Жиголо

С невероятной, близкой, должно, к скорости света душевная моя субстанция в 4,5 грамма перемещалась по туннелю, похожему на открытый космос беспредельной своей бесконечностью, сафьяновым мерцанием умирающих звезд и далекими, нарождающимися в муках химерическими галактиками... Затем впереди брызнул свежий рассвет, и с каждым мгновением он насыщался, словно этот незнакомый пространственный мир, как холст, пропитывался колером фанатичного живописца.

После последнего судорожного движения душа моя впадает в безбрежное пространство ультрамаринового наслаждения. Необыкновенная легкость потустороннего полета и радость освобождения от земных пут делают её бестолковой: беспечно кувыркается она в многомерном ОКЕАНЕ ЛЮБВИ.

И продолжается это до тех пор, пока из ниоткуда возникает воронка, которая, разрастаясь, начинает затягивать в смутное нутро свое беззаботную, как дитя в песочнице, душу. И когда субстанция в 4,5 мегатонн понимает, что возвращение в мрак жалкого плоского мира неизбежно, то исторгает из себя такой отчаянный вопль - вопль обманутой души, что, кажется, сама она гибнет навсегда в ослепительной вспышке ядерного оргазма...

- Тише, милый, тише, - слышу знакомый голос, - ты весь район перебудишь. И особенно телефонисток АТС.

- АТС?

- Телефонная, говорю, станция. Здесь рядом. Там такие барышни, засмеялась. - Еще прибегут...

- Прости, - пытаюсь восстановить дыхание: душа вновь вернулась в консервную банку тела, и это возвращение трудное. - Кричал, что ли?

Александра смеется: если бы так - орал, как гиббон с бананом на баобабе, на которого охотится царь зверей.

- Я - гиббон с бананом? - обижаюсь в шутку. - А ты тогда кто?

- И я тоже, - хохочет, - гиббон, - целует в щеку, - но женского рода.

- Это утешает, - признаюсь, зевая. - Извини...

- Спи-спи, - просит.

Я почувствовал приятную теплынь обожания, исходящую от любимой, и, закрыв глаза, поплыл на волне приятного сновидения. И скоро эта волна небытия превращается в океанскую, где бултыхаюсь я. Вода чиста и виден подводный подвижный мир, завешенный гардинами водорослей. Берег золотится песком и кажется диким: ни одной живой души. Тихие волны прибивают меня на отмель, нагретую смиренным солнцем. Незнакомая местность настораживает, но не настолько, чтобы бежать. И куда бежать? Куда идти, сержант? В нерешительности переминаюсь на шипящей линии, где сходятся в вечном своем противоборстве суша и вода. Растительность странная - южно-кактусовая, а вдали плавятся кипарисы из цветного пластика.

Сделав несколько шагов, утопаю по щиколотку в горячем песке. Меж кустарниками тропинка - куда она может вывести? Мои размышления прерывает движение в дальних кустах. Некто в пестреньком летит вниз по петляющей тропинке. Отступаю под защиту гигантских колючек и вижу: на побережье показывается ангельское золотоволосое создание. Молоденькое диво в летне-легком платьице, за тканью которого угадывается выточенная природой фигурка - выточенная до фантастического совершенства. За плечами ангелочка рюкзачок. Так мне показалось, что рюкзачок.

Потом диковинка бежит в океан по колени, словно проверяя температуру воды; вернувшись на берег, начинает стаскивать заплечный предмет. Так мне показалось, что пробует его снять. Наконец это удается: девушка как бы дергает за тесемочку и... и я не верю своим глазам. То, что считал рюкзачком, оказывается крыльями. Да-да, крыльями - ангельскими, цвета чистых облаков.

И пока я, оцарапанный иглами кактусов, приходил в себя, ангелочек бросил эти крылышки на песок, а затем и платье... Да, она была само совершенство. Природа потрудилась на славу: никаких изъянов - тело по форме напоминало бесценную древнегреческую амфору.

Неуверенно переступая, чудная дива входит в мировой океан, смеясь, падает в него и начинает барахтаться в счастливом грехопадении. А что же я, грешник? Ничего умнее не придумываю, как... похитить крылья. Да-да, стянул их самым хамским образом. Кажется, сам не понимал, зачем это делаю, и тем не менее совершил столь неопрятный проступок. И вновь затаился в цепких кактусах, невольно ощупывая крылья - были они легкими, из нежного птичье-поэтического пуха.

Накупавшийся вволю ангелочек выходит из воды - я вижу шафранную по цвету заплаточку между её ладных ножек, которая почему-то не вызывает никаких чувств, кроме умиления. Обнаружив пропажу, девушка ведет себя спокойно: натягивает на мокрое тело платье и смотрит на кустарник, где таится дурачок в моем лице, потом, улыбнувшись проточной улыбкой, говорит:

- "I can't give you nothing but love, baby!"

- Чего? - от удивления вываливаюсь из кактусов.

- "Я не могу тебе дать ничего, кроме любви, малыш!" - переводит слова песенки. - Я тебя приглашаю на танец jig. - И протягивает руки. - Зачем мои крылья тебе, Дима?

- Не знаю, - признаюсь. - Наверное, не хочу, чтобы ты улетела.

- А зачем? - спрашивает. - Будешь меня любить, не улечу.

- Ты ангел?

- Я твой ангел-хранитель, - и, взяв из моих рук крылья, просит, чтобы помог надеть. - Я их снимаю, - считает нужным объяснить, - только когда ты спишь.

- Но сейчас, - удивляюсь, - не сплю?

- Тебе только кажется, что не спишь.

- Да? - перемещаемся по песку в танце jig, не касаясь друг друга.

- Да, - отвечает уверенно.

- А почему именно ты мой ангел-хранитель? - не унимаюсь.

- В каком смысле?

- Ну ты вся такая... - не найдя слов, жестами рисую в воздухе контуры совершенной женской фигуры. - И это... слабый пол ты...

- Это не ко мне, - запрокидывает умытое океаном лицо в немые вечные небеса.

- А имя твое?..

- Даная, - отвечает. - Прости, мне пора.

- Почему?

- Потому, что и тебе пора...

- Даная, ты о чем?

- Просыпайся, милый, - говорит колдовская девушка с крыльями, но уже иным, чем прежде голосом.

- Что-о-о?

- Пора-пора, Дмитрий, - и вижу лицо, мне хорошо знакомое глазами цвета тающих арктических айсбергов.

- Доброе утро, - потянулся к земной женщине по имени Александра.

- Уже вечер, - пошутила. - Спал как младенец. - И приказала, чтобы я привел себя в порядок. - Нас ждет поздний завтрак и работа, - включила магнитофон, который тотчас же ударил африканскими тамтамами.