые серийные машины. Усовершенствовались авиационные моторы. В этих условиях задачи фронтовой инженерной службы усложнились: надо было не только грамотно эксплуатировать и содержать материальную часть, но и изыскивать скрытые технические резервы. Во всей воздушной армии началась борьба за использование тех резервов, которые были заложены в самих машинах. Особенно это течение стало заметно с приходом на должность заместителя главного инженера воздушной армии Ивана Ивановича Ануреева. Помню, очень много сил инженерно-технический состав приложил к "вытягиванию" новых моторов, которые на заводах не всегда успевали довести до кондиции.
Опытными специалистами, прекрасно знающими свое дело, были начальник связи дивизии майор Горчаков и его помощник капитан Левитин, начальник оперативного отдела полковник Барматунов и его помощник подполковник Ильевский.
Благодаря четкой работе штаба и служб, мне представлялась возможность больше времени проводить в полках. Познакомившись поближе с Аристовым и Барматуновым, я был уверен, что всегда могу положиться на этих офицеров как на специалистов своего дела, а следовательно, больше заниматься командирской и летной подготовкой.
303-я истребительная авиационная дивизия к боевой работе приступила 22 февраля 1943 года. Части 16-й армии на жиздринском направлении начали наступление, которое длилось до середины марта, и наша дивизия прикрывала войска, сопровождала бомбардировщики и штурмовики, уничтожала авиацию противника и вела разведку в интересах наступающих.
На фронтовых картах того периода отчетливо обозначился брянский выступ. Занятый врагом Брянск и прилегающие к нему территории по форме напоминали клин, который врезался в линию фронта северо-западнее Орла. Здесь противник накапливал силы, готовясь к летним боям. На брянских аэродромах немцы сосредоточили большое количество самолетов, и немецкая авиация действовала не только в прифронтовой полосе, но пыталась совершать налеты и на тыловые объекты.
У противника появился истребитель ФВ-190. На нем стоял мотор воздушного охлаждения, что делало истребитель менее уязвимым. Кроме того, "фоккер" был хорошо вооружен и скорость имел большую, чем Ме-109. Правда, он был тяжеловат и не столь маневренный, как "мессершмитт", но поначалу, пока не накопился опыт боев, к этой машине следовало отнестись внимательней. В полках мы проводили беседы и конференции, на них изучали характеристику нового немецкого самолета, но реальный опыт могли дать только бои.
А весной сорок третьего года немцы вели интенсивную авиаразведку нашего переднего края, глубоких тылов. На большой высоте ходили переоборудованные для разведки Ю-88, беспрерывно висели над передним краем "фокке-вульфы". За двойной фюзеляж наши бойцы ФВ-189 прозвали "рамой".
Ненавидели "раму" люто - больше, чем любой другой немецкий самолет. Когда она висела над траншеями, некуда было деваться от точного артиллерийского огня. И просьбы командиров сухопутных частей в это время сводились чаще всего к одной: "Сбейте "раму"!.."
Между тем сбить "раму" было не очень просто. Как бы это ни показалось странным, но опытному истребителю иной раз в открытом бою легче сбить истребитель противника, чем "раму". Во-первых, "рамы" обычно висели над линией фронта, в глубь нашей территории не забирались, и за те считанные минуты, которые требовались истребителю, чтобы выйти в указанный район, "рама" успевала уйти. Эта машина была неплохо вооружена, могла отразить одну-две атаки истребителя, а главное, имея скорость гораздо меньшую, чем истребитель, "рама" обладала такими аэродинамическими свойствами, которые позволяли ей совершать почти немыслимые маневры. Увидев атакующий истребитель, "рама" как бы проваливалась и затем уходила скольжением. Истребитель, имеющий большую скорость, повторить следом этот маневр не мог. Поэтому если с первой атаки очередь была пущена неудачно, то на повторную атаку часто не хватало ни времени, ни высоты: "рама" в буквальном смысле ускользала. Ко всему прочему этот самолет, оставивший по себе такую прочную недобрую память, оказался на редкость живучим.
В общем, мы немало поломали голову, вырабатывая методы борьбы с "рамой". Между тем весной сорок третьего года эти "фоккеры", как никогда, обнаглели. Постоянные звонки из штабов сухопутных частей с жалобами на корректировщиков меня как командира истребительной дивизии, конечно, уязвляли, и я не скрывал раздражения, отчитывая командиров полков.