Малое небо

Суортмор направился в гостиную первым. Дэвид на секунду замешкался.

- Ма, мне ему говорить?

- Конечно, дорогой, - ответила она, продолжая возиться у плиты. - А мне нужно прийти в себя. Просто скажи мистеру Суортмору, в чем суть дела, а потом мы все вместе поужинаем. Где бы ты там ни пропадал, есть-то наверняка хочешь.

- Нет, - гордо ответил он. - Я поел рыбы с жареной картошкой.

- Рыбы с картошкой? - Она резко выпрямилась. - Кто же тебя угостил?

- Никто. Я купил.

- И съел, - заключила она сокрушенно. - Прямо из газетного кулька, прямо на улице. А ведь знал, что я тебя здесь жду и волнуюсь. Почему ты такой злой?

- Я не хотел быть злым.

- Дэвид! - позвал Суортмор, и в его голосе едва заметно прозвучали железные нотки. Он давал понять мальчику, что тот должен повиноваться.

- Ступай, - сказала Элизабет, лицо ее сделалось каким-то тяжелым и чужим. - Расскажи обо всем, а я пока приготовлю ужин.

Дэвид поплелся в гостиную. Суортмор сидел в кресле, в кресле отца, а Анджела стояла, положив руки на спинку дивана, прямо как прокурор.

- Садись, Дэвид, - сказал Суортмор. - И вот что я тебе скажу. Нам не стоит делать из этой истории драму. Ты поступил глупо, но мы все то и дело совершаем глупые поступки. - Он улыбнулся.

- Ничего глупого я не делал, - ответил Дэвид.

Суортмор поджал губы.

- А что же ты в таком случае делал?

- Я встречался со своим отцом.

Суортмор насторожился. Он не был подготовлен к такому повороту событий. Прежде чем он решился заговорить, Анджела с яростью выпалила:

- Где?

- В Лондоне.

- Ты _один_ ездил в Лондон?

- Пришлось одному. Если бы я попросил кого-нибудь, меня бы все равно не взяли.

Анджела пристально, с сомнением смотрела на него - правду он говорит или лжет?

- Откуда же ты узнал, где его можно найти?

- Кого найти? - переспросила Элизабет Джири, которая едва-едва пришла в себя и теперь, торопясь все узнать, явилась в гостиную с подносом.

- Он говорит, что виделся с папой.

У Элизабет подкосились ноги. Лучше бы она не входила. Кухня, которую она так спешила оставить, казалась ей сейчас приютом благословенного неведения.

- Как же он мог? - Она повернулась к Дэвиду. - Что все это значит?

- Я ездил повидаться с отцом.

Все бурлило в нем, его переполняла безумная гордость. Они все заодно, все против него. Они - вместе, а он - сам по себе. И дом этот, и эти женщины изменились за считанные часы. Этот человек, должно быть, что-то сделал с ними со всеми. Присутствие этого человека словно цементом скрепило его мать и сестру в их вражде к нему. И прекрасно. Он найдет способ разрушить этот союз. А что может быть надежнее правды?

- Дэвид, - сказала Элизабет Джири, - если ты говоришь правду, продолжай.

- А что еще добавить? Я виделся с отцом, вот где я был целый день, у него все хорошо, мы вместе пообедали, и он дал мне денег, а когда я вернулся, я сначала пошел пешком, купил себе рыбы с картошкой, а потом приехал домой на такси.

Он рассказывал и сам себе удивлялся: и все это я!

- Почему ты не сядешь, Дэвид? - включился в разговор Суортмор. У него было время собраться с мыслями, и теперь он пришел к выводу, что лучше проявить сочувствие ко всем, тогда можно будет выбраться из щекотливой ситуации целым и невредимым. - Давай поговорим обо всем спокойно.

- Я и говорю спокойно.

- Предположим, ты действительно ездил повидать отца, - сказал Суортмор, взвешивая каждое слово, - безусловно, в этом нет ничего дурного. Ты соскучился по нему, верно?

Ярость полоснула по сердцу Дэвида, рассекла его в один миг, словно трещина - зеркало. Никто не должен совать нос в их с отцом отношения. Даже сам господь бог, и уж тем более этот господин с помятым, недоуменным лицом, рассевшийся в отцовском кресле. Он стоял насупившись и молчал.

- Дэвид, - сказала Элизабет Джири в полном отчаянии. - Я не знаю, где твой отец. Если даже я не знаю, как же узнал ты?

Дэвид мигом повернулся к ней. Теперь в его сердце не осталось жалости. Он ненавидел мать. Он с наслаждением отдал бы приказ, чтобы ее высекли, а заодно и Анджелу.

- О нем ведь говорят... - бросил он. - Ребята в школе говорят, потому что слышат, что говорят о нем их родители. Он все время проводит на Паддингтонском вокзале. И ни за что не хочет уходить оттуда. Живет в гостинице, а весь день торчит на вокзале.

- Дэвид, как могла тебе прийти в голову подобная _глупость_...

- Это не глупость, это правда.

- Уж кто-кто, а твой отец на такое не способен.

- С чего ты взяла? - ощетинился Дэвид.

- Дэвид, - остановил его Суортмор, решив, что пора вмешаться. - Ты уверен, что мальчик или мальчики, сказавшие тебе это, не разыгрывали тебя?

- Уверен.

- Это тебе сказал твой друг или враг?

- Это сказал мальчик по имени Джулиан Робинсон, и неважно - друг он мне или враг. Я был сегодня на вокзале, видел отца и убедился, что это правда.

Элизабет Джири застыла с подносом в руках. Потом растерянно поставила его.

- Он сам тебе сказал, что никогда не уходит с вокзала? Он сказал тебе, - она беспомощно развела руками, - что-нибудь о том, как он проводит время?

- Мальчишки говорят, что он спятил. - Дэвид вовсе не хотел говорить во весь голос, но почему-то выходило громко. - Они говорят, что он не может уйти с вокзала: у него что-то случилось с головой и он лишится рассудка, если уйдет с вокзала, вот он никогда оттуда и не уйдет, если только его не заберут... в психушку или еще куда-нибудь.

Едва Дэвид произнес слово "психушка", из глаз его ручьем полились слезы. Он сидел забившись глубоко в кресло, и рыдал, никого и ничего больше не замечая. Рыдания его не были громкими, но они сотрясали его, душили.

Элизабет подошла утешить сына, но он оттолкнул ее, и она беспомощно опустила руки. Элизабет с мольбой посмотрела на Суортмора, а тот, хоть и понимал, что должен предпринять какие-то шаги, совершенно растерялся. Двое взрослых не решались прервать молчание. Первой заговорила Анджела. Все про нее забыли, а ее душил гнев, и теперь он прорвался.

- Как похоже на Дэвида - поверить в дурацкую историю, которую он подхватил в школе у какого-то абсолютного кретина _ребенка_, а потом устраивать дома сцены и рыдать на глазах у всех.