Пожарная охрана

_25 ноября_. Приходила Энола, но без коньяка. Она на несколько дней уезжает в Бат к тетке. Ну, во всяком случае, во время налетов я смогу не опасаться за нее. Она докончила историю про Тома и добавила, что надеется оставить его у тетки до конца бомбежек, но не уверена, что та согласится.

Юный Том, видимо, не столько симпатичный проказник, сколько почти юный преступник. На станции "Бэнк-стрит" его дважды ловили, когда он залезал в чужие карманы, вот им и пришлось перебраться в "Марбл-Арч". Я постарался утешить ее, как смог. Повторял, что у всех мальчиков бывают такие периоды. По правде говоря, мне хотелось заверить ее, что она может о нем не тревожиться. Судя по всему, юный Том принадлежит к тем, кто выживает в самых экстремальных условиях, как моя кошка, как Лэнгби. Полное равнодушие ко всем, кроме себя, и все основания пережить блиц, а затем преуспеть в жизни.

Тут я спросил, купила ли она коньяк.

Она уставилась на свои туфли без носков и расстроенно пробормотала:

- Я думала, вы про это забыли.

Я тут же сочинил, что дежурные по очереди покупают бутылку на всех, и она словно бы чуть повеселела, но не исключено, что она использует поездку в Бат как предлог, чтобы не исполнить моей просьбы. Придется мне самому покинуть собор и купить коньяк. Однако оставить Лэнгби без присмотра слишком рискованно. Я взял с нее обещание принести коньяк сегодня же до ее отъезда. Но она еще не вернулась, а сигнал воздушной тревоги уже дали.

_26 ноября_. Энолы все нет, а их поезд, по ее словам, отходит в полдень. Наверное, мне следует радоваться, что она хотя бы благополучно выбралась из Лондона. Может, в Бате она отделается от своего насморка.

Сегодня вечером забежали девушки из ЖДС забрать у нас "временно" половину раскладушек и рассказали нам про то, во что превратилось наземное бомбоубежище после прямого попадания. Четверо убитых, двенадцать раненых. Случилось это в Ист-Энде.

- Хорошо, что хоть не в станцию метро, - закончила она. - Вот тогда бы такое было, дальше некуда. Верно?

_30 ноября_. Мне приснилось, что я захватил кошку с собой в Сент-Джонс-Вуд.

"Это спасательная экспедиция?" - спросил Дануорти.

"Нет, сэр, - ответил я с гордостью. - Я отгадал цель моей практики. Установить идеал выживаемости. Закаленность, находчивость, эгоизм. Вот единственный безупречный образчик. Лэнгби мне, как вам известно, пришлось убить, чтобы он не сжег собор святого Павла. Брат Энолы уехал в Бат, а остальные не дотягивают до эталона. Энола носит туфли без носков зимой, спит в метро и закручивает волосы на металлические защипки, чтобы они вились. Ей блица не пережить".

А Дануорти сказал:

"Может быть, вам следовало ее спасти. Как, вы сказали, ее имя?"

- Киврин, - ответил я и проснулся, дрожа от холода.

_5 декабря_. Мне приснилось, что у Лэнгби есть точечная граната. Он нес ее под мышкой в оберточной бумаге, будто пакет: вышел из метро на станции "Собор святого Павла" и направился вверх по Ладгейт-Хиллу к западным дверям.

"Так нечестно! - сказал я, протягивая руку, чтобы его остановить. Сегодня пожарная охрана не дежурит".

Он прижал гранату к груди, точно подушку.

"Все ваша вина!" - сказал он и, прежде чем я успел схватить ведро и насос, швырнул ее в открытые двери.

Точечные гранаты изобрели только на самом исходе XX века, и прошло еще десять лет, прежде чем низвергнутые коммунисты добрались до них и модифицировали настолько, что их стали носить под мышкой. Пакетец, который сметет Сити с лица земли на четверть мили вокруг.

Слава Богу, что хоть этот сон не сбудется.

Во сне утро было солнечным, и правда, когда я сменялся с дежурства, впервые за несколько недель в небе сияло солнце. Я спустился в крипту, а потом снова поднялся наверх, дважды обошел крыши, потом лестницы и стены снаружи, заглядывая во все укромные закоулки, где зажигалка могла остаться незамеченной. После этого у меня отлегло от сердца, но едва я заснул, как снова увидел сон - на этот раз пожар, а Лэнгби смотрел на огонь и улыбался.

_15 декабря_. Утром я чуть не наступил на кошку. Всю ночь налет следовал за налетом, но по большей части в направлении Каннинг-Тауна, а на крыши собора попаданий почти не было. Однако кошка лежала мертвая. Я нашел ее на ступеньках, когда утром отправился в свой личный обход. Удар воздушной волны. На теле ни малейших повреждений, только белое пятно на груди, такое удобное во время затемнения. Но едва я взял ее на руки, под шкуркой она словно превратилась в студень.

Я не знал, как поступить с ней. На одно безумное мгновение я решил попросить у Мэтьюза разрешения похоронить ее в крипте. Почетная гибель на войне! Трафальгар, Ватерлоо, Лондон. Смерть в сражении. В конце концов я завернул ее в шарф, спустился с Ладгейт-Хилла и закопал ее в мусор внутри выпотрошенного бомбой дома. Какой толк? Мусор не укроет ее от собак или крыс, а другого шарфа мне взять негде - "дядюшкины" деньги почти все истрачены.

И зря я рассиживаюсь тут. Закоулки я не проверил и остальные лестницы тоже. А где-то притаилась несработавшая зажигалка, или замедленного действия, или еще что-нибудь в том же роде.

Прибыв сюда, я ощущал себя доблестным защитником, спасателем прошлого. Но у меня ничего не ладится. Хорошо хоть, что Энолы тут нет. Если бы я мог отправить в Бат на сохранение весь собор! Вчера ночью обошлось почти без налетов. Бенс-Джонс говорил, что кошки выживают при любых обстоятельствах. Что, если она шла за мной? Чтобы проводить меня вниз? А все бомбы падали на Каннинг-Таун.

_16 декабря_. Энола уже неделю как вернулась. Увидев ее на ступеньках у западных дверей, где я нашел кошку, и сообразив, что она опять ночует на станции "Марбл-Арч", а вовсе не находится вне опасности, я был оглушен.

- Я думал, вы в Бате! - вырвалось у меня.

- Тетя согласилась взять Тома, но без меня. У нее полон дом эвакуированных детей. От них с ума можно сойти. А где ваш шарф? Тут на холме такой холодище!

- Мне... - пробормотал я и замялся, не в силах сказать правду. - Я его потерял.

- Другого вы не купите! Вот-вот введут талоны на одежду. И на шерсть тоже. Другого такого у вас не будет.

- Знаю, - ответил я, моргая.

- Терять хорошие вещи! - сказала она. - Да это же преступление, если хотите знать!

По-моему, я ничего не ответил, просто повернулся и ушел, опустив голову, высматривать бомбы и мертвых животных.

_20 декабря_. Лэнгби не нацист. Он коммунист. Рука не поворачивается написать это. Коммунист!

Уборщица нашла за колонной номер "Уоркера" и отнесла его в крипту, как раз когда мы спускались туда после смены.

- Чертовы коммунисты! - сказал Бенс-Джонс. - Пособники Гитлера. Коммунисты поносят короля, сеют смуту в убежищах. Предатели - вот они кто!

- Англию они любят не меньше вашего, - возразила уборщица.

- Никого они не любят, кроме себя, эгоисты чертовы! Не удивлюсь, если выяснится, что они названивают Гитлеру по телефону: "Але, Адольф! Бомбы надо вот куда кидать!"

Чайник на горелке присвистнул. Уборщица встала, налила кипяток в щербатый чайничек для заварки и снова села.

- Ну, пусть они говорят, что думают, это же еще не значит, что они сожгут святого Павла, верно?

- Абсолютно верно, - сказал Лэнгби, спускаясь по лестнице. Он сел, стащил резиновые сапоги и вытянул ноги в шерстяных носках. - Так кто же не сжег святого Павла?

- Коммунисты, - ответил Бенс-Джонс, глядя на него в упор, и мне пришло в голову, что и он, возможно, относится к Лэнгби с подозрением.

Но тот и бровью не повел.

- На вашем месте я бы не стал тревожиться из-за них. Изо всех сил пока стараются его сжечь немцы. Уже шесть зажигалок, и одна чуть не угодила в дыру над хорами. - Он протянул чашку уборщице, и она налила ему чаю.

Мне хотелось убить его, швырнуть в пыль и мусор на полу крипты, под растерянными взглядами Бенс-Джонса и уборщицы. Хотелось крикнуть, предупреждая их и остальных дежурных: "А вы знаете, что сделали коммунисты? - крикнул бы я. - Знаете? Мы должны его остановить!" Я даже вскочил и шагнул туда, где он сидел, развалясь, вытянув ноги, все еще в асбестовой куртке.