Страница 18 из 77
- Да ведь и ночью светло,- отозвался Федя.
Феде и Илье не дали даже за лодку взяться, без них и перевернули, без них и спустили на воду - по воздуху пронесли, на руках.
- На обратном пути не обойди, покажись,- попросил Василий.- Надо бы поговорить, Федя. Когда назад?
- Дня через четыре, дядя Василь.
Илья оттолкнул лодку и, в такт с Федей, начал толкаться шестом. Ночью даже не стемнело, только краски потускнели. Один раз Федя отклонился от фарватера, которого он придерживался с непонятным Илье постоянством, безо всяких видимых примет,- и они тут же сели на мель. Второй раз задержала толстая елка, обвалившаяся поперек реки. Больше часа махали по очереди топором, чтобы отворить себе путь. Перед восходом солнца стала одолевать сонливость, сонный дядька к ним прицепился Илья снял накомарник и начал плескать воду себе в лицо. Федя сделал то же самое. Немного полегчало.
- Доплывём до подходящей открытой косы, где ветерком обдувает, - сказал Федя,- и отдохнем.
Солнце подымалось все выше, и то спереди слепило глаза, то пекло затылок. Песчаная коса обнаружилась вскоре. Пристали. Натянули полог. Федя рассчитал так, чтобы через час они оказались в тени. Надо бы спокойно поспать… Устали.
Первым проснулся Федя. Было тепло, но не жарко. За пологом, слышно, с тихим плеском струилась река, покачивая ивовые прутья, торчащие из воды; слабый ветерок шарил в верхушках деревьев, изредка спускался на песчаную косу, легонько трепал полог. Весь лес наполнен был птичьим гомоном. Федя чувствовал, что выспался еще не вполне, усталость не прошла, но глаза больше не закрыл, закинул руки под голову и так полежал, думая про завтрашний праздник.
Правда, что худа без добра не бывает: если бы не Илья, не случай с солдатом, не попасть бы ему в Кыръядин на Троицу.
К вечеру будут они у бабушки, в самом центре сельского праздника. Сердце замирает у Феди, как представит себе разодетую праздничную толпу. И себя среди всех, в нарядной рубахе. Вот, надо только еще к Якову Андреичу зайти. Да так зайти, чтоб и не промахнуться, не обидеть купца и самому не прогадать. Проснулся Илья. Встали, умылись, отмахиваясь от наседающих комаров. Съели рыбник, что дала им на дорогу мать. Плыли и радовались: ветерок разгулялся и сдул комарье, окаянное племя. Правда, на смену прилетели оводы. Но от них не надо хоть в накомарнике париться. На Эжву-реку выплыли к обеду. До Кыръядина оставалось около трех чомкостов.
- Илья, ты будешь приманкой,- сказал Федя.- Присядь и лови на себе оводов. Я один погребу. Скоро большой перекат, там и хариусов половим.
Федя подгребал веслом, направляя лодку, а Илья то и дело хлопал себя по коленям, по рукам, по груди, дурачился, кричал:
«Есть!» - и заталкивал жадных оводов в полотняный мешочек. Скоро впереди послышался гул переката. Федя пристал к берегу, вырубил себе удилище, привязал к веревке большой камень-якорь. Первый раз якорь бросили перед перекатом. Федя взмахнул удочкой. Едва овод на крючке коснулся воды, хариус схватил его. «Есть!» - теперь уже Федя крикнул азартно слово, которое недавно повторял Илья. В лодке забилась небольшая серебристая рыбка. Поймали еще несколько штук и подняли якорь:
- Здесь, видать, все такие. Пускай подрастут. Спустимся чуть ниже, там попробуем. Чуть ниже по течению началось невероятное: хариусы брали один за другим, рыба была отборная, длиной в семь-восемь вершков. Федя махал удочкой то влево, то вправо, с обоих бортов, вскоре и наживка кончилась. Но и рыбы поймали немало.
- Давай вон туда, за камни, пристанем,- сказал Федя, и они погнали лодку к берегу.- Я схожу за берестой, Илья, а ты уху сготовь.
- Сколько рыбин сварить?
- А сколько съедим, столько и свари,- ответил Федя, всматриваясь в приближающийся лес.
Направился он в левую сторону, там, показалось ему, место было более сырое. А на сыром бересту легче снимать. Наелись ухи до отвала: и проголодались, и вкусно было несказанно. Федя смастерил из бересты короб и положил туда остальную рыбу - десятка два отборных хариусов, каждый не меньше фунта. Рыбу присолил сверху и прикрыл травой. Хороший гостинец привезет он на праздник. Хоть жарить, хоть в рыбник, не ударит перед бабушкой в грязь лицом.
Приплыли они в Кыръядин еще до захода солнца. Подтянули лодку на берег, взяли свое нехитрое имущество. Бабушка заметила их с крыльца и, пока они приближались, долго всматривалась.
- Но, вроде бы Федюшка наш идет?- вслух сказала она сама себе и, осторожно ступая, спустилась навстречу.- Так и знала, так и знала, не зря кошка с утра умывается… Идите, идите, дитятки…
Федя подошел, поздоровался. Илья чуть поотстал и остановился у изгороди. Бабушка любовно гладила внука по руке:
- Слава богу, живой, здоровый, эва, как вымахал, и так на деда похож стал, на покойного… Федюшко, внучёк…
- Глаза у бабушки повлажнели.- Экую даль живёте, и не повидаться, когда захочешь… Как дома? Все ли живы здоровы?
- Здоровы, бабушка, здоровы все. Кланяются вам.
Из дома вышла тетя Настя, ласково позвала:
- С верховьев Ижмы гости прибыли… входите, входите, мама, приглашай гостей…
Илья молча наблюдал встречу родных и чувствовал какое-то особенное тепло вокруг себя, сердечное тепло людей, благорасположенных друг к другу, живущих простой и честной жизнью. Вслед за матерью на крыльцо высыпали двоюродные сестры и братья Феди, закружились вокруг, загомонили.
- Мама, пока мы на стол собираем, может, Федя с товарищем после дальней-то дороги в баню пойдут? Жару еще много осталось,- предложила тетя Настя.
- А и освежитесь, Федюшко,- поддержала ее бабушка.
- Вот хорошо, комарье нас порядком покусало…
- Тогда я мигом свежего белья скалкой покатаю. А может, сначала покушаете с дороги?
- Спасибо, мы еще не проголодались, бабушка.
- Гриша, отнеси в баню пару ведер холодной воды,- приказала тетя Настя сыну.
Федя представил родным Илью и протянул бабушке короб с хариусами:
- Вот, по реке спускались, дак напрыгало в лодку… Пока отпаривали в бане комариные укусы, Илья спросил Федю:
- Тут как будем, Федя, снова мне заикаться? Или другое что придумаем?
- Не надо, Илья. Скажу, что на Чердынь пробиваешься.
- А почему, зачем?
- Да мало ли. Надо человеку - вот и идет. Не скажешь сам, не станут допытывать. А дяде Дмитрию я немножко расскажу, чтобы по селу лишнего не болтали. Тут и староста, и урядник, и становой пристав…
Так и договорились. После ужина их уложили, как братьев,- на одну широкую деревянную кровать в маленькой летней комнатке.
С той минуты, как заключенный Туланов узнал, что начальником у них старший майор Гурий Илья Яковлевич, он несколько раз вспоминал эту летнюю прохладную комнатку в доме бабушки и широкую деревянную кровать, на которой они, по-братски, спали после длинного пути по тайге и рекам: он и Илья. Тогда еще просто - Илья. Без званий, без отчества. Разве брата зовет брат - по отчеству?
После бани спалось долго и вкусно. Спали бы еще, да бабушка разбудила:
- Вставайте, дитятки, обедать пора. День-то сегодня какой… Федюшко, Троица нынче, большой праздник, надень вот, я принесла, это от деда осталось. Он ведь тоже большой был да сильный…
Она поставила рядом с кроватью кожаные блестящие сапоги, повесила на стул кумачовую рубаху и пестрядинные, в полоску, штаны. Феде вдруг стало как-то зябко внутри и горло сдавило спазмой - с такою силой охватило его глубокое родственное чувство и к бабушке, и к умершему деду, который, молодым, выходил на люди вот в этой самой одежде.
Умылись. Приоделись. Илья поверх голубой рубашки опоясался ремнем, расчесал гребешком густые черные волосы, усы, а наметившуюся бороду погладил рукой и рассмеялся:
- Подумай, Федя, уже не колется. Еще полмесяца - и стану я бородатым дедом.
- Молод для деда,- улыбнулся Федя.- И глаза и лицо - все молодое…
А когда Федя переоделся в праздничное да подпоясался плетеным пояском с кисточками, Илья широко и радостно открыл глаза: