Страница 20 из 77
- Есть дело, Яков Андреевич, но я потом зайду, как чаю попьете. Если, конечно, можно. День-то праздничный…
- Можно, можно, для хороших людей время всегда найдется, тем более в такую даль приехали. Подожди маленько, Федор.
Федя и Гриша спустились вниз по высокой лестнице, вышли на улицу и присели на ступеньку ждать.
А на лугу наро-оду собралось! Девчата уже песни затянули, и гармонь заиграла - настоящий праздник начинался на лугу. У Феди пятки чесались, сбегать бы туда и забыть все дела, ну их к лешему. Но вдруг Яков Андреич выйдет - а его и нету. Да ведь не захочет купец больше с ним дела иметь, никогда. А дело им нести придется, может, всю жизнь… Нет, нельзя, никак нельзя. Минутное удовольствие променять на серьезное, жизненное, нет, боже упаси и подумать этак.
Дождались наконец, слышно - застонали ступеньки под тяжелым телом Якова Андреича, в весе мужик, что и говорить.
- Ждать да погонять нету хуже,- сказал купец, вроде бы извиняясь,-Ну-с, зайдем-ка в лавку.
Из кучи ключей, нанизанных на медное кольцо, Яков Андреич выбрал нужный и отпер огромный висячий замок, отодвинул железный засов и с замком в руке вошел в свою лавку.
"Этакий замчище,- подумал Федя,- заместо якоря бы его на лодку, никаким течением нипочем не снесло бы".
- Проходите, люди молодые, милости просим. Феде после солнечной улицы показалось в лавке темно, как в подполье. Пока не пообвыкли глаза.
- Ну, Федор свет Михайлович, покажи свое дело,- сказал купец и зашел за стойку, на хозяйское место.
Федя развязал узелок, затем из холщового мешочка вытащил шкурки куницы и подал купцу. Тот взял в руки, подошел к окошку и долго встряхивал шкурки, мял, дул, рассматривал. Затем вернулся к стойке.
- Вот за эту,- положил он одну шкурку перед Федей,- заплачу три целковых. А вторую оцениваю на два с полтиной,- положил рядом с первой и вторую.
Федя аж оторопел от услышанного. Не сразу и возразил:
- Яков Андреич… это как же… это же… два с полтиной самая низкая цена… Куница же… хорошая…
- Верно сказал, Федор Михайлович, верно. Но это когда сразу, нележалые. А эти шкурки сколько пролежали - мне неведомо. Может, уже и моль завелась. Могу себе убыток причинить, и немалый.
- Эти шкурки, Яков Андреевич, только февральские. Сами посмотрите, все чисто, наилучшее…
- Даже и февральские, Федор Михайлович. Значит, всю весну и лето уже в сундуке отлеживались. Да и у меня лето-осень пролежат, сам посуди, куда я их сбуду до открытия зимней дороги? Рискую, сильно рискую. А убытков не люблю, грешен, не люблю убытков. Но если моя цена тебе не по сердцу - то я ведь силком не отбираю. Боже упаси. Держите дома, кто ж вас неволит? Но только, сам знаешь, пока они лежат, лучше не станут и не подорожают. Наоборот. Так что… сам думай.
Федя знал: поздно осенью, крайний срок - зимой - приедет чердынский купец Попов и возьмет шкурки много дороже. Да хоть бы и сам Яков Андреич - и он возьмет за полную цену. Нипочем они не определят, какого года шкурки, этого или еще того. И купец это понимает, как не понимать, не дурак же он. Но понимает, подлец, что Феде деньги нужны сейчас, позарез, иначе не тянулся бы в такую даль со шкурками в узелке… Сами Тулановы, конечно, обошлись бы до осени без этих денег, да ведь Илья тронется отсюда, из Кыръядина, в дальнюю Россию - как ему без копейки в пути?
- Ладно, согласен. Что положишь…- уныло молвил Федя.
- Ладно, оно и есть ладно, тебе ладно да и мне ладно, никому не накладно,- промурлыкал купец, не спеша забрал шкурки с прилавка, отнес куда-то в темный угол. А оттуда вернулся с маленьким железным ящичком. Маленьким же ключом на особой цепочке открыл щелкнувший замок, откинул крышку. Отсчитал деньги.
- Ты, Федор Михайлович, не думай чего худого,- благодушно попросил купец.- Был бы кто другой - я б ему и этого не дал. Зачем мне доброй волею лезть в убыток? А вас с отцом я уважаю, потому и оцениваю так высоко, как можно летом оценивать. Пять целковых с полтиною - не малые денежки. Вот они, бери и держи крепко. И пусть в ваши ловушки зверь-птица сами идут, да числом поболе. Пересчитай.
Федя деньги пересчитал. Пять целковых отделил и упрятал. А пятьдесят копеек зажал в кулаке и начал осматривать полки с товаром. Чего тут только не было! И конфеты всякие-разные, и пряники, и калачи. Да хорошо бы сестренке Агнии красивый платок либо шелковую ленту купить, то-то радости было бы у девчонки!
- Чего пожелаешь, Михалыч?- ласково спросил Яков Андреич.- На-ко вот, сегодня ты, по случаю праздника, можешь штоф русской водочки себе позволить.- Купец поставил перед Федей высокую бутылку и подмигнул.
- Не, спасибо, по мне она что есть, что нету ее,- отодвинул Федя бутылку.
- Не уважаешь водочку?- засмеялся купец.
- За что ее и уважать-то?- удивился Федя, который русские слова принимал такими, какие они есть, без второго смысла.
- Вольному воля, хозяин - барин,- Яков Андреич поставил бутылку обратно на полку.
Федя купил пять фунтов сахару и две пачки чаю. Это мать наказывала. Затем уже своей волей взял три фунта пряников, связку калачей, конфет по фунту, подушечек и круглых. Получилось - набрал на тридцать семь копеек, да еще и осталось.
Чего бы еще взять - Федя сразу решиться не мог, лучше попозже, потом, зайти, а сначала подумать. Копейки-то они копейки, а каким потом достаются…
Вышли из «магазина» и присели около амбара на какие-то порожние ящики. Сначала сгрызли по калачу, потом по прянику съели, а после позволили себе по одной подушечке и одному кругляшку.
- Вкусно, Гришуха?- спросил Федя, все еще расстроенный, что не удалось взять с купца настоящую цену за шкурки.- Может, еще?
- Не, не будем больше,- отказался Гриша.- А то разойдемся - не остановимся, домой не довезешь ничего.
- Ладно, потерпим,- согласился и Федя.- Надо еще другим оставить - Васию, Анне, Петру, Агнии, Гордею,- перечислил он всех родных и двоюродных и завязал гостинцы в узелок.
Теперь можно бы сходить туда, где народ давно собрался. Людей посмотреть, себя показать. Они пошли поглядеть гулянье. Пробились сквозь плотное окружение к гармонисту. Парни и девчата лихо отплясывали кадриль, кружась и цепляя друг дружку согнутыми в локтях руками. Вокруг гармониста плотным кольцом стояли зрители. По бокам сидели две девушки, поочередно ласково утирали пот с его лица - руки-то у музыканта заняты - часами гармоньи мехи растягивать легко ли…
Братья понаблюдали танцы и протиснулись обратно из круга. На соседней улице мальчишки играли в шары. Там же, в самом конце, молодые мужики резались в городки-рюхи. И куда ни подходил Федя, всюду испытывал он страстное желание поучаствовать, самому поиграть. Да и там, на лугу, очень хотелось ему потанцевать кадриль, он и танцевать умел не хуже здешних, нет, ничуть не хуже…
Но в танцах нужно иметь партнершу, а девушки у него здесь нету, да и вряд ли когда будет… В шары играть или в рюхи - опять же напарники нужны, один не сунешься, тем более - чужой, дальний. Но в одном месте мужики тянулись на скалках, кто кого перетянет. Тут каждый сам по себе, никакой команды не требуется. А почему бы силушкой не померяться, если она имеется? Зевак было много, и взрослые мужики, и молодые парни, и принаряженные бабы и девки, даже детишки-мелюзга. Тут болели за своих, за знакомых, подначивали, подзадоривали, смеялись. Один крепкий мужик с густыми усами уже троих перетянул на себя,- поднимет их на ноги и опять вопросительно нос задирает на окружающих: кто следующий насмелится против него сесть?
Федя тут же, как освободилось место, и сел напротив, упершись ногами в его пятки. Еще когда со стороны смотрел, заметил он, как хитрит этот усач: тот чуть-чуть раньше соперника успевал выпрямить ноги в коленях и тем самым теснил противника, облегчал себе задачу. Федя и решил про себя: не даст он усачу дурить ногами. А там посмотрим, кто кого. Ухватились за скалку, приготовились рвануть соперника под команду «раз, два, три». За мгновение до команды «три» Федя сам выжал свои ноги - первый!- и легко поднял усатого.