Страница 22 из 64
силой, приветливо улыбнулся:
- Здравствуй, андел мой.
Василий Петрович Ильюшин ко всем, без
исключения, обращался только на «ты» и через
слово, всегда добавлял «ангел мой». При том
звучало это, как «андел мой».
… Ещё несколько лет назад первейшим
московским, да пожалуй, российским, барышником
считался Григорий Савельевич Бардин. Никто не
мог сравниться с ним в знании лошадей, умении с
первого взгляда определить будет толк из жеребёнка
или нет. Да и такими связями, как у него никто из
конеторговцев похвастаться не мог. Среди
пользовавшихся его услугами, был сам император
Александр II. А с его братьями, великими князьями
Николаем и Михаилом, Бардин не раз чаи гонял. Но
умер старик, а его сын, хоть и был хорошим
лошадником, хваткой отца не обладал. Он свернул
дело, продал конюшни вместе с роскошной дачей. А
место Бардина в конеторговле заняли Демин,
Мягков, Портаненко, Файнберг… В Москве на
первое место уверенно выдвинулся Ильюшин.
128
Торговлю Василий Петрович вёл с размахом.
Лошадей простых пород его приказчики скупали
косяками. Разводили по многочисленным
ильюшинским конюшням, где их «обламывали» -
приучали к сбруе и вожжам, ставили на ход. А
потом, разумеется, по цене значительно
превосходящей первоначальную, перепродавали.
Широко использовал Ильюшин и торговлю в
рассрочку. Не может извозчик сразу выложить за
приглянувшуюся ему «киргизку» 45 рублей - не
беда. Покупай за полста. Двадцать заплатишь сразу,
а остальные будешь отдавать постепенно - по
пятёрке в месяц. Всем удобно и выгодно - и
продавцу, и покупателям. Сперва находились
охотники не возвращать кредит. Но для разговоров с
ними у Ильюшина имелись специальные люди. Они
же помогали рыночным смотрителям следить за
порядком на Конном рынке.
Рысаками Ильюшин занимался лично. Сам
объезжал лучшие конные заводы и покупал
молодняк целыми ставками. Зорко следил он за
беговыми новостями и веяниями мировой моды.
Допустим, выиграл дурасовский Полкан Большой
императорский приз и вскоре Василий Петрович
предлагает желающим его двухлетних полубратьев
и полусестёр. Стали парижские модницы кататься в
шаробанах, запряженных только светло-серыми
лошадьми, у Ильюшина тут же появляются рысаки
такой масти, да ещё и от лучших производителей
голицынского завода…
129
- С чем пожаловал, андел мой? Поди,
объявления для своего журнала просить будешь?
- Не буду. Зачем вам на объявления деньги
тратить, когда Ильюшина и без них по всей России
знают.
Польщенный барышник заулыбался:
- Это ты, андел мой, правильно сказал. Да
только приврал малость. В Москве меня знают, в
Тамбове, Рязани… В Сибири даже. А где-нибудь в
Польше люди и не слышали.
- Пока не слышали, а вот почитают мой
журнал…
- Ох, и ловкач ты, андел мой! Уговорил,
подумаю на досуге.
- Да я к вам не из-за объявлений.
- Никак рысачка купить надумал? Это
правильно. Репортёр на извозчике и конке мотаться
по городу может. А редактору-издателю без своего
выезда не солидно как-то.
- Нет, Василий Петрович. На хорошего
рысачка у меня сейчас денег мало, а бракованного
покупать не стану.
- Так чего тогда, андел мой, надо? Ты знаю,
человек занятой, без дела не приехал бы.
- Вопрос один к вам имеется. Деликатный
вопрос.
- Да ты не мнись, андел мой. Я мужик
простой, со мной можно и без политесов разных.
- Слухи по Москве ходят насчёт Удалого,
Феодосия Портаненко…
130
Ильюшин сразу помрачнел:
- Вот ты о чём. А тебе зачем? Пропечатать в
газетах хочешь?
- Газеты здесь ни при чём. Пообещал я
Николаю Павловичу найти и вернуть жеребца.
- Тогда совсем другой расклад, андел мой.
Только о таких делах на дворе толковать невместно.
Пошли ко мне в контору.
Конторой Ильюшин называл тесную
комнатушку при конюшне, вся обстановка которой
состояла из небольшого стола и двух табуретов.
Трудно было поверить, что здесь зачастую
заключаются сделки на десятки тысяч рублей.
Василий Петрович распорядился принести самовар.
Как и большинство москвичей, он был большим
любителем чая и пил его по шесть-семь раз в день.
- Страна у нас большая, - сказал Ильюшин. -
Лошадей не счесть.
- По данным Всероссийской конской переписи
прошлого года более двадцати миллионов голов, -
уточнил Лавровский.
- Вот и я про то. Места и лошадей всем
хватит. Покупай и продавай, сколько хочешь.
Другим только не мешай. При Григории
Савельевиче, вечная ему память, мы дружно жили.
Покойный мужик крутой был. Любого за
самовольство мог в бараний рог скрутить. А как
помер, так и начались свары. То полтавские хохлы
на уваровскую ярмарку под Тамбовом косяки
«украинок» пригонят и цены собьют. То саратовские
131
ребята на ярмарке в Белой Церкви свои порядки
устанавливать начнут. До смертоубийств доходить
стало… А на заводах такое твориться началось!
Припозднился я как-то с поездкой в Тульскую
губернию. Приезжаю к Офросимову. Нет, говорит,
молодняка, позавчера Феодосий Портаненко весь
скупил. И заплатил, мол, поболее вашего. Еду к
Кулешёву - то же самое. Поехал к Попову.
Оказывается, и тут меня опередили. Только на этот
раз не Портаненко, а Хмара.
- Ну и, что вы на это? По другим тулякам
поехали?
- А я, андел мой, не святой. Когда по правой
щеке вдарят - левую не подставляю. Махнул я под
Харьков на завод Георгия Ивановича Рибопьера.
Потом по киевщине и херсонщине помотался. До
самой Одессы добрался. Таких рысачков накупил -
залюбуешься. А на обратной дороге их у меня
отнять захотели.
- Отобрали?
- Держи карман шире. Мои молодцы себя и
меня в обиду не дадут. Да ты, андел мой, их,
кажись, видел?- хитро прищурился Ильюшин.
- Довелось однажды, - не стал скрывать
Алексей.
… В 1880 году Лавровский и Малинин, только
что занявшиеся частным сыском, вызвались помочь
графу Рибопьеру у которого конокрады угнали
несколько призовых рысаков. Лошадей нашли. Но
недалеко от Харькова, по незнанию местности,
132
угодили в засаду устроенную цыганами. Очень
плохо кончилось бы это для сыщиков, но на помощь
им подоспел Рибопьер со своим неразлучным
другом Карлом Петионом и тремя ильюшинскими
служащими…
- Одно слово, настоящая война началась, -
продолжал конеторговец. - Огромные убытки несём.
А ворью всякому от нашего раздора раздолье.
Краденых лошадей на ярмарках и рынках чуть ли не
в открытую продавать стали…. Спасибо Михал
Михалычу Дёмину. Умнейший он человек, дай ему
бог здоровья. Мужики, сказал он, пора за ум
браться, договариваться надо. Собрались мы у него
в Козлове - я, харьковский Портаненко, полтавский
Хмара. Вася Панин из Питера приехал. Да ещё
Мягкова и Файнберга позвали. Потолковали по-
людски, за самоваром и договорились. От Харькова
весь юг за Портаненко и Хмарой остается. Мы туда
не лезем. Зато и они дальше Харькова в Россию нос
совать не станут. На том все крест целовали.
- И Файнберг крест целовал? - пошутил
Алексей. Но барышник шутку не принял:
- Он именем своего бога поклялся. А у евреев,
андел мой, на этот счёт строго… Почти два года
живём мирно, душа в душу. Уговор не нарушаем. И
вдруг такое… Беда… До сих пор не верится, что эту
афёру с Удалым Феодосий затеял. Ведь он, сукин
кот, знает, чем отвечать придётся.
133