Страница 28 из 42
- Замолчи, Анджела. Нельзя быть злой.
- Ничего себе! Я - _злая_. А Дэвид тогда какой?
Она хотела сказать, что Дэвид испортил что-то очень важное. Этот удивительный вечер, приход Суортмора, человека, лицо которого знают миллионы, оно сейчас сияло _для нее_, и предчувствие чего-то невероятного, влечение ее мамы к этому незнакомому мужчине; Анджела и не подозревала о том, что с ней сейчас творится, а объясни ей кто-нибудь, она бы отчаянно засмущалась; в воздухе было нечто такое, что Анджела волей-неволей чуяла словно запах тропического цветка: это сулило перемены в ее полной событиями жизни, приключение, посвящение в тайну, это необходимо ей, после скучного детства она имеет на такую перемену полное право, а тут противный Дэвид встрял; его отсутствие объединяло их, его присутствие - угнетало. По ее сценарию ему надлежало попасть в беду, конечно не утонуть или угодить под машину, ей вовсе не нужна была смерть брата, но уж если он исчез - так исчез: убежал бы из дому, его бы искала полиция и после долгих поисков нашла бы под забором умирающим от голода.
- Дэвид хуже чем злой, - сказала она. - Ведет себя как глупый, слезливый _ребенок_.
Пока что в ее лексиконе это слово было самым обидным. Произнеся его, она замолкла. Потрясла головой и вышла из комнаты, вскидывая ноги, как жеребенок.
- Дэвид, - предложил Суортмор, стараясь, чтобы его голос звучал как можно ласковее, - неплохо бы тебе лечь в постель, как ты считаешь? Пойди отдохни, а мы с мамой обсудим то, что услышали от тебя.
Ненависть в Дэвиде была сильнее горя. Какое право имеет этот человек обсуждать папино несчастье? С кем бы то ни было, тем более с мамой?
Он больше не плакал и с ненавистью взглянул на Суортмора.
- А вы остаетесь?
Суортмор подарил ему непринужденную улыбку.
- Не волнуйся. Я проведу у вас только вечер. И скоро вернусь в Лондон.
- О, не уезжайте, - вырвалось у Элизабет Джири.
Ее возглас всех удивил, саму ее - не меньше остальных. У нее это получилось чисто импульсивно. Слова сорвались с губ помимо ее воли. Пока они не были произнесены, она даже не подозревала, как сильно ей хотелось, чтобы Суортмор остался и защитил ее, как сильно она боялась той минуты, когда он уйдет и дом снова останется без мужчины.
- Дэвид, - повернулась она к сыну, пытаясь скрыть смущение, - иди спать, а я принесу тебе горячего молока. Не огорчайся, дорогой. Тебя все это слишком расстроило, но увидишь - все уладится.
- И папа так сказал, - угрюмо буркнул Дэвид. Однако встал с дивана и вышел, даже не взглянув на Суортмора.
Элизабет не решилась упрекнуть сына за эту грубость. Она поняла вдруг, что он еще уязвимее, чем она сама.
- А теперь, - воскликнул Суортмор, довольный, что все снова на своих местах и с уходом детей он опять может управлять событиями. - Давайте поедим как следует. Я так проголодался.
- Я накормлю вас, - ответила она бесцветным голосом. И лицо ее тоже ничего не выражало: жизненные силы покинули ее, их хватало только на заученные действия.
Ай да умница Суортмор, покоритель женщин, словно в воду глядел. Пусть ее похлопочет, принесет еду, повертится вокруг него, а там, глядишь, и кровь заиграет в жидах. Ей ведь было над чем призадуматься, и он готов был помочь ей, но он ничего не мог предпринять, пока она не подчинится ему. Он стремился прийти ей на помощь и в то же время имел на нее виды, хотел завладеть ею, чтобы она стала беспомощной, безвольной, обессиленной; дрожащей, стала его женщиной; и эти два желания слились в нем воедино и одновременно обуревали его.
Элизабет поставила перед Суортмором яйца с ветчиной, извинилась, что не может составить ему компанию - кусок в горло не лезет, - и понесла наверх Дэвиду горячее молоко. Он уже крепко спал. Или притворялся? Она поставила чашку на столик и низко наклонилась над сыном. Нет, в самом деле спит. Он, должно быть, как только донес голову до подушки, буквально провалился сработал защитный рефлекс здорового ребенка. Он забылся, убежал от неприятностей, навалившихся на него, в зеленую пелену сновидений. Анджела с рассерженным видом бродила по своей комнате. Элизабет решила не заходить к ней. Она пока дочери не помощник - сама еле на ногах держится. Тихо закрыв дверь комнаты Дэвида, она сошла вниз к Адриану Суортмору.
Тот повернул к ней лицо - честное, открытое, ничем не омраченное.
- Элизабет, у вас есть свободная комната, чтобы я мог переночевать?
- Да, - ответила она и подумала: небо вняло ее мольбам.
- Вы не будете ужинать? - продолжал он, спеша разделаться с ненужными формальностями и перейти прямо к делу.
- Не хочется. Выпью чаю.
- Прекрасно. Давайте выпьем вместе. Но перед тем как вы поставите чайник, подскажите мне, кому я могу позвонить, чтобы проверить всю эту историю, касающуюся вашего мужа.
- А разве надо проверять?
- Безусловно. Потому что, если все так на самом деле, вы должны будете что-то предпринять.
- Вы правы. Но меня эта история доконает. По мне, пусть будет что будет. Что я изменю?
- Я понимаю вас, Элизабет, но взгляните на все с другой стороны. Если у него действительно нервное потрясение, тогда понятно, почему он совершил такую глупость - ушел от вас. Положению женщины, от которой ушел муж, не позавидуешь. Но если он душевнобольной, если ему нужна врачебная помощь, тогда ему уже не до жены. И развод в этом случае - не ее вина.
- Возможно, они скажут, что _это я свела_ его с ума.
- Проследите за событиями несколько дальше. Допустим, вы захотите развестись с ним; если он невменяем, это не составит никакого труда.
- Но зачем впутывать меня во все это? Вменяем он или нет, я-то здесь при чем? Очень скоро выяснится, что с ним, и, если он невменяем, его изолируют.
- Не согласен. Совсем не обязательно, что это произойдет скоро. В таком состоянии он может продержаться месяцы - тихое помешательство, и все, а покуда на людях он ведет себя нормально, не скандалит и не кричит в общественных местах, так может тянуться, пока у него не кончатся деньги и его не выбросят из гостиницы. А тем временем все будут судачить по этому поводу. Представьте себе, что ждет Дэвида в школе. Там и сейчас для него ад кромешный, раз он решился сесть в поезд и отправиться на Паддингтонский вокзал.