Страница 71 из 94
- Ну просто съела бы! Ну что это за куколки родятся на свет! Глазки-то, глазки-то - кругленькие бусинки! Ну что с вами сделать, а?
- Выпустить, вот что, - сказал Петухов, - пока ты их всех не передушила!
- Эх, Алешки нету! - пожалел Костя. - Зря, чудак, не поехал. Вот порадовался бы сейчас!
- Совсем обиделся, - улыбнулся Манжин.
- Ну ничего, - сказала Настенька, - я приеду домой - все ему расскажу... Поглядите, ну вы поглядите, как радуются, как бегают! И уж скорей принялись траву жустрить!
- Этой травы скоро не будет, - сказал Петухов, - дотла выгрызут. Вот увидите! Придется тебе, Костя, с утра до вечера по тайге с литовкой ходить. Вот уж скотина прожорливая!
- Ничего, - улыбнулся Костя, - как-нибудь прокормлю.
Пока ребята разводили костер и варили ужин, Настенька прибрала в избушке: наломала веник, вымела пол, протерла окошко, повесила полотенце.
- Ну, а постель сам себе потом устроишь, - сказала она. - Сегодня все равно спать вповалку на нарах будете! Только надо свежего сена постелить. Ты смотри, Костя, не поленись, насуши себе сена да постели.
Ужинали у костра, среди тихой тайги и темнеющих гор. Желтый Кобас тоже сидел в кругу друзей и тоже ужинал: Настенька его не забывала, то и дело подкладывала то мятой масленой картошки, то хлеба.
И еще долго потом сидели под звездным небом, жгли костер, глядели, как летят вверх маленькие веселые искры, и вели разговоры.
О чем? Обо всем, что придет на ум... О том, как поедут в Горно-Алтайск за яблонями и что скажет им Лисавенко. Может, скажет: "Не сумели посадить, так и не дам больше саженцев". Но нет, пожалуй, не скажет. Вот у чергинской учительницы тоже в первый год сад погиб, а он ей ответил: "Наше дело не бывает без жертв, надо снова сажать". И она снова посадила, а за лето яблоньки окрепли, осенних морозов не испугались может, и у них так будет... Говорили еще о книге, которую только что прочел Петухов. И потянулся длинный рассказ о страшной трагедии индейского племени, замученного белыми. Говорили о Барнауле, куда Костя и Манжин собирались осенью; о том, как они окончат техникум и приедут сюда сажать сады... И снова возвращались к своему маленькому саду у подножия Чейнеш-Кая.
Первой от костра поднялась Настенька:
- А ну вас! Завтра на рассвете вставать надо. Ступайте ложитесь, я там на нарах вам постелила.
Сама она улеглась в повозке, стоявшей под густой ивой.
"Ох, хорошо! - вздохнула она и улыбнулась сама себе от удовольствия, укрываясь теплой кошмой. - Можно всю ночь на звезды глядеть..."
Звезды мерцали и дрожали в перепутанных ветках ив. И скоро Настенька увидела, что они, словно хрустальные капли, проскользнули сквозь ветки, повисли на концах листьев и закачались над самой повозкой.
- Упадут на кошму - кошма сгорит, - прошептала она и уснула.
Костя не сразу лег. Он взял ружье, свистнул Кобаса и обошел весь загон, прислушиваясь к тайге, к ее неясным шелестам и осторожным шорохам. Было тихо. Из-за плеча дальней горы поднялась и осветила долину чистая луна. Костя подошел к загону и заглянул через изгородь. Никого. Неподвижно стояла густая трава. Костя улыбнулся: "Все попрятались!"
Недалеко от избушки, около самого ручья, стоял Соколик. Он наелся и дремал. Костя погладил его:
- Спи, милый!
Дверь избушки была открыта настежь. Сонное дыхание и легкий храп слышались в темноте на широких нарах. Костя подозвал Кобаса.
- Ложись здесь. Сторожи! - приказал он.
Кобас послушно лег у потухшего костра, около избушки. Костя осторожно поставил ружье в уголок и полез на нары.
"А завтра останусь один... Романыч стадо свое угнал в горы, - подумал он, и сердце его чуть-чуть сжалось. - Да, такие дела, однако!.. Не забыть бы им утром сказать, чтобы арык копали, не откладывали. Пусть бы так и вели с того места, где мы тогда наметили. Эх, жалко, что сам не могу!.."
Тихо было в тайге. Тихо было в горах. Весь мир спал. Только луна, поднимаясь все выше, задумчиво брела по небу, рассыпая блестки в траве, отражаясь в быстрой воде ручья, бросая четкие тени гор в долину и четкие тени деревьев на серебряную траву...
Рано утром, когда порозовело небо и потянуло холодком, Настенька проснулась и разбудила ребят. Быстро позавтракали вчерашней картошкой и уехали.
Костя остался в тайге с Кобасом и с кроликами. Но в первую минуту, когда повозка скрылась в лесу на той стороне Кологоша, Косте показалось, что он остался один.
В ТАЙГЕ
Возникало утро на вершинах гор. Разгораясь, с песнями птиц, с шелестом леса входил в долину богатый солнцем день. Иногда из-за горы внезапно появлялась тучка и пролетала над долиной, проливая на своем пути дождь. Молчаливая хвойная тайга гасила острыми верхушками вечерние зори, и знакомые созвездия снова загорались в ночном небе.
Проходили странные, безмолвные таежные дни - один, другой, третий... Костя не скучал. Раз пять или шесть в день он косил для кроликов траву, приносил им огромные вязанки и разбрасывал по загону. В загоне трава быстро исчезала, появились уже прогалины.
Кролики скоро освоились на вольном житье. Крольчихи принялись рыть норы для будущих детей, и Костя замечал, где и какая крольчиха готовит себе дом. Чтобы кроликам было куда спрятаться от полуденного солнца, Костя из сосновых веток устроил им длинные низенькие шалаши. Из толстых поленьев он выдолбил корытца и врыл их в землю в разных местах загона. В эти корытца он наливал кроликам воды - чистой, холодной воды из журчащего Кологоша.
В свободные часы Костя читал. Читал все, что удалось собрать у ребят, у Анатолия Яковлевича, у старого математика. В школьной библиотеке уже не было ничего не прочитанного, но одну уже прочитанную книгу - "Фрегат "Паллада" Гончарова - он все-таки взял с собой.
Костя подолгу сидел с книгой Мичурина, раздумывал над его опытами, изучал нарисованные там яблоки, груши, вишни, подмечал особенности сортов - их формы, оттенки, характеры, возможности, привычки... Читал книги сибирского садовода Яковлева, читал и перечитывал статьи сотрудников Лисавенко, которые печатались в газете "Звезда Алтая" и были собраны женой Анатолия Яковлевича.
Иногда он подолгу сидел над раскрытой книгой, думал. Какие-то неразрешимые вопросы лезли в голову: