Страница 91 из 133
В устье Потомака Рузвельта уже ждал линкор "Айова". На линкоре гордости американского военно-морского флота, оснащенном девятью шестнадцатидюймовыми орудиями, находились генерал Маршалл, адмирал Кинг и генерал Арнольд - командующие сухопутными, военно-морскими и военно-воздушными силами США в окружении многочисленного аппарата штабных офицеров. Во всем великолепии линейный корабль направился через Атлантику, олицетворяя собой новое могущество Соединенных Штатов Америки.
То, что этим могуществом нужно было распоряжаться осторожно, показали ближайшие же маневры в океане, когда сопровождающий эсминец по ошибке направил торпеду в "Айову". Взрыв вызвал ярость адмирала Кинга, но верховный главнокомандующий - Рузвельт отнесся к виновному офицеру благосклонно. Накануне великих решений он готов был простить малую оплошность. Рузвельт всматривался в океан, он наслаждался отсутствием газет и предвкушением будущего. Нет сомнения, он думал, что это будущее в его руках. Здесь, в океане, он размышлял о маневрах Японии. Лица, первыми замышлявшие акты агрессии, первыми побежали с тонущего корабля. Даже премьер-министр Тодзио спрашивал императора Хирохито: "Почему бы не пообещать завоеванным странам независимость в некоем неопределенном будущем?"
Напомним, что идея создания Великой Восточно-азиатской сферы сопроцветания была выдвинута в ноябре 1938 года первым правительством принца Коноэ. С началом войны размах "паназиатской" пропаганды, осуществляемой Японией, достиг грандиозных размеров. (О "братстве" азиатских народов говорили те, кто уничтожал миллионы - это не преувеличение - азиатов. Особенно массовый характер геноцид со стороны японцев принял в Китае.) "Сфера сопроцветания" нужна была японским милитаристам для обеспечения своих насущных нужд в войне на Тихом океане. В русле новых замыслов Япония провозгласила в мае 1943 года идею конференции глав марионеточных правительств, входящих в Великую сферу сопроцветания, и такая конференция была созвана в ноябре.
Все это ясно говорило об одном: верхушка империалистической Японии начала понимать, что о победе в войне не может быть и речи, пора искать выход с минимальными потерями. Последовали маневры в отношении правительства Чан Кайши. Рузвельту нужно было следить за активизировавшейся дипломатией японцев, не позволить им прибрать к рукам Китай, на который президент возлагал столько надежд.
Пересекая Атлантический океан и направляясь к алжирскому побережью, Рузвельт просматривал свою "французскую папку". Специальный представитель президента сообщал 31 июля 1943 года, что в Алжире циркулируют слухи, будто американцы намерены навсегда остаться в Северной Африке, будто они покупают почту, радио и телеграф, завладевают местным рынком, чтобы окончательно лишить здесь французов всякого влияния. И на квебекской конференции "французские дела" отняли значительную долю времени Рузвельта и Черчилля, Хэлла и Идена. Хэлл вспоминает: "Когда Иден поднял вопрос о признании Французского комитета национального освобождения (ФКНО), я отметил, что это первый случай полного и открытого несогласия премьер-министра с политикой американского правительства. Иден указал на то, что в 1940 году де Голль был их единственным другом. Я тотчас ответил, что Британия имела еще одного друга - Соединенные Штаты, и я напомнил ему о различных формах нашей помощи, включая усилия по предотвращению передачи французского флота и североафриканских баз в руки немцев, деятельность посла Леги, поддерживавшего мужество и высокий дух французов вишийской Франции, нашу военно-морскую помощь, осуществлявшуюся задолго до нашего вступления в войну".
Но, однако, общие воспоминания не привели к смягчению твердой позиции, занятой англичанами.
В свою очередь де Голль после падения Муссолини не теряя времени заявил, что никакое решение итальянской проблемы не будет полноценным, если в нем не примет участия Франция. ФКНО имел основания для надежд на подключение своего представителя к обсуждению итальянского вопроса, поскольку в итальянской кампании с успехом принимали участие французские дивизии. Однако Эйзенхауэр через неделю после итальянской капитуляции подписал условия перемирия, в которых французская сторона не упоминалась вовсе. ФКНО не был уведомлен об условиях союзников, у него не запрашивали мнения на этот счет. Ясно было, что американский главнокомандующий не считал своей обязанностью консультации с Алжиром. Более того, американцы разрабатывали собственные планы будущего французских колоний.
Уже в середине марта 1943 года, во время встреч в Вашингтоне, Иден получил довольно полное представление об американских планах в отношении Франции: "Мне казалось, что Рузвельт хотел взять нити будущего Франции в свои руки, чтобы самому решить судьбу страны". Тогда же Рузвельт отметил, что, говоря о возвращении Франции ее колониальных владений, он имел в виду лишь Северную Африку. Это замечание заставило Идена молча сделать вывод, что судьба французских территорий станет предметом борьбы между США и Британией.
Американскую позицию (владеть контролем над "гражданскими делами" в будущей освобожденной Франции) англичане встретили без одобрения, но открытого прямого противодействия на высшем уровне пока не оказали. Рузвельт полагал, что поддержка де Голля вызовет осложнения в осуществлении послевоенного устройства Франции и ее территорий. Хронически напряженная ситуация приняла острый характер в начале сентября 1943 года. Седьмого сентября Рузвельт пишет Черчиллю: "У меня очень твердое мнение, что, если наша примадонна захватит у старого джентльмена (Жиро. - А. У.) контроль над французской армией, мы должны будем прекратить поставки оборудования и снаряжения".
Пятнадцатого октября, следуя в Москву на союзническую конференцию министров иностранных дел, К. Хэлл остановился в Алжире. Представитель Англии при ФКНО Макмиллан дает не очень лестную характеристику госсекретарю. "Я не знаю, почему американские государственные деятели всегда столь стары. Министру Стимсону, побывавшему здесь, более 80 лет. Хэллу 74 года. Прямо-таки сошел с портретов американцев периода гражданской войны - типичный южный джентльмен. Его взгляды на внутреннюю политику реакционны, а во внешней политике покоятся на зыбком либерализме восьмидесятых годов девятнадцатого века, смешанном с собственными предрассудками".
Во время своей беседы с Макмилланом государственный секретарь распространялся о том, каким трудным народом являются французы. На это англичанин отвечал, что в таком случае лучше предоставить им самим их собственные дела. К. Хэлл, по словам Макмиллана, "усомнился в мудрости этого предложения".
Между тем "Айова" прошла Гибралтар и пришвартовалась в алжирском порту Оран. Здесь Рузвельт встретил главнокомандующего на средиземноморском театре военных действий - генерала Эйзенхауэра и двух своих сыновей. Вместе с Эйзенхауэром они вылетели в Тунис, а потом на автомобиле доехали до руин Карфагена. Творя мировую историю, Рузвельт хотел видеть самые величественные ее вехи. История встретила его и на следующий день, когда самолет с президентом приземлился, минуя пирамиды, в Каире. Двадцать второго ноября 1943 года вместе с лучшим гидом современности - Уинстоном Черчиллем они проехали сквозь тень пирамид. Черчилль не жалел усилий, он посетил президента на вилле английского посла. Как цезари античности, президент США принимал посланцев разных народов - египтян, греков, югославов. Церемониал вершили англичане, а главными ожидаемыми гостями были китайцы.
Чан Кайши получил приглашение на встречу с Рузвельтом в Каире - на последней остановке президента перед Тегераном. Главной целью Рузвельта было заглушить своего рода чувство "неполноценности" у китайцев, официально названных одними из четырех будущих "мировых полицейских" и в то же время не приглашенных на переговоры подлинно великих держав. Нужно сказать, что китайцы подвергались довольно унизительному обращению со стороны англичан, Черчилль и не пытался скрыть своего скепсиса в отношении рузвельтовской оценки Китая как одной из четырех великих стран мира. Различие в оценке Китая двумя лидерами врач Черчилля подал так: "Для президента Китай означает четыреста миллионов человек, с которыми нужно будет считаться в экономике завтрашнего дня, но Уинстон думает только о цвете их кожи".