Страница 97 из 133
В тени оставался фактор создаваемого атомного оружия. Ученые, да и некоторые политики, предупреждали американское руководство, что монополию на его изобретение сохранить нельзя, и лучше сделать это оружие средством объединения, а не разъединения антигитлеровской коалиции.
Черчилль уже в 1943 году беспокоился о том, чтобы американо-английские усилия не были предвосхищены немцами (логично, они враги) и русскими (а это говорило о той роли, которая отводилась ядерному оружию в послевоенной дипломатии). Заместитель У. Черчилля по вопросам атомной энергии сэр Джон Андерсон тогда же отметил, что бомба "будет устрашающим по своему значению фактором в послевоенном мире, поскольку даст любой обладающей этим секретом стране абсолютный контроль". Президент Ф. Рузвельт отдал особый приказ хранить секрет проекта "Манхеттен" не только от немцев, но, подчеркиваем, и от русских.
В конце 1943 года Минск был еще в руках немцев, Ленинград находился в тисках блокады. Западные союзники сражались лишь на Сицилии и в ливийских песках, вся Западная Европа продолжала оставаться гитлеровской крепостью. Военные действия второй раз - теперь уже с востока на запад - прокатывались над Центральной Россией. Поделиться с Советским Союзом ядерными секретами в такой обстановке явилось бы актом союзнической солидарности в самом высоком значении этого слова. Советская физическая наука отличалась высоким уровнем, и ее вклад в совместный атомный проект мог бы послужить основой сплоченности, а не раскола.
Можно представить себе и Совет Безопасности ООН, опирающийся на ядерное средство возмездия в своей охране мира от военных конфликтов. Нетрудно представить и основы послевоенной кооперации, общий пул ядерного горючего, создание Международного агентства по атомной энергии на много лет раньше, чем это произошло впоследствии - и с гораздо более широкими полномочиями. А главное, возможно было бы избежать периода страшного напряжения, вызванного атомным шантажом одной стороны, а затем обоюдным соревнованием в ядерных вооружениях, в ходе которого под вопрос встала сама биологическая форма жизни на Земле. Мир в полной мере ощущает сейчас последствия той узкой точки зрения, которая предполагала использовать атомное оружие для подкрепления силовой дипломатии страны, первой взявшей его на вооружение.
"Оверлорд"
Президент не беспокоился о том, что должны были получить русские. Он думал, что их требования справедливы.
У. Леги. 1945 г.
Рузвельт в эти годы хотя и носил титул главнокомандующего, но никогда не надевал униформы. Напротив, его обычная одежда была сугубо цивильной, никакого "подлаживания" к военному стилю: фланелевая рубашка, старая шляпа, беззаботно-небрежно завязанный галстук создавали впечатление о дядюшке, отправляющемся на уик-энд. Но такие авторитеты, как Эйзенхауэр, были поражены его знанием карт боевых действий и быстротой оценки местности. Военные ценили закатанные рукава его рубашки - демократический президент руководил армией демократической страны. Рузвельт с одинаковой легкостью общался и с генералом и с рядовым. И в армии много говорили о его поступке на Гавайях: президент попросил провезти его через палату инвалидов, лишившихся конечностей. Он не сказал им ни слова, только улыбался и махал рукой. Чувствуя их горе, он показывал своим видом, что все в жизни можно превозмочь, и нет места отчаянию.
Тегеран был поворотным пунктом в эволюции дипломатической стратегии президента Рузвельта. В ней обозначились, по меньшей мере, три новых акцента. Во-первых, Рузвельт теперь был полон решимости окончательно сокрушить мощь стран "оси". В начале 1944 года в ответ на просьбы "смягчить" требование безоговорочной капитуляции, выдвинутое в отношении Германии, он подчеркнул свою непреклонность. "Довольно долгие годы учебы и личного опыта в самой Германии и за ее пределами привели меня к убеждению, что философия немцев не может быть изменена декретом, законом или приказом. Изменение философии немцев должно пойти эволюционным путем и может по времени занять жизнь двух поколений". Рузвельт хотел уничтожения Германии как силового центра. Он полагал, что если этого не сделать, то немцы после очередной паузы начнут третью мировую войну. В представлениях Рузвельта о будущем Западная Европа в целом должна была уступить лидерство другим претендентам.
Во-вторых, обозначились изменения в отношении китайской стратегии Рузвельта. Благодаря американским победам последних месяцев война приблизилась к Японским островам, и теперь президент надеялся довести потери японского флота до 200 тысяч тонн, это оборвало бы связи между Японией и плацдармом японцев в Китае. Были намечены способы налаживания воздушного моста с Чунцином. В январе 1944 года в американские ВВС начали поступать тяжелые бомбардировщики с большим радиусом действия. Сотни, а затем и тысячи самолетов уничтожали индустриальную мощь Японии. Теперь Рузвельт не сомневался, что и без обольщения четы Чан Кайши он получит желаемый доступ к стране, которая еще недавно была почти вне пределов досягаемости. У Рузвельта крепнет уверенность, что, кроме США, никто не способен поставлять Китаю средства для модернизации, а значит, воздействие на китайский фактор можно считать гарантированным.
Третий новый элемент рузвельтовской стратегии связан с историческими событиями, происходившими в начале 1944 года на советско-германском фронте. Советские войска, ликвидировав блокаду Ленинграда, вышли к довоенной границе с Финляндией, совершили бросок по Украине и достигли границы с Румынией. Война вступила в новую фазу. Забрезжила заря победы. И в союзной дипломатии наряду с новыми надеждами (Тегеран) обозначились новые проблемы.
Глядя на Белый дом теперь, мы видим, как именно в 1944 году федеральная система начинает приспосабливаться к роли "правителя империи". Прежний аппарат президента разрастается, информация захлестывает его, военные ведомства, разведка и службы стратегических оценок превращаются в гигантские учреждения. Проблемы, которые здесь рассматриваются, имеют глобальные параметры. Действия Объединенного комитета начальников штабов, Комитета военной мобилизации, Объединенного штаба планирования приобретают трансконтинентальный характер. Бюро федерального бюджета теперь распоряжалось колоссальными суммами. Все эти многочисленные службы "замыкались" на помощниках президента.
Рузвельт в эти очень важные месяцы рубежа 1943 - 1944 годов, будучи, как обычно, внешне непринужденно общителен, по-прежнему разрабатывал дипломатическую стратегию в самом узком кругу. Однако место заболевшего Гопкинса (у него обострилась язва) занял в качестве советника по военно-дипломатическим вопросам адмирал У. Леги, а в качестве советника по внутренним вопросам - Дж. Бирнс. При этом крайне централизованный характер принятия решений стал устойчивой чертой Вашингтона военного времени. Выше уже говорилось, что Рузвельт презирал бюрократию и всегда стремился "спутать карты" строгого бюрократического подчинения. Он выдвигал вперед то одного, то другого деятеля, создавая между ними конкуренцию и играя на ней. Так, военные проблемы он обсуждал то с Маршаллом, то со Стимеоном, и ни один не мог сказать, кто более за них ответствен.
Президент любил организовывать экстренные комитеты, рабочие группы, временные структуры и т. п. Именно таким образом он пытался избавиться от закоснелости мышления. При этом Рузвельт часто сознательно стремился к тому, чтобы одна организация не знала, чем занимается другая с параллельными целями. В такой обстановке президент исключал всякую возможность оппозиции, дробил связи помощников, получал целый букет мнений, из которых финальное выбирал сам. Добавим к этому любовь президента к секретности. Рузвельт чувствовал себя в такой системе как рыба в воде. Многих же прочих подобная система сбивала с толку.
Воспоминания об этом периоде говорят об ухудшении здоровья Рузвельта. Хотя его энергия продолжала изумлять, вечером его донимали головные боли. Временами по утрам он имел измученный вид. Десять лет назад его давление было 78 на 136, а теперь (март 1944 г.) - 105 на 188. Врачи отметили расширение сердца. Страшное напряжение войны начало сказываться на президенте. Диагноз - гипертония, сердечная недостаточность. Прописано: не плавать в бассейне, диета в 2600 калорий, десятичасовой сон, отдых после обеда, ограничения в курении. Врачи просто не рискнули предложить ему недельный отдых. Но Рузвельт сам решил принять приглашение Б. Баруха отдохнуть в его поместье в Южной Каролине. Он сократил свой рацион спиртного до полутора коктейлей перед ужином, число сигарет "Кэмел" уменьшил с тридцати до пяти. Гопкинсу он пишет в эти дни, что наслаждается отдыхом, спит двенадцать часов в день, лежит на солнце, контролирует свой темперамент, "и пусть весь мир катится к черту".