Флибустьерское море

– На сей раз, я поеду в Лондон.

Лондон, насчитывавший в 1662 году пятьсот тысяч жителей, был крупнейшим городом мира, важнейшим банковским центром, местом, где можно было купить и продать что угодно, в том числе и остров. Именно об этом думал Жереми, в голове которого созрел план пустить Тортугу с молотка. Деньги, разумеется, он собирался забрать себе, поскольку покорил он Тортугу на свои собственные средства и с той поры никто во Франции не поинтересовался судьбой острова.

И все же щепетильность, побудившая его после сдачи испанцев поднять на Тортуге французский королевский флаг, заставила его и в Лондоне первым делом нанести визит в посольство Франции. Он просит аудиенции у посла и принят им. Жереми не знал лабиринтов чиновной администрации.

– Как вы сказали, месье, – Тортуга?

Жереми объясняет, рассказывает об истории острова: французское владение, экспедиция испанцев, новое покорение – им лично. Посол, граф д'Эстрад, вежливо слушает, ничего не отвечая. В конце он просит гостя прийти еще раз. Когда тот является вторично, его принимает уже один из секретарей.

– Как бы сказали, месье, – Тортуга?

Жереми дю Россе вновь начинает долгие объяснения, но ему дают понять, что по всем вопросам, касающимся Вест-Индии, из Парижа получены строгие инструкции: «Никаких действий, могущих вызвать недовольство Испании».

– Кстати, – добавляет секретарь, – Французская Вест-Индская компания имеет свою контору в Лондоне. Вы можете повидать их агентов.

Жереми вздыхает с облегчением. Наконец-то перед ним люди, знающие, что такое Тортуга. Конторские служащие компании внимательнейшим образом выслушивают его рассказ об острове и его нынешнем состоянии. Их нисколько не удивляет, что сеньор дю Россе намеревается продать свое владение. А когда он осведомляется, какую они могут предложить цену, агенты, посовещавшись, произносят цифру:

– Десять тысяч.

– Английских фунтов?

– Нет, французских ливров.

Иными словами, четыреста английских фунтов. Предложение настолько смехотворно, что Россе даже не обсуждает его. На следующее утро он является на прием к британскому министру торговли. Он преисполнен надежд, уверен в себе, ибо стоило ему назвать себя и место, откуда он прибыл, как его тотчас препровождают в кабинет. В сравнении с конторой Вест-Индской компании и даже приемной французского посольства кабинет британского министра производит грандиозное впечатление. Вновь – уже в который раз – Жереми рассказывает о Тортуге, его выслушивают. Англичанин, как и служащие Французской Вест-Индской компании, прекрасно понимает, к чему он клонит.

– Вы правы, остров Тортуга – весьма привлекательная и процветающая колония.

Жереми называет цифры, англичанин делает кое-какие пометы.

– Я готов уступить Тортугу за шесть тысяч английских фунтов.

– Мы не представляем себе в точности, какую пользу сможем извлечь из этого острова, – роняет министр.

Жереми дю Россе ошарашен. «Мы не представляем себе в точности...» Англичане! Англичане, у которых вся политика в Карибском бассейне заключена в обеспечении надежных баз, в создании своего рода паутинной сети, где должны запутываться, как жирные мухи, испанские галионы.

– Цена представляется вам чрезмерной, господин министр?

Жереми прекрасно знает, что нет. Шесть тысяч английских фунтов – это крупная сумма для него, но это пустяк для британского казначейства.

– Суть не в цене.

Министр встает, аудиенция закончена. Жереми удаляется по-прежнему в полном недоумении. Что происходит? Он не мог, конечно, знать, что ступил на поле, усеянное коварными дипломатическими ловушками. Это он осознал лишь тремя неделями позже в Париже, буквально на пороге кабинета французского министра иностранных дел, к которому явился в отчаянии от безнадежности найти покупателя на Тортугу.

– Ваше появление как нельзя более кстати, месье дю Россе, – сказал министр. – Вы пытались продать Черепаший остров английскому правительству, что есть акт измены. Весьма сожалею, но моя обязанность – препроводить вас в Бастилию.

Молва той эпохи не слишком хватала через край, утверждая, что заточение в Бастилию (или «бастиление», как говорили тогда) следовало рассматривать как путь в высшее общество, учитывая происхождение и фамилии обитателей огромной тюрьмы-крепости. Там было сорок два номера «люкс», сказали бы мы, пользуясь нынешней гостиничной терминологией, и жили в них исключительно титулованные особы. С собственной мебелью (если они изъявляли желание) и собственными слугами. Завтраки, обеды и ужины заказывались в изысканных ресторациях, откуда блюда доставляли прямо в камеру. Словом, заточение в Бастилию не имело ничего общего с пребыванием в современных пенитенциарных заведениях, за исключением самого главного и всегда самого тяжкого – лишения свободы. При этом «обастиленные» никогда не знали, сколько времени они проведут в золотой клетке.

Исключая особые случаи, они имели возможность общаться с внешним миром, принимать визитеров. Жереми дю Россе провел в Бастилии около двух лет, последние месяцы – почти исключительно в деловых переговорах о... продаже Тортуги.

Агенты Французской Вест-Индской компании, которые, по всей видимости, и состряпали на него донос, усугубленный аудиенцией у британского министра, просто выжидали, пока клиент «созреет». Они не воспользовались бесправным положением узника и добились его освобождения, едва он принял их последнее предложение: пятнадцать тысяч французских ливров плюс вознаграждение в размере ста пистолей его племяннику, временно исполнявшему на острове губернаторские обязанности в ожидании назначения нового главы колонии.

Пятнадцать тысяч ливров были смехотворной ценой за Черепаший остров, но фантастической суммой для вчерашнего узника, только что покинувшего тюремный чертог. Несколько недель кутежей и безумств, в течение которых месье дю Россе промотал эти деньги, не занесены ни в какие исторические анналы; лишь добрая дюжина записных гуляк и красавиц французской столицы сохранила до конца своих дней нежные воспоминания об этом времени. Облегчив таким способом кошелек, Жереми объявил, что два года Бастилии окончательно восстановили его здоровье и он возвращается в тропики. Свои дни он мирно закончил на далеком острове.

В последние месяцы 1665 года в тавернах Тортуги участились ссоры и драки; обычно это случалось во время загулов после возвращений рыцарей удачи из походов. В целом в воздухе колонии чувствовалось грозовое напряжение, какое появляется в земной атмосфере после образования пятен на солнце.

Все начиналось с кем-то брошенного намека, встреченного буйным смехом, за которым следовали шутки неописуемой скабрезности. Задетый флибустьер отвечал в том же духе и на том же наречии. Напряжение нарастало и в какой-то момент с грохотом прорывалось наружу, как вода из лопнувшей трубы, затопляя все вокруг. Вспыхнувшая ссора переходила в драку, причем первопричина ее тут же забывалась, а свирепость нарастала, по мере того как в потасовку включались все новые участники.

Грозовая атмосфера была вызвана тем, что долгожданный корабль никак не отходил от Ла-Рошели. А на этом корабле должны были приплыть женщины.

– Он придет, – клятвенно обещал месье д'Ожерон.

Бертран д'Ожерон, отпрыск анжуйского рода де ла Буэр (еще один младший сын благородного семейства), только что приступил к губернаторским обязанностям на Черепахе. На сей раз он представлял здесь не короля Франции, а правление Вест-Индской компании.

Как и Жереми дю Россе, Бертран д'Ожерон прошел причастие флибустьерским промыслом, прежде чем начать официальную карьеру. Потерпев крушение у восточного побережья Санто-Доминго и попав вместе с еще несколькими спасшимися в плен к испанцам, он был поставлен ими на фортификационные работы. Когда они были закончены, начальник строительства во избежание возможной утечки военных секретов распорядился перебить всех работавших. Нескольким в суматохе резни удалось скрыться. Среди них был и Бертран д'Ожерон, сумевший, в конце концов, добраться до Тортуги.