Страница 11 из 11
Пришлось вернуться к себе и подставить руки Киврин для новой порции мази. Она требует, чтобы я лег спать. Конечно, мне надо упаковать вещи и убраться отсюда. Зачем ставить себя в унизительное положение, дожидаясь, пока меня отсюда не вышвырнули? Но у меня не хватило сил спорить с ней. Она так похожа на Энолу!
_1 января_. Видимо, я проспал не только всю ночь, но и доставку утренней почты. Когда я проснулся минуту назад, то увидел, что в ногах кровати сидит Киврин с конвертом в руке.
- Твои оценки пришли, - сказала она.
Я закрыл глаза рукой.
- Когда захотят, они проявляют потрясающую деловитость, верно?
- Да, - сказала Киврин.
- Что же, поглядим, - сказал я, садясь на постели. - Сколько у меня времени до того, как они явятся вышвырнуть меня вон?
Она отдала мне тоненький компьютерный конверт. Я вскрыл его по перфорации.
- Погоди, - остановила меня Киврин. - Прежде чем ты прочтешь, я хочу тебе кое-что сказать. - Она легонько провела ладонью по моим ожогам. - Ты неверно судишь об историческом факультете. Они по-настоящему хороши.
Я ждал от нее совсем другого.
- "Хороший" не тот эпитет, который я приложил бы к Дануорти, - сказал я и выдернул папиросный листок из конверта.
Выражение на лице Киврин не изменилось, даже когда я застыл с листком на коленях и она могла прочесть напечатанные строки.
- Ну-у... - сказал я.
Листок был собственноручно подписан досточтимым Дануорти. Я получил высший балл. С отличием.
_2 января_. С утренней почтой пришло два конверта. Во-первых, назначение Киврин. Исторический факультет все предусматривает - даже задержал ее здесь, чтобы она меня выхаживала, даже подстраивает испытание огнем для своих выпускников.
По-моему, мне отчаянно хотелось поверить, что так оно и было: Лэнгби и Энола - нанятые актеры, кошка - умело сконструированный биоробот, из которого для заключительного эффекта изъяли механизм. И даже не потому, что мне хотелось верить, что Дануорти вовсе не так уж хорош, а потому, что тогда бы исчезла эта ноющая боль от неведения того, что было с ними дальше.
- Ты говорила, что проходила практику в Англии в тысяча четырехсотом году?
- В тысяча триста сорок девятом, - сказала она, и ее лицо потемнело от воспоминаний. - В год чумы.
- Господи! - пробормотал я. - Как они могли? Чума же - это десятка!
- У меня природный иммунитет, - ответила она и посмотрела на свои руки.
Я не знал, что сказать, и вскрыл второй конверт. Данные об Эноле. Напечатанные компьютером факты, даты, статистические данные - все обожаемые историческим факультетом цифры. Но они сказали мне то, чего я не надеялся узнать, - что насморк у нее прошел и она пережила блиц. Юный Том погиб во время тотальных бомбежек Бата, но Энола умерла только в 2006 году, не дожив всего год до того, как собор святого Павла был взорван.
Не знаю, поверил ли я этим сведениям или нет, но не в том дело. Это был просто добрый поступок, как то, что Лэнгби читал вслух газету старику. Они все предусматривают.
Впрочем, нет. Про Лэнгби они не сообщили ничего. Но сейчас, когда я пишу это, мне ясно то, что я уже знал: я спас ему жизнь. И пусть он мог умереть в больнице на следующий день. И вопреки всем суровым урокам, которые преподал мне исторический факультет, выясняется, что я все-таки не верю, будто ничто нельзя спасти навсегда. Мне кажется, что Лэнгби спасен во веки веков.
_3 января_. Сегодня я был у Дануорти. Не знаю, что я собирался сказать - какую-нибудь напыщенную чушь о том, что я готов служить в пожарной охране истории, неся дозор против падающих зажигательных бомб человеческих сердец - свято храня безмолвие.
Но он близоруко замигал на меня через стол, и мне почудилось, что его слепит последний сияющий образ собора святого Павла, перед тем как собор исчез навсегда, и что он лучше кого бы то ни было знает, что спасти прошлое нельзя. И я сказал просто:
- Извините, что я разбил ваши очки, сэр.
- Вам понравился собор святого Павла? - сказал он, и как тогда, при первой встрече с Энолой, я почувствовал, что все толковал неверно, что он испытывает не грусть, а совсем иное.
- Я люблю его, сэр, - сказал я.
- Да, - сказал он. - Я тоже.
Настоятель Мэтьюз ошибается. Всю практику я боролся с памятью - только чтобы узнать, что она не враг, совсем не враг, а быть историком совсем не значит влачить священное бремя. Потому что Дануорти моргал не от рокового солнечного света в последнее утро, а вглядываясь в сумрак того первого дня, смотря сквозь величественную западную дверь собора святого Павла на то, что подобно Лэнгби, подобно всем нам, каждому нашему мигу, живущему в нас, спасено навеки.