Страница 81 из 133
Первостепенную значимость имели суждения Рузвельта о грядущей судьбе Германии. Он всячески хотел избежать ошибок Вильсона и в целом намеревался изменить сам подход к будущему поверженному противнику. Ему казалось необходимым содействовать всем центробежным силам германской политической арены; следовало стимулировать раскол Германии, выделение сепаратных ее частей. Именно такой, расколотой на несколько независимых государств, видел Рузвельт послевоенную Германию. Это был оптимальный, по его мнению, вариант решения германской проблемы. Но не вызовет ли подобная перспектива анархизм и коммунизм в Германии? Рузвельт и Гопкинс считали, что нет. К моменту, когда Гитлер должен будет сложить власть, американские и английские войска уже расположатся на германской территории. Их мощь достаточна, чтобы проконтролировать любой поворот событий. Рузвельт учитывал и тот вариант, что Германия может капитулировать еще до того, как американские войска вступят на ее территорию. В этом случае следовало загодя договориться со Сталиным и установить согласованные зоны оккупации поверженной страны.
Особое внимание Рузвельт уделил проблеме будущей всемирной организации. По мысли президента, следовало пресечь всякие попытки провозгласить ее преемственность с Лигой Наций. Грядущий форум наций надо создать заново на основе общей декларации стран-участниц. Следовало при этом прежде всего подумать о "совете управителей". Этот совет должен состоять из представителей четырех великих держав (США, СССР, Англии и Китая) и представителей шести - восьми региональных группировок (что это за региональные группировки - оставалось туманным). Англичанам хотелось сократить "высший круг", и Иден высказал сомнения в отношении Китая. По его мнению, Китаю после войны придется пройти через революцию и длительный период модернизации. Желание англичан обсуждать статус Китая привело к оживленному обмену мнениями о будущем всей Азии. Именно тогда Гопкинс выразил мысль, что Англия будет изо всех сил отстаивать свои владения на Дальнем Востоке. Президент не разделял мнения Гопкинса.
В общем и целом у Рузвельта сложилось впечатление, что Лондон, при всей его имперской гордости, окажется покладистым союзником в послевоенный "век Америки". Он с удовлетворением заявил после встречи с Иденом, что США с Англией согласны на 95 процентов по всем проблемам - "от статуса Рутении до производства земляных орехов".
Англичане отметили (в этом Иден признался Гопкинсу) исключительное знание Рузвельтом политической карты мира, всех мировых границ. Сколько часов нужно было сидеть над картами, чтобы затем обсуждать любые пограничные споры?! Иден поделился с Гопкинсом еще более интересными наблюдениями. Даже прирожденных геополитиков - англичан поразила легкость, с какой президент Рузвельт готов был обращаться с целыми странами и народами, его не волновала их судьба, одним росчерком пера он мог изменить ее. Англичанин не скрыл, что его это насторожило. Рузвельт, по мнению Идена, беспечно манипулировал емкостями со взрывчаткой, природу которой он не знал. В вопросе, который чрезвычайно волновал Идена (характер будущих отношений США и СССР), Рузвельт был достаточно осведомлен, далек от наивности и понимал, что СССР в послевоенном мире будет могучим фактором международного развития. Представлялось при этом, что Рузвельт видел пределы независимых действий своего великого восточного союзника и считал, что при помощи энергичной и конструктивной дипломатии он сумеет найти верный курс в отношениях с Москвой, сумеет оздоровить американо-советские отношения, найти компромисс, удовлетворяющий обе стороны. Рузвельту казалось, что роспуск Коминтерна в период ухудшения отношений СССР с Западом из-за откладывания "второго фронта" является добрым знаком. Чтобы поддержать эту линию "взаимной аккомодации", Рузвельт считал необходимым внести уточнения в вопрос о дате открытия "второго фронта".
Итак, после окончания визита Идена в Вашингтон президент, выступая на пресс-конференции, сказал, что с англичанами достигнута договоренность на 95 процентов. Шервуд спросил Гопкинса, к чему относятся остальные 5, и тот ответил: "Главным образом к Франции". Англичане защищали де Голля, видя в нем соратника по восстановлению мощи Западной Европы в мире. Американцы всячески препятствовали его утверждению в Париже. Шестого мая 1943 года Мэрфи пишет из Алжира в Вашингтон следующее: "По моему мнению, пришло время найти общую с Лондоном точку зрения по этому вопросу (отношение к де Голлю. - А. У.), необходимость принятия общей политики должна быть понята британским правительством. Трудно, конечно, в свете последних событий убедить общественность в том, что Жиро вдруг стал "демократом", а де Голль фашистом, но с другой стороны, нельзя же игнорировать тот факт, что британское правительство субсидирует и всячески помогает организации, открыто выражающей свою враждебность Соединенным Штатам".
Далее шли обвинения: голлистский командир Леклерк сманивает солдат Жиро более высоким жалованьем, более быстрым продвижением по службе и др.
Действительно, наблюдался массовый переход французских солдат под знамена "Сражающейся Франции". Ни патрули на дорогах, ни специальная охрана, ни угроза военного суда - ничто не могло остановить бегства солдат Жиро, привлеченных прежде всего высоким моральным духом сражающихся французов, чьи подвиги были известны всему говорящему по-французски миру. В войсках де Голля им быстрее давали повышение, но объяснять причины дезертирства только этим обстоятельством, как делает Мэрфи, значило сказать слишком мало. В Вашингтоне в подобном видели лишь саботаж и квалифицировали деятельность де Голля как диверсионные акты, тормозящие военные усилия союзников. Раздражение на берегах Потомака проникало в дипломатическую переписку.
Восьмого мая 1943 года президент Рузвельт направил премьер-министру Черчиллю весьма пространный меморандум: "Поведение "невесты" становится все более и более вызывающим. Проводимый де Голлем курс и его позиция невыносимы. Военные действия в Северной Африке успешно закончились без какой бы то ни было помощи со стороны де Голля, а гражданское управление, избежав всевозможные опасности, кажется, стабилизировалось. Я думаю, что Макмиллан убедился в этом. Однако де Голль, безо всякого уведомления и согласования с нами, передвигает свой злобный пропагандистский аппарат в Алжир...
Вот почему я со все большим и большим подозрением слежу за махинациями де Голля. Я полагаю, что необходима реорганизация Французского национального комитета; некоторых его членов, таких как Филип, с которыми, как вы сами знаете, невозможно сотрудничать, нужно вывести из состава комитета, а ввести туда несколько "сильных" личностей вроде Моннэ и ряд других представителей североафриканской администрации Жиро, а также, возможно, одного или двух представителей от Мадагаскара и т. д.
Более того, я склонен думать, что когда мы вступим во Францию, нам следует рассматривать это как военную оккупацию, проводимую английскими и американскими генералами. В этом случае они смогут использовать 90 % мэров и муниципальных советников, многих из более мелких чиновников городов и департаментов. Но верховная власть, общенациональное управление должно быть сосредоточено в руках английского или американского главнокомандующего. Я думаю, что такое положение должно сохраниться в течение шести месяцев или даже года после вторжения во Францию, это даст время для выборов и формирования правительства. Старая система попросту не сможет работать".
Далее Рузвельт с негодованием цитирует Черчиллю выдержки из поступивших из Северной Африки телеграмм. Он снова выражает уверенность в том, что оба правительства сумеют договориться по этому вопросу, высоко оценивает деятельность Жиро и кончает письмо так: "Я не знаю, что делать с де Голлем, возможно, вам понравится идея сделать его губернатором Мадагаскара".
При всем желании сохранить привилегированные связи с Рузвельтом Черчилль должен был думать о месте в будущем Западной Европы, и ему вовсе не хотелось низводить Францию до положения управляемой американской военной администрацией страны. Поэтому он постарался успокоить Рузвельта, но вовсе не оставил де Голля. Здесь лежат исторические корни того явления, которое стало известным под названием "западноевропейская интеграция". Разумеется, то были лишь первые шаги, но помощи Черчилля оказалось достаточно, чтобы французы во главе с де Голлем выстояли перед натиском американцев.