Страница 3 из 34
— Законы Турции запрещают вывоз из страны предметов старины.
— Это не предметы старины. Мужчина сам их изготавливает. Я бы взял у него документы, удостоверяющие, что проданные им монеты — подделки. Законы Соединенных Штатов запрещают ввоз в страну золота. Продажа поддельных монет по цене настоящих — мошенничество, — тут я позволил себе улыбнуться. — Я сознательно шел на риск. А вот турецких законов я нарушать не собирался. Можете мне поверить.
Худой офицер долго сверлил меня взглядом.
— Фантастическое объяснение.
— Однако правдивое.
— Вы просидели в тюрьме девять дней, хотя могли немедленно выйти на свободу, объяснившись с властями. Поневоле задумаешься, а не лукавите ли вы? Свою «легенду» вы могли бы рассказать сразу, сопроводив ее взяткой, и освободились бы еще до того, как мы начали узнавать о вас массу любопытных подробностей. Фальшивомонетчик из Антакьи. Армянские золотые монеты, это же надо! Да когда армяне чеканили золотые монеты?
— В средние века.
— Одну минуту, — он снял трубку с телефонного аппарата на столе, кому-то позвонил. Я разглядывал портрет Ататюрка и прислушивался к разговору. Он спрашивал какого-то бюрократа, живет ли в Антакье фальшивомонетчик и какие монеты изготавливает. И не выказал особого изумления, выяснив, что изложенные мною факты соответствуют действительности.
Положив трубку, он посмотрел на меня.
— Не могу поверить, чтобы ради этого человек мог прилететь в Стамбул. И на какую вы рассчитывали прибыль?
— Я мог купить фальшивых монет на тысячу долларов, а продать их за тридцать тысяч, выдавая за настоящие.
— Это правда?
— Да.
Он помолчал.
— Я все равно вам не верю. Вы — шпион или диверсант. В этом у меня сомнений нет. Но это неважно. Кем бы вы ни были, вы должны покинуть Турцию. Вам не место в нашей стране, а в вашей есть люди, которые очень хотят с вами побеседовать.
Мустафа позаботится о том, чтобы вы приняли ванну и переоделись. В три пятнадцать вас посадят на самолет компании «Пан-Ам», вылетающий в Шеннон. Мустафа полетит с вами. В Шенноне вы проведете два часа и на другом самолете «Пан-Ам» отправитесь в Вашингтон, где Мустафа передаст вас агентам ФБР.
Мустафой звали моего охранника, который дважды в день приносил мне плов, а по утрам — хлеб и кофе. В Вашингтон простых охранников не посылали, следовательно, ранг у него был существенно выше. Сие означало, что, по мнению местных властей, я представлял собой величайшую угрозу миру и безопасности Турецкой Республики.
— Вас мы больше не увидим, — продолжал тощий офицер. — Я не сомневаюсь, что правительство Соединенных Штатов аннулирует ваш паспорт.
Если только вы не их агент, что вполне возможно. Мне, впрочем, без разницы. Ваши оправдания меня не интересуют, да и к тому же они наверняка насквозь лживы. В наше время никому нельзя верить.
— Очень благоразумный подход, — согласился я с ним.
— В любом случае, в Турцию вам въезд закрыт. Здесь вы persona non grata. Вы покинете нашу страну, забрав все свои вещи. Покинете, чтобы никогда больше не вернуться.
— Меня это устроит.
— Я на это надеюсь.
Он поднялся, давая понять, что разговор окончен. Мустафа повел меня к двери.
— Одну минуту...
Я обернулся.
— Просветите меня. Расскажите об Английском обществе плоскоземцев.
— Общество действует во всем мире. Не только в Англии, хотя образовалось именно там. В Англии проживают и большинство его членов.
— И кого оно объединяет?
— Тех, кто верит, что Земля плоская, а не круглая. Цель общества — пропагандировать исповедуемые им взгляды и привлекать новых членов, эти взгляды поддерживающих.
Он долго смотрел на меня. И я не отводил глаз.
— Плоская, значит. Эти люди сумасшедшие?
— Не больше, чем вы или я.
Я оставил его поразмыслить над моими последними словами. Мустафа отвел меня в крошечную ванную и стоял у двери, пока я смывал с себя накопившуюся на теле грязь. Когда я вышел из-под душа, протянул мне чемодан. Я надел чистую одежду, закрыл чемодан. Грязное, с носками и ботинками, завязал в узел, который и протянул Мустафе. Тот не отличался особой чистоплотностью, но отступил на шаг.
— Ради мира и дружбы и от лица Международного братства стентафаторов передаю эту одежду в дар великой Турецкой Республике.
— Я не говорю по-английски, — солгал Мустафа.
— И что означает эта чертова фраза? — зло бросил я.
Мы задержались у каптерки, где мне выдали пояс, галстук, шнурки от ботинок, бумажник и часы. Мустафа взял мой паспорт и засунул в карман. Я спросил, почему, на что он улыбнулся и ответил, что не говорит по-английски.
Мы вышли из тюрьмы. Солнце немилосердно слепило глаза, привыкшие к темноте. Я все думал, когда же Мустафа заговорит по-английски. Все-таки нам предстоял долгий полет. Или он намеревался до самого приземления хранить гордое молчание?
Я решил, что смог бы его разговорить, но делать этого не следует. Молчаливого Мустафу вынести, пожалуй, проще, чем говорливого, подумал я, особенно если мне удастся купить пару-тройку книг в мягкой обложке. И на моей стороне сохранялось ощутимое преимущество: он говорил по-английски и не знал, что мне это известно. Я говорил по-турецки, а он не имел об этом ни малейшего понятия. Так зачем отдавать такой козырь?
Мустафа подвел меня к «Шевроле» пятьдесят третьего года выпуска, с помятыми крыльями, проступающими сквозь облупившуюся краску пятнами ржавчины. Мы сели на заднее сиденье, Мустафа велел водителю везти нас в аэропорт. Наклонился вперед, и я услышал, как он шепотом говорит водителю, что я — очень хитрый шпион из Соединенных Штатов и мне ни в чем нельзя доверять.
Они насмотрелись фильмов о Джеймсе Бонде. Им везде чудились шпионы, и они забыли о том, что у человека может возникнуть желание сделать несколько долларов на каждом вложенном, то есть получить прибыль. Шпион? Только этого мне и не хватало. Я не собирался шпионить на пользу Турции или против нее.
Я приезжал в Стамбул лишь для того, чтобы украсть золотой клад стоимостью примерно в три миллиона долларов.
Глава вторая
А началась эта история несколькими месяцами раньше. Точкой отсчета стало случайное наложение трех событий, имеющих самое непосредственное отношение к моей работе, моим женщинам и моему увлечению карликовыми организациями. Речь идет о диссертации, защита которой обеспечивала Брайану Кудахи степень магистра истории в Колумбийском университете, Китти Базерян, танцовщице из ночных клубов Челси, известной там как Александра Великая, и Лиге за восстановление Киликийской Армении, ставившей перед собой благородную, но абсолютно недостижимую цель.
С Брайаном Кудахи я познакомился в субботу утром. Мне как раз принесли почту, и я сортировал ее в гостиной. Корреспонденцию я получаю обширную. Массу периодики, не говоря уже о письмах, так что почтальон меня ненавидит. Живу я на Сто седьмой улице, чуть западнее Бродвея. Мои соседи — временные жильцы и наркоманы, студенты и выходцы из Азии, актеры и проститутки, то есть шесть категорий граждан, практически не получающих почту. Счета от электрической и телефонной компаний, рекламные листки супермаркетов, ежеквартальное послание от конгрессмена, и ничего больше. Я, с другой стороны, ежедневно нагружаю почтальона кучей бумажного мусора.
Загудел домофон. Я нажал кнопку, впуская звонившего в подъезд. Он поднялся на пятый этаж, в коридоре замешкался. Я дождался, пока он постучит, потом открыл дверь.
— Таннер?
— Да.
— Я — Брайан Кудахи. Я звонил вам вчера вечером...
— Да, да, — кивнул я. — Входите, — он уселся в кресло-качалку. — Кофе?
— Если вас это не затруднит.
Я насыпал в две чашки по ложечке растворимого кофе, залил их кипятком, вернулся в гостиную. Он с интересом оглядывался. Действительно, посмотреть было на что. Мне говорили, что я живу не в квартире, а в библиотеке. У меня четыре комнаты и в каждой стены, от пола до потолка, уставлены стеллажами с книгами. Остальную мебель можно пересчитать по пальцам. В одной комнате большая кровать, в другой — очень большой письменный стол, тут и там несколько стульев, в третьей есть комод, и на этом можно ставить точку. Я-то не нахожу в своей квартире ничего необычного. Если человек любит читать и может проводить за любимым занятием двадцать четыре часа в сутки, а не восемь, как другие, ему, естественно, нужно иметь под рукой много книг, газет и журналов.