Гарпагониада

Все были в долгу друг у друга и все ненавидели и презирали друг друга.

Когда проходили Анфертьев и Торопуло, кура бегала по двору. В окне третьего этажа показался бюст певца, торговавшего чужими песнями. На голове бюста была элегантная кепка, синий с полосками шарф был обвернут вокруг шеи.

- Эй, крыса, - закричал, - боюсь, ты мне нужен. И ты Анфертьев тоже зайди.

Бюст, бросив во двор окурок, скрылся.

Табачник на культяпках, огрызнувшись, стал подниматься по лестнице.

- Вот что, - сказал Мировой, - мне инвалид нужен, жизнь вольную и богатую я тебе на старости лет предлагаю, будешь каждый день в стельку пьян, если пожелаешь. Слышал я, как ты поешь, голос у тебя сиплый, гитару ты, точно бабу, щиплешь. Будешь ты любовные романсы распевать, мою публику это до слез проймет. Кубанку тебе еще завести не мешает. Садись, папаня, сейчас я тебе все толком объясню.

И не давая вздохнуть Синеперову, бегая жуликоватыми глазами, он, взяв его под руку, посадил к столу, где стояли водочка и закуска.

- Видишь, как я живу. И ты также жить сможешь. Будут у тебя на столе все дефицитные товары. Девушки тебя любить будут. Заграничные папиросы снова покуривать начнешь. Смотри, у меня денег куры не клюют.

Мировой вынул из кармана кипу кредиток и бросил рядом с водкой.

Стол был накрыт удивительно чисто. Скатерть, синеватая, как рафинад, и подкрахмаленная, спускалась до середины точеных, украшенных шарами, ножек. Витиеватый, наполненный влагой графин, бюсты и талии рюмок сверкали на солнце. Сочная полная, необыкновенной величины вобла со своей золотой головой лежала красавицей на блюде. Рядом стройная, чуть подернутая серебряной сединой селедочка раскрывала наполненный зеленью рот. Огромная колбаса с белоснежными кольцами жира чуть касалась тарелки. Желтокрасная кетовая икра вызывала горечь во рту.

Все призывало выпить. И эта наполненная светом, удивительно чистая комната, богатая постель с колонной постепенно уменьшающихся подушек, заставили Синеперова подумать, что сегодня праздничный день. Но тщетно он пытался припомнить, что могло бы послужить сегодня поводом к столь торжественной чистоте.

Исподлобья он взглянул на богато убранный стол.

- Видишь, папаня, как люди живут, - сказал Мировой. Это что, начало дня, а вот если ты пойдешь со мной, у тебя совсем мозги вспотеют.

Подхватив инвалида, Мировой подвел его к столу, и, отняв костыли, заставил сесть.

- Нагружайся, - сказал он, - пей, ведь не краденное. Пей, раз пришел.

Анфертьев явился.

- Вот что, миляга, - сказал Мировой. - Видишь полфедора - он показал Анфертьеву поллитра. - Ты у меня завтра петь будешь, я театр организовываю. Хрусты еще в придачу получить. Ты же один не пой, я тебя покупаю.

- Ладно, мне все равно, - ответил Анфертьев, - дай приложиться.

Возвращался Торопуло, а следом за ним шла Манька-Сверчок.

Спустя полчаса после возвращения Торопуло раздался звонок. Торопуло открыл дверь. Перед Торопуло стоял человек со значком "Готов к труду и обороне".

- Здесь живет Василиса Михайловна?

- Какая Василиса, - удивился Торопуло.

- Это квартира восемь?

- Нет, четыре.

- Извиняюсь.

Анфертьева разбудил страшный крик за стеной. Он прислушался.

- Выну я из тебя твою жемчужную распроклятую душу и вместо нее вставлю. . .

- Опять милые ссорятся, - подумал Анфертьев и задремал. Его уже давно не волновали женские крики.

Мировой не договорил. В одной рубашке выскочила Пашка на снег. Двор бы пустынен.

Ей показалось, что идет фильм.

Она почти слышала характерный треск, какой бывает при прохождении ленты в аппарате. Ей казалось, что это не с ней происходит. Она остановилась во дворе и не знала, что ей делать. Ворота были заперты, будить дворника было невозможно.

Как затравленный зверь, она закричала, затем завизжала.

- Бьют, бьют! - и покатилась по камням.

В остервенении Мировой бросился за ней, пытался схватить ее за волосы, за рубашку, зажать ей рот, чтоб эта стерва не позорила его, но она отбивалась, кричала все истошнее, невыносимее. Он принялся ее бить ногами, наклоняясь и спрашивая будет ли она еще кричать.

Он ударил ее ногой под ребра и отошел.

Она поднялась, побежала за ним, крича:

- Как ты смеешь меня бить!

Она ругала его последними словами. Он дал ей в морду, она сжевала и съела оплеуху.

Она стала за ним подниматься по лестнице.

- Проси прощения, - сказал Мировой мрачно. - Я знаю, как со стервами нужно обращаться, - подумал он, - теперь неделю будет, как шелковая.

Анфертьев слышал, как его соседи вернулись. Когда все успокоились, он крепко уснул.

Мировой рылся в письменном столе и в полголоса произносил: - Мать твою так. Что же это значит. Издеваются надо мной что ли?

Какую бы пачку он ни раскрыл всюду многокрасочные изображения на конфектных бумажках.

Заглянул Мировой вглубь стола - и там конфектные бумажки.

Чертыхнувшись, он принялся открывать другие ящики - точно пачки кредиток: аккуратно связанные золотыми и серебряными ленточками, лежали пожелтевшие меню.

Прочел Мировой, разобрал и вдруг воспылал негодованием.

- Такого инженера нужно поматросить да в Черное море забросить, - произнес он почти вслух. - Посмеялись надо мной вместо инженера повара мне подсуробили. Будет у Пашки спина мягче живота. Пусть знает, не фрайер я, чтоб меня на хомут брать.

Но тут его взгляд упал на сундук, стоявший в углу. Быстро открыл его Мировой, стал рыться и запихивать в карманы.

Один сверток раскрылся, сверкнули ордена. Подмигнул Мировой и закрыл сундук.

Точно тень, исчез из комнаты.

ГЛАВА 14 ГАСТРОЛЬ АНФЕРТЕВА

- Не отставай, гады, - обернувшись, крикнул Мировой и со своей кухаркой пошел вперед.

Два капитана, один с гитарой, другой с мандолиной и Анфертьев в качестве гастролера-певца спешили за ним.

На голове гитариста сидела кубанка, во рту торчала папироса, обшитая лакированной кожей культяпка сверкала, как голенище. Другой инвалид был одет попроще, у него не хватало только одной ноги, вместо другой у него была деревяшка с явными следами полена. Петлицу его пиджака украшала красная розетка. Он шел без головного убора.