Три минуты молчания

- Чертов ты хмырь!

- Будет вам лаяться, - сказал Васька. - Нам бы пароход спасти, а по курточке ты после поплачешь. Думаешь, мне твоей курточки не жалко?

- Мне тоже прямо плакать хотелось, - сказал Серега. - Ты уж прости, Сеня.

Я бы озлился по-настоящему, да сил не было. Мы уже ведер тридцать вылили. Или сорок, я не считал. Васька Буров, который считал, сказал, что шестьдесят восемь. А воды и на дюйм не убавилось. И паром уже всю шахту застлало, только мелькали чьи-то головы, руки, и показывалось, ехало наверх ведро - наполовину, конечно, расплесканное...

Сменили нас кандей с "юношей" и бондарь.

- Сходите покушайте, ребята, - сказал нам кандей. - Час вам даем. Я там борща сварил.

Он все же настоящий был повар, всегда у себя на камбузе хозяин. Да нам-то сейчас меньше всего есть хотелось.

- Лучше покемарю я этот час, - сказал Васька Буров. - И вам советую.

Я все же пошел вдоль планширя, хотел поглядеть на волну - может быть, там и волочится моя куртка? - но что увидишь, заряд совсем озверел.

В кубрике повалились в койки, и Васька захрапел тут же. Серега еще поворочался, постонал, но тоже затих. А мне вдруг и спать расхотелось - все я за эти письма переживал. Ну, и за куртку тоже. Вы же помните, чего она мне стоила. Но главное - вот что меня стало мучить: ветер переменится, и она же непременно в Гольфстрим выплывет, а там пароходов - яблоку негде упасть, и кто-нибудь мою куртку подберет, и будут читать эти письма, не совсем же они размокнут. И как я тогда перед Лилей буду выглядеть? Ведь это по всему флоту пойдет, какие мы "дети тревоги", они же только четыре тревоги и знают: пожарную, водяную, шлюпочную и "человек за бортом", - вот и поострить повод: "В какую ж тревогу вас делали, ребятки?" И чем я там ее поразил в первую встречу - тоже легендами обрастет, и никто даже не вспомнит, как их нашли, эти письма, а выйдет - будто я сам их пустил читать. Зачем? А чтоб девку ославить, которая взаимностью не ответила. Я прямо похолодел, как представил себе ее лицо. "Ну что ж, я этого, в общем-то должна была ждать". Уж лучше б она утонула, проклятая куртка. Но ведь не утонет сразу, шмотки долго носятся по морю, пока из них воздух не выйдет...

Вдруг я услышал - машина сбавила обороты. И сразу начало в борт ударять - не выгребаем, значит, против волны, и лагом нас развернуло.

Я не улежал, пошел из кубрика. Навстречу Шурка бежал с руля.

- Что там делается?

- Бардак полнейший. Кеп с "дедом" схлестнулись.

- Из-за чего?

- Сходи, послушай. Я - мослы в ящик кидаю.

В коридоре, у шахты, я увидел кепа - в расстегнутом кителе, шапка на затылке, с ним рядом - Жора-штурман. "Дед" стоял на трапе, весь обрызганный маслом, руки заголены до локтя и тоже все черные, в масле.

- Ты понимаешь, что делаешь? - кричал кеп. - Почему обороты сбавил?

- Потому что трещина в картере, масло хлещет.

- Откуда трещина? Почему раньше не было?

"Дед" объяснял терпеливо:

- Была, только не обнаружили сразу. Вода накатила, а он раскаленный, вот и треснул.

- Пусть хлещет, а ты подливай. Заткни ее чем хочешь. Ветошью, тряпками.

- Николаич, - сказал "дед". - Не дури, мне тебя слушать стыдно.

Жора-штурман вылез вперед кепа.

- Ты с кем разговариваешь? - заорал на "деда". - Ты с капитаном разговариваешь. "Не дури"!

- Правильно, Ножов, - сказал "дед". С капитаном. Не с тобой. Так что помолчи, молодой, да ранний. Капитан же обязан понимать, что, если все масло вытечет, двигатель заклинит, а хуже того - поршни прогорят, тогда уж его не починишь.

- Ты еще чинить собираешься?! - кеп прямо взвизгнул.

- Не знаю еще. Но остановить придется. От "шенибека"* будем качать.

* Вспомогательный движок, работающий на откачку, зарядку аккумуляторов и т. п. Некогда их поставляла в Россию иностранная фирма "Шенибек", отсюда сохранилось название.

- Ты в уме? - спросил кеп. - Нас же на Фареры тащит!

И я почувствовал, как у меня ноги сразу ослабели и холод где-то под ложечкой. Ну, правильно, ветер же обещали остовый, это значит - к Фарерам, на скалы. Сколько ж до них, до этих скал?

- Тебя сети тащат, - сказал "дед". - Ладно, выметал перед штормом, но хоть бы заглубил их. Так ты еще "нулевые" поводцы поставил. Вот теперь и подумай - не обрезаться ли от сетей.

- Прибавь обороты! Я знать ничего не хочу!

"Дед" поморщился, как будто у него зуб заболел, поднялся на ступеньку выше и закрыл дверь. Жора ее толкнул, но "дед" успел повернуть задрайку.

В шахту еще одна дверь есть, за углом коридора, против "дедовой" каюты; они туда кинулись. Навстречу вылез второй механик, развел руками - мол, рад бы вам подчиниться, но выгнал меня Бабилов. Жора его оттолкнул. Но из двери еще Юрочкин беретик показался, потом Юрочкино круглое плечико, Юрочкина мощнейшая грудь. И уж он вылезал, вылезал - так что "дед" и по этому трапу успел подняться и звякнуть задрайкой.

- Да вы не волнуйтесь, - сказал Юрочка. - Он там один управится.

Кеп замолотил в дверь кулаками. Жора еще ботинком добавил. Но это уже совсем глупо, мы б эту дверь всей командой не высадили. Побежали наверх, на ростры - туда окна шахты выходят, стеклянные створки, как у парников. Из створок валил пар, мешался со снегом, с брызгами. "Дед" внизу еле различался у машины.

- Бабилов! - кричал кеп. - Ты под суд пойдешь!

"Дед" поднял голову:

- Ты лучше с сетями подумай. Останавливаю главный.

- Не смей, Бабилов!

Машина еще поворчала и смолкла. Теперь лишь вспомогач работал на откачку.

Кеп выпрямился. Где-то уж он свою ушанку потерял, и снег ему падал на лысину, ветер раздраивал китель - он ничего не замечал.

- Тащит на Фареры, - сказал уныло. - Ну что - стрелять в него?

А стрелять у нас было из чего - три боевых винтаря в запломбированной каптерке: нельзя же судно совсем безоружным выпускать в море. И я уже подумал: что мне-то делать? Тут с ними драку затеять, на рострах? Или ребят позвать на помощь?

- Только это не поможет, - сказал кеп. - Ну что, придется "SOS" давать...

- Что ж остается, - сказал Жора.

Они сошли в рубку. Пар внизу, в шахте, понемногу рассеивался, и я увидел - "дед" согнулся возле машины, сливает масло в огромный противень, и оно хлещет и пенится, брызжет ему на голые руки, в лицо.