Страница 62 из 96
- Собственно, сказать мне нечего, - ответил он. - А вот у тебя, похоже, есть какие-то предложения. Ну как, хотя бы на этот раз я не ошибся?
- Нет, - сказал Бекешин, незаметно выпуская револьвер и вынимая правую руку из кармана. - На этот раз ты абсолютно прав.
***
Человек в видавших виды синих джинсах, растоптанных белых кроссовках и неброской клетчатой рубашечке с коротким рукавом вышел из вагона последним.
Он вежливо кивнул на прощание проводнице, забросил на плечо ремень тощей спортивной сумки и неторопливо двинулся по перрону в сторону здания вокзала, на ходу прикуривая сигарету. Утреннее солнце вставало у него за спиной, в той стороне, откуда пришел поезд. На остывшем за ночь перроне было еще довольно прохладно - чувствовалось, что лето кончается, понемногу уступая свои позиции золотому сентябрю.
Мимо, торопясь навстречу клиентам, быстро и почти бесшумно прокатил свою неуловимо напоминающую реактивный истребитель тележку носильщик. Тележка была красивая, раскрашенная в яркие, заметные издали цвета, с бесшумным пружинистым ходом. Пропустив ее мимо себя, Палач почему-то припомнил старые тележки громоздкие, дребезжащие, склепанные из толстых стальных уголков и листов оцинкованной жести. Их строили на века, и казалось, что они будут служить веками, если не тысячелетиями, но вот поди ж ты - постепенно канули в историю и они, точно так же как почтовые автоматы, продававшие конверты и поздравительные открытки, и установленные в парках аттракционы в виде бычьей головы, которую можно было схватить за рога и помериться с ней силой...
Палач хмыкнул, убирая в карман нарочито простенькую одноразовую зажигалку из ярко-зеленой прозрачной пластмассы. Случавшиеся с ним время от времени приступы ностальгии по старым добрым временам были его маленькой тайной. Времена эти он помнил не слишком отчетливо - зелен был, слишком мало видел и еще меньше понимал, - но ему казалось, что было в них какое-то очарование, уют какой-то, что ли... Прямо как в старых черно-белых фильмах про любовь и производственные проблемы. В теперешней Москве не осталось ни капли тогдашнего очарования, она окончательно превратилась в набитый деньгами и оружием бездушный мегаполис. Во всяком случае, именно такой она представлялась Палачу, и он часто с удовольствием думал о том, что рано или поздно поднакопит деньжат, махнет на все рукой и уедет жить в провинцию. А что? Можно будет открыть пусть небольшое, но свое дело, построить домишко, семьей, наконец, обзавестись... Маму можно будет, забрать из ее чертовой коммуналки. Сейчас-то ее забирать некуда, сам как пес бездомный, в квартире, небось, уже сантиметров на пять пыли наросло, а в унитазе сквозь паутину дна не видать...
Его остановили и потребовали предъявить документы. "Что за город, - думал он, с равнодушным видом протягивая дородному сержанту паспорт на имя Артема Денисовича Ложкина. - Ну вот как здесь жить? Вот он, стоит, листает странички, как будто сроду паспорта не видел. А вот дать тебе сейчас промеж глаз и рвануть по перрону - что делать будешь, сержант? Следом побежишь? Так ведь брюхо у тебя такое, что ты свой крантик только в зеркало и можешь рассмотреть..."
Сержант отыскал наконец в паспорте Ложкина штамп с московской пропиской, неопределенно пошевелил над ним рыжеватыми усами, молча вернул паспорт владельцу, небрежно откозырял и удалился рука об руку со своим напарником, цокая по асфальту подкованными каблуками. Палач равнодушно посмотрел им вслед, спрятал паспорт в сумку и двинулся своей дорогой. Менты его не раздражали. Это было явление природы, наподобие моросящего дождя или гололеда. Неприятно, конечно, но какой смысл злиться по поводу того, что ты не в силах изменить?
Выйдя на площадь, он первым делом отыскал таксофон и по памяти набрал номер. Телефон не отвечал довольно долго, но Палач терпеливо ждал, от нечего делать считая гудки. Потом трубку сняли.
- Доброе утро, - сказал Палач. - Андрей Михайлович? Это ваш знакомый из Забайкалья. Помните меня?
- Как же, как же, - пророкотал в трубке знакомый голос. Сейчас он звучал преувеличенно сердечно и благожелательно - видимо, старик был не один. Конечно, помню! Семьдесят пятый, кажется, год, курсы повышения... Конечно, помню! Один старый знакомый, - сказал он куда-то в сторону, отвернувшись от микрофона. - Простите, имя-отчество ваше за давностью лет запамятовал...
- Ложкин, - сказал Палач, выковыривая из пачки новую сигарету. - Артем Денисович Ложкин.
- Ну да, конечно! - радостно воскликнул старый хрен. - Рад вас слышать, Артем Денисович! Ну, и как там у вас в Забайкалье?
- У нас в Забайкалье полный порядок, - сообщил Палач.
- Непременно нужно встретиться, - все с той же интонацией хлебосольного хозяина пророкотал Андрей Михайлович. - Не-пре-мен-но! Возражений не приму, имейте в виду... Сейчас у меня, к сожалению, дела, а вот часика в два милости прошу.
Он продиктовал адрес своей дачи, который Палач и без того знал наизусть, сердечно распрощался и дал отбой. Палач тоже повесил трубку, рассеянным жестом выдернул из щели таксофона свою магнитную карточку и еще немного постоял в будке, задумчиво куря и теребя нижнюю губу.
Ему не слишком понравились радушный тон Андрея Михайловича и поспешность, с которой старик назначил встречу. Обычно старый волчара осторожничал, по несколько дней подряд принюхиваясь и приглядываясь, прежде чем назначить личную встречу и отдать наконец вернувшемуся с задания исполнителю его кровно заработанные деньги. Случалось и так, что он вовсе не снисходил до личного контакта, переводя деньги на указанный Палачом банковский счет или оставляя их в заранее условленном месте.
Правда, поручений такого масштаба Палач для него раньше не выполнял. Законно было бы предположить, что старик волнуется, переживает и вообще хочет узнать подробности. Это было бы верно, если бы речь шла о каком-нибудь другом старике, но только не об этом. Этот был вскормлен партийными инструкциями и вспоен армянским коньяком на закрытых банкетах. Он привык, что по одному его слову - ну пусть не его, а кого-нибудь из его вышестоящих покровителей - реки поворачивались вспять, а огромные толпы идиотов радостно кидались долбить лопатами вечную мерзлоту или крошить из автоматов воняющих козлом бородачей в пыльных чалмах. Этому динозавру было плевать на подробности, и даже мысль о том, что кто-то может не выполнить его приказ, ему, наверное, в голову не приходила. Тогда в чем дело? Откуда эта спешка?