Страница 14 из 59
Когда раненых разгрузили, четверо из них мутными уже глазами смотрели в темноту.
БОИ В КОЛЬЦЕ
В деревне Гусяты, где был расквартирован наш батальон, было уже совсем темно.
- Не стоит раздеваться, поручик,- сказал мне подпоручик Петин, командир пулеметного взвода нашей роты.- Ложитесь так. Сейчас набегут красные. Они всегда теперь ночью...
Седоусый хохол-хозяин снимал на лавке валенки. Я сел рядом с ним и стал натягивать снятые было сапоги.
- Хорошо дома-то сидеть, а? - спросил хохла подпоручик Петин.- Спать ляжешь... А нам каково?
- Сыдилы б дома, панычу. Никто б ни ниволил.
За стеной мычала корова.
Ночью мы вскочили.
За деревней металась быстрая ружейная пальба. Точно ударяясь друг о друга, над крышей разрывались гулкие снаряды.
- Строиться!
Мы бросились к дверям, хватая спросонья чужие винтовки.
А седоусый хохол сидел на лавке и, глядя на нас, почесывал поясницу.
* * *
...Ночной ветер путался в голых ветвях.
Прикрывающая отступление 5-я рота медленно обходила деревню. Наша, 6-я, вышла на ее юго-западную окраину и стояла под стеной какого-то пустого строения, с содранной крышей. 7-я и 8-я были уже далеко за деревней.
Мимо нас проходили последние силуэты отставших от рот солдат.
Вот, подпрыгивая и качаясь на снежных крутых ухабах, прогремела походная кухня, и вновь вдоль опустевшей дороги
побежал лишь низкий одинокий ветер, точно испуганный приближением боя.
Прошло еще полчаса.
- Кого мы ждем, поручик?
- Красных. Если удастся, мы ударим в тыл. А вы,- ротный обернулся к подпоручику Петину,- вы подогрейте с фланга... Эй, не курить!
На дорогу, кивая передками саней, выехал небольшой обоз. Чья-то рука, поднятая с последних саней, качаясь в воздухе, то сжимала, то разжимала пальцы.
На фоне темного неба эти черные пальцы казались большими и бесформенными. Две сестры в желтых овчинных полушубках и в папахах поверх косынок бежали, спотыкаясь, за санями.
Над нами опять прогудело несколько снарядов. Шагах в пятистах они разорвались, брызнув в небо золотым и острым огнем.
- Барбосы! По обозам!.. Прошло еще полчаса...
* * *
- Пропустить обе цепи! По дозорам не бить! Поручик Ауэ расправил плечи, вышел на дорогу и поднял роту движением руки:
- В цепь!.. Господа офицеры...
Мне казалось, ротный не командует, а беседует с кем-то, спокойно и тихо.
Мы рассыпались в цепь, одним флангом упираясь в деревню, входя другим в темную ночную степь - к югу.
Цепи 8-й роты и наступающих на нее красных шли с севера.
Минут через десять мы открыли частый огонь...
* * *
- Справа, по порядку... рассчитайсь!
- Первый.
- Второй.
- Третий.
...Утро медленно сползало с неба. Пленные красноармейцы, понуро опустив головы, стояли неровной, длинной шеренгой.
- Возьми-ка в руку.
- Да, здорово!
Под подкладкой папахи подпоручика Морозова я нащу
пал пулю.
- Тридцатый.
- Тридцать первый.
- А ну, поживей! - Полковник Петерс, наш батальонный, торопил пленных.
- Сорок седьмой.
- Co-рок восьмой.
- Сорок восемь, господин полковник! - крикнул с левого фланга поручик Ауэ.
Я раскуривал отсыревшую папиросу. Ругался...
- Мы мобилизованные... Приказано было, ну и стреляли,- добродушно рассказывал возле меня стоящий на фланге пленный, молодой красноармеец, с широким крестьянским лицом.- После, как патроны вышли, сдались, конечно...
- Так!..- Поручик Ауэ уже тоже подошел к пленному.- Ну, а если б не вышли, сдались бы?
- Если б не вышли, и не сдавались бы... Зачем сдаваться-то?
- Хороший солдат будет! - сказал ротный.- А ну, подождите...
Через минуту он вновь вернулся.
- Этого, подпоручик Морозов, возьмете в первый взвод. Хороший будет солдат!..
Над шеренгой пленных бежал дымок. Пленные курили.
Но вот из-за строенья с содранной крышей показались всадники. К пленным подъезжал полковник Туркул.
- Идем! - сказал мне подпоручик Морозов.- Сейчас расправа начнется...
Под ногами коня Туркула прыгал и кружился бульдог. С его выгнутой наружу губы болталась застывшая слюна. Бульдог хрипло дышал.
- Ах, сук-к-кины!..- пробежал мимо нас штабс-капитан Карнаоппулло.Ах, сук-к-кины, как стреляли!.. Сейчас мы... Сейчас вот!.. Эй, ребята, кто со мной?..
За штабс-капитаном побежал Свечников.
* * *
Мы шли к ротному обозу,- за винтовкой пленному красноармейцу.
- Как звать тебя, земляк? - спросил его подпоручик Морозов.
- Горшков,- ответил тот, как-то густо и с ударением произнося букву "о".
- Ярославский?
- Ярославский, так точно! - И, взглянув на нас, красноармеец чему-то радостно улыбнулся.
А за спиной уже раздались первые выстрелы. Бульдог радостно залаял, и вслед за ним кто-то загоготал, тоже как бульдог, коротко и радостно.
Красноармеец обернулся и вдруг, остановившись, поднял на нас задрожавшие под ресницами глаза.
- Товарищи!.. Пошто злобитесь?.. Товарищи!.. Выстрелы за нами гулко подпрыгивали.
- Холодно!..- не отвечая Горшкову, тихо сказал мне подпоручик Морозов. Зубы его стучали.
А в лицо нам светило солнце, ветер давно уже стих, и было тепло, как весною.
Деревни, степь... и опять степь, степь, деревни...
- Ничего! Скоро вечер... Отдохнем.
- Ты, черт жженый! Это вечером-то?..
- Не робей!.. Говорят, ребята уже и за санями посланы... Поедем скоро.
- Полагалось бы!.. Не ровен час, окружат нас красные...
Перед ротами гнали пленных. Было их уже не сорок восемь,- всего двадцать девять...
Почти раздетые, без сапог, они шли, высоко подымая замерзшие ноги, то и дело озираясь на штабс-капитана Карнаоппулло и Свечникова, идущих с ними рядом.
...Деревни... Степь... И опять степь, степь, деревни...
От боев мы уклонялись. Очевидно, боялись отстать от общего фронта.
Однажды под утро, когда сон сбивал шаг и, раскачиваясь на плечевых ремнях, звенели штык о штык винтовки, с юга, оттуда, где шли наши дозоры, вновь хлестнуло вдруг низким огнем звонкой шрапнели, и сразу, со всех четырех снежных сторон, обхватила нас частая и сухая ружейная пальба.
- Пулеметы! Пулеметы!..- кричал полковник Петерс, верхом на кривоногой, крестьянской лошаденке врезаясь в роты.- Пулеметчики, вперед!..