Страница 39 из 50
Таинственная красота творения открывает себя чистому и «почти безгрешному сердцу» [465] Макара. «Все есть тайна, — кротко говорит он, — во всем тайна Божия. В каждом дереве, в каждой былинке эта самая тайна заключена. Птичка ли малая поет, али звезды все сонмом на небе блещут в ночи — все одна эта тайна, одинаковая… Красота везде неизреченная!…Травка растет — расти, травка Божия, птичка поет — пой, птичка Божия, ребеночек у женщины на руках пискнул — Господь с тобой, маленький человечек, расти на счастье, младенчик!.. Хорошо на свете, милый!… А что тайна, то оно тем даже и лучше; страшно оно сердцу и дивно; и страх сей к веселию сердца:«Все в Тебе, Господи, и я сам в Тебе, и приими меня!«Не ропщи, вьюнош: тем еще прекрасней оно, что тайна» [466]’.
Во Христе не прекращается тайна мира: она только из горькой становится сладостной, из безобразной становится прекрасной. Через Него человек врастает в эту бессмертную тайну: живет жизнью всей твари, страдает ее страданиями, воздыхает ее воздыханиями, чувствует ее чувствами, мыслит ее мыслями. «На земле же воистину мы как бы блуждаем, и не было бы драгоценного Христова Образа пред нами, то погибли бы мы и заблудились совсем, как род человеческий пред потопом. Многое на земле от нас скрыто, но взамен того даровано нам тайное сокровенное ощущение живой связи нашей с миром иным, с миром горним и высшим, да и корни наших мыслей и чувств не здесь, а в мирах иных. Вот почему и говорят философы, что сущности вещей нельзя постичь на земле. Бог взял семена из миров иных и посеял на сей земле и взрастил сад Свой, и взошло все, что могло взойти, но взращенное живет и живо лишь чувством соприкосновения своего с таинственным миром иным; если ослабевает или уничтожается в тебе сие чувство, то умирает и взращенное в тебе. Тогда станешь в жизни равнодушен и даже возненавидишь ее» [467].
Кто обретет христоликую любовь, тот не делает различия между праведником и грешником, а любит всех людей и всю тварь. Он кротко смиряет себя перед каждой тварью как перед великой тайной и чудесным символом Божиим. Такой человек кротко поучает: «Животных любите: им Бог дал начало мысли и радость безмятежную. Не возмущайте же ее, не мучьте их, не отнимайте у них радости, не противьтесь мысли Божией. Человек, не возносись над животными: они безгрешны, а ты со своим величием гноишь землю своим появлением на ней и след свой гнойный оставляешь после себя, — увы, почти всяк из нас!» [468].
Но как возможно человеку любить зверей, как можно быть в мире с ними, как возможно примирение?. — Человеку как человеку это невозможно, зато возможно христоликому человеку, имеющему только Христа как посред ника между собой и всей остальной тварью. Кротостью Христовой дышит такой человек — и укрощает диких зверей. Старец Зосима рассказывает одному юноше, как однажды медведь приходил к великому святому, который спасался в лесу, в малой келийке, и как умилился святой над ним, без страха вышел к нему и подал кусок хлеба, сказав: «Ступай… Христос с тобой», и отошел свирепый зверь послушно и кротко, вреда не причинив [469].
«Жил со зверями» — эти несколько слов, часто встречающихся в житиях святых подвижников, выражают всю суть новой, примиренной, восстановленной жизни со всей тварью [470].
Милостивое и сочувственное сердце человека Христова быстро вживается в душу каждого иного человека, каждой твари. Соучастием движется жизнь его, и он весь мир принимает через безграничное соучастие. «Соучастие — самый главный и, может быть, единственный закон жизни всего человечества» [471]. Как пишет Достоевский в своем «Дневнике», это соучастие, эта жалость — драгоценность наша, и искоренять ее из общества страшно. Когда общество перестанет жалеть слабых и угнетенных, тогда ему же самому станет плохо: оно очерствеет и засохнет, станет развратно и бесплодно [472].
И сердце, умягченное молитвой, льет слезы над болью всей твари, любит ее безгранично и с умилением говорит: «В уединении же оставаясь, молись. Люби повергаться на землю и лобызать ее. Землю целуй и неустанно, ненасытно люби, всех люби, ищи восторга и исступления сего. Омочи землю слезами радости твоея и люби сии слезы твои. Исступления же сего не стыдись, дорожи им, ибо есть дар Божий, великий, да и не многим дается, а избранным» [473].
Под мерзкой корой греха кроется безгрешная сущность твари, богозданная и райская. Грех — отвратительное наслоение, которым человечество заглушило эту сущность. Поэтому христоликая личность смиряется ниже всякой твари, чувствует себя ответственной за трагизм твари, поэтому и молит тварь о прощении: «Птички Божии, птички радостные, простите и вы меня, потому что и пред вами я согрешил» [474]. В богозданной сущности своей жизнь есть рай. Почувствовать это — значит пережить и познать все счастье, всю радость. Чтобы испытать это, человеку не нужны многие месяцы! «Да чего годы, чего месяцы!…Что тут дни‑то считать, и одного дня довольно человеку, чтобы все счастье узнать. Милые мои, чего мы ссоримся, друг перед другом хвалимся, один на другом обиды помним: прямо в сад пойдем и станем гулять и резвиться, друг друга любить и восхвалять, и целовать, и жизнь нашу благословлять» [475].
Жизнь — то, что нужно благословлять, ибо каждая тварь имеет бутон, в котором находится капля небесного счастья. Эти бутоны раскрываются над солнечной душой христоликого человека и капают счастье в его жаждущее сердце. Дивной душе князя Мышкина вся тварь открывает небесную сторону своего существа, и он, очарованный этим, спрашивает: «Неужели в самом деле можно быть несчастным? О, что такое мое горе и моя беда, если я в силах быть счастливым? Знаете, я не понимаю, как можно проходить мимо дерева и не быть счастливым, что видишь его? Говорить с человеком и не быть счастливым, что любишь его! О, я только не умею высказать… а сколько вещей на каждом шагу таких прекрасных, которые даже самый потерявшийся человек находит прекрасными? Посмотрите на ребенка, посмотрите на Божию зарю, посмотрите на травку, как она растет, посмотрите в глаза, которые на вас смотрят и вас любят…» [476].
Когда человек христоликими добродетелями возрастит свою душу, тогда он всю тварь чувствует как органическую часть своего существа: в его душу сходятся души всех тварей, в его сердце вплетаются нервы всех тварей, и его личность расширяется до бесконечности и живет многоразличной жизнью всех тварей. «Юноша, брат мой, — рассказывает старец Зосима, — у птичек прощения просил: оно как бы и бессмысленно, а ведь правда, ибо все как океан, все течет и соприкасается: в одном месте тронешь — в другом конце мира отдается. Пусть безумие у птичек прощения просить, но ведь и птичкам было бы легче, и ребенку, и всякому животному около тебя, если бы ты сам был благолепнее, чем ты есть теперь, хоть на одну каплю да было бы. Все как океан, говорю вам. Тогда и птичкам стал бы молиться, всецелою любовию мучимый, как бы в восторге каком, и молить, чтоб и он грех твой отпустил тебе. Восторгом же сим дорожи, как бы ни казался он людям бессмысленным» [477].
Алеша свято хранит этот завет. Он не только любит, но и опьянен любовью ко всем людям и ко всей твари. Чудесная красота его христоликой вселюбви трогательно описана в главе, получившей название «Кана Галилейская». В то время как отец Паисий читает Евангелие над гробом, в котором лежит тело почившего старца Зосимы, Алеша тихо молится. «Обрывки мыслей мелькали в душе его, загорались, как звездочки, и тут же гасли, сменяясь другими, но зато царило в душе что‑то целое, твердое, утоляющее, и он сознавал это сам. Иногда он пламенно начинал молитву, ему так хотелось благодарить и любить… Но, начав молитву, переходил вдруг на что‑нибудь другое, задумывался, забывал и молитву, и то, чем прерывал ее. Стал было слушать, что читал отец Паисий, но, утомленный очень, мало–помалу начал дремать…
465
Подросток. С. 392.
466
Там же. С. 365, 368.
467
Братья Карамазовы. С. 369.
468
Там же. С. 368.
469
* Там же. С, 341.
470
Так, прпп. Сергий Радонежский (XIV век) и Серафим Саровский {XIX век) принимали медведя как гостя; Пахомий Египетский (IV век) и св. Феодора перебирались через Нил на крокодиле… Сам Господь Христос в пустыне был со зверями (Мк. 1: 13) — Флоренский П. А. Цит. соч. С, 305.
471
Идиот. С. 346.
472
См.: Дневник писателя. Т. X. С. 87.
473
Братья Карамазовы. С. 371. — В романе «Бесы» одна старушка, жившая в монастыре, говорит: «И всякая тоска земная, и всякая слеза земная — радость нам есть; а как напоишь слезами своими под собой землю на пол–аршина в глубину, то тотчас же о всем и возрадуешься» (С. 140).
474
Братья Карамазовы. С. 334.
475
Там же.
476
Идиот. С. 594.
477
Братья Карамазовы. С. 369.