Сон Вовы

Вот как далеко мы с вами заехали, дорогой мой Г.Г.П.! А ведь мне хотелось лишь довести все до логического завершения, чтобы можно было жить и работать дальше.

Ибо что же все-таки на самом деле хотел Вова от своей мамы? О-о-о-о-о-о-о^! Я исчезаю, чтобы снова появиться, возникнуть для тебя, как игрушка на ниточке! Не рви же сама, не рви длинную свою нить... Иначе, как вы думаете, что же это такое, Вовины камушки мальчика с пальчика, как не символ тающей, но все же пунктиром проходящей по земле вечной ариадниной нити?.. Потеря и находка.

Разлука и встреча. Смерть и снова жизнь. О-о-о-о-о-о! Ферштейн?

Вот что я хотела доказать вам, как дважды два, но вы так долго мучили меня своим неусыпным вниманием, всем этим, прямо скажем, нездоровым подглядыванием в щелочку, что я просто не понимаю, почему должна вываливать все самое что ни на есть сокровенное, любой приснившийся мне женский вздор, расписываясь в собственном бессилии!.. И кто вообще убит, а кто убил? Мой сын? Я? Безымянный младенец? Мать того младенца? Только знайте: найденное на крыше тело с рюкзаком никакого отношения к телу моего сына не имеет! И когда та, другая, выйдет из комы, она это незамедлительно подтвердит. Тот же час! Мой сын никого не убил.

Младенец пострадал по другой причине - он просто спит, спит и скоро проснется.

Это моего сына, как вчера объявила одна гадалка, нет больше на этой земле. Она так сказала: нет на земле. Но тогда где же он? Я же чувствую он есть. А если нет, то кто же его убил, ведь он сам никого убивать не хотел. Найдите! Спасите!

Его зовут Вова!

"Веселись, юноша", в юности своей и ходи по путям сердца твоего и по видению очей твоих, только знай, что за это Бог приведет тебя на суд." /Ек. II 9-10/ Чего-чего только не приходит в голову, когда не спишь. Не спишь и ждешь - Вову:

Я ночью не сплю и все кажется мне, что я просыпаюсь в замедленном сне. Вот дверь приоткрылась для встречи. И гость нежеланный, незваный, чужой кивает мне юной своей головой, но взгляд его далью отмечен. Где же ты был, зачем пропадал и жил так привольно и розно? А он отвечает: я в небе гулял, на солнечных реках огонь добывал. Любить тебя страшно и поздно:

Но однажды он все-таки вернулся. Рано или поздно - все возвращается. Он позвонил в дверь, вошел, сел на стул, и я заметила, что синева ушла из его глаз и взгляд сразу стал незащищенным и бесцветным.

Мы снова были вместе, никто нам не мешал. Я ни о чем его больше не расспрашивала и единственное, чего боялась, что он умрет прямо у меня на глазах. Он не хотел есть, не хотел передвигаться по квартире, все тело его как-то вытянулось и оцепенело.

Ночью я подходила к его дивану и, как в детстве, прислушивалась - дышит или нет.

Потом даже дыхания не стало слышно, но я все равно была уверена: жив! Все-таки жив, а не мертв и, может быть, это состояние и называется летаргическим сном.

Мне захотелось узнать, что же мой мальчик видит в этом сне и я наклонилась над ним пониже, всем телом наклонилась и совсем закрыла его от света маленького ночника, горевшего в изголовье, - и постепенно он сам и его сон стали делаться частью меня самой. Теперь я знала все, что он испытывает, как и тогда, когда он был у меня в утробе и питался моими материнскими соками. Хотя, может, он и тогда уже испытывал что-то такое, чего не испытывала я?..

- Я видела - высокий серый потолок комнаты с расходящимися во все стороны трещинами. Под этим потолком на кровати лежит мой Вова. На нем серое больничное белье с нарочно оторванными пуговицами. Он смотрит вверх перед собой - прямо на этот ужасный потолок. Он лежит так часами, в белье, пропахшем несчастьем, и трещин на потолке делается все больше и больше, они разбегаются и разбегаются.

Вова не делает даже попытки встать или пошевелить рукой, этот потолок, как серое растрескавшееся небо, давит на него, прижимая к жесткому матрасу, на котором отпечаталась чья-то смерть. Все, кто были здесь до него, покинули эту комнату, делись неизвестно куда, и теперь в ней один Вова. Но ему никого и не надо. Он не хочет, чтобы кто-то приходил, клал на тумбочку апельсины и уходил, как дед Мороз в ночь под Новый год. Он не хочет махать маме из окна и видеть, как она машет ему в ответ, все машет и машет, даже не обращая внимания, что в окошке уже давным-давно никого нет. Но мама все приходит и приходит, все машет и машет...

Каждое утро его навещает Фрейд. Он кладет свою руку Вове прямо на синюю жилку и, зажав пульс, выпытывает, что ему снилось прошлой ночью. А Вове ничего не снилось. Ему давно уже ничего не снится. Вернее, ему снится, что ничего не снится и не приснится уже никогда.

- Неужели так ничегошеньки и не приснилось? - Фрейд все сильнее и сильнее сжимает Вовино запястье.

- Не может этого быть. Ты, мальчик, врешь. Людям что-то обязательно снится, ты просто не хочешь сказать! Сейчас же говори! Ну!

У Фрейда стеклянные вставные глаза цвета телевизионных линз и огромное лицо с великолепной фарфоровой улыбкой.

Хорошо, думает Вова, так и быть, я расскажу тебе свой сон. И он рассказывает:

... старый идиот, уйди-уйди-уйди-уйди-уйди-уйди-уйди-уйди-уйди.

- Все понятно, - удовлетворенно кивает Фрейд, - мальчик все время повторяет одни и те же слова. Эта болезнь называется переверацией нарушение деятельности верхней части головного мозга. К сожалению, увы!

Он разводит умными руками и снимает приклеенные усы и бороду, представ перед нами в своем подлинном виде обычного, чуть усталого медицинского светила.

- Нет! - Кричу я. - Нет! Мой сын будет жить! Неправда! Я вам расскажу, что ему снится на самом деле. Ведь никто лучше матери не может это знать!..

...Ему снится один-единственный сон, что он уже умер. Умер и ушел от своей мамы.

Как воздушный шарик, улетел в черное тягучее пространство. Но вдруг хоп! пфу!

фюить! - шарик лопнул, сдулся, и на ладони у мамы лежит резиновая шкурка с грязной веревочкой... Где же Вова? А Вова продолжает лететь, теперь уже пузыриком воздуха, неотъемлемым от голубого, чистого эфира своего сна.

Он летит выше и выше, защищенный от всех прозрачной, стеклянной линзой, уже навсегда по ту, другую ее сторону, и туда устремлены все помыслы, желания и взгляды тех, кто остался там, внизу и собрался сегодня вместе, чтобы, затаив дыхание, как один человек наблюдать единственное, гениальнейшее в мире телешоу - летящего Вову, маленького, умершего мальчика...

- После своей смерти человек лопается, как воздушный шар и сначала попадает в длинный, черный туннель, - вещает профессиональный телеголос. И только потом, пролетев этот туннель, он должен очутиться перед огромным светящимся шаром, несколько напоминающим солнечное светило. Сейчас у нас появилась возможность это проверить!..

Все пошире раскрывают глаза и устремляют их на Вову как на неопознанный летающий объект.

- По рассказам очевидцев, - продолжает телеголос, - светящийся шар должен задать вам ряд вопросов. Во-первых, он, конечно же, расспросит нас про все ваши прегрешения и, выслушав, снисходительно улыбнется себе в усы, если, разумеется, они у него есть. Во-вторых, он спросит, куда вам желательнее отправиться, в ад или рай, и когда вы ему ответите откровенно, он снова улыбнется, - в рай так в рай. По имеющимся в нашем распоряжении данным в раю вы снова можете встретить маму, папу, дедушку, бабушку и вообще всех приятных вам умерших товарищей, в аду, же естественно, никого из них нет, потому что ад у каждого свой, отдельный.

Но никакой гарантии, что вас по вашей просьбе отправят именно в рай, конечно, нет - за улыбкой светила скрываются равно доброта и гнев, прощение и месть и, улыбнувшись, оно может отправить вас в полное одиночество, безо всяких там бабушек и дедушек...

Телеголос вдруг запнулся:

-Впрочем, есть еще один шанс. Прямо на выходе из туннеля имеется маленькое окошечко. Оно совсем-совсем маленькое, нам рассказывали... В этом окошечке сосредоточено все самое несбыточное и желанное, чего только может хотеть человеческая душа после смерти. Там - ваша собственная жизнь, но похожая на чудесный, возвышенный сон. И попасть туда напоследок, конечно, всякому охота.