Страница 8 из 55
На кровати сиротливо осталась лежать рукописная бумажка с сопроводительной из Генеральной прокуратуры. В свои бумаги Лешка ее не положил, и я тоже не спешила хапнуть ее себе.
— Что это? — сурово спросила я, кивая на бумажку, но в руки ее предусмотрительно не беря.
— Это жалоба с контролем из Генеральной, — хором ответили Зоя и Горчаков.
— Вижу, не слепая, — отрезала я. — Ты что, предлагаешь мне ее отписывать?
Лешка помолчал, то ли не желая отвечать, то ли раздумывая, а я пока пробежала глазами текст сопроводительной, подписанной прокурором из Генеральной: «прошу тщательно проверить доводы, изложенные заявителем в жалобе, обратив особое внимание на установление обстоятельств происшествия с участием гр-ки Чернобыльской А. С.».
— Про что хоть жалоба? — уточнила я.
— А ты почитай, — ехидно предложил Лешка.
Я взяла жалобу в руки и, с трудом продираясь сквозь корявый почерк, выяснила, что некий гражданин живописал, как он наблюдал душераздирающее происшествие: на территории давно остановленного завода двое милиционеров в форме на тракторе «Кировец» закатывали в песок труп убитого сторожа.
— Что это?! — в ужасе я подняла глаза на Лешку. — Какой трактор «Кировец»?! Какие милиционеры в форме? Это бред сумасшедшего!
— Маша, самое смешное, что все так и было. — Лешка хихикнул.
— Что?! Милиционеры на тракторе «Кировец», скрывающие труп?
— Да, именно так и было. Два пьяных мента на территории завода баловались, трактор завели и нечаянно сбили сторожа. Испугались, закопали его в песок и стали поверх кататься на тракторе, песок разравнивать. А дедок старенький случайно увидел, как они труп закапывают, и вообразил банду. Написал сразу в Генеральную, решив, что сюда бесполезно, все равно концы в воду, одна шайка-лейка.
Я поежилась.
— И что?
— Ничего, к тому моменту, когда жалобу нам из Москвы переслали, я уже им вменил автотранспортное преступление. Они просто, пьянющие, там же и заснули, в «Кировце». Рабочие их нашли поутру, а из песка рука торчит, так и сторожа раскопали. Там типичная автотравма. Арестовывать не стал, пусть до суда погуляют. Шеф позавчера утвердил обвинительное.
Я повертела в руках жалобу. Что-то в моих мозгах не сходилось.
— Леша, а при чем тут гражданка Чернобыльская А.С.?
Лешка рассмеялся.
— А-а! Это в Генеральной так жалобы читают. Дедок написал, что увиденное его так взволновало, так взволновало, что он так не переживал со времен происшествия, связанного с Чернобыльской АЭС. Только в силу малограмотности он аббревиатуру АЭС изобразил, как слышал: А точка С точка. А в Генеральной решили, что он еще какую-то мадам Чернобыльскую приплел. Вот и прислали — мол, проверьте, может, и ее туда же закопали.
— Совсем уже!
Я повертела пальцем у виска и кинула жалобу в свою сумку.
— Я деду-то ответил, а в Генеральную так и не собрался. Только жалобу достану и начну писать, меня такой смех разбирает!..
— Ладно, я им сама с удовольствием отвечу. — Меня тоже начал разбирать смех при мысли о том, что я им напишу про гражданку Чернобыльскую.
После дележа корочек с делами сердце мое смягчилось, я стала проявлять к Горчакову участие, и он тут же закапризничал. Только что ржал, как жеребец, а тут привалился к подушке и заохал. Вошла медсестра, еще из-за двери нас ненавидя, — это было крупными буквами написано на ее ухоженном лице, и вкатила Горчакову какой-то укол, Лешка чуть не заплакал, — видимо, рука у девушки была тяжелой. А нам с Зоей она недвусмысленно дала понять, что мы засиделись. На сумки медсестра кинула взгляд бдительного человека, подозревающего нас как минимум в терроризме, но сдержалась и не стала уничтожать нас на месте, только выразительно вздохнула и вышла.
Мы попрощались с болезным, и я первой вышла из палаты, волоча сумку с делами. Зоя догнала меня через пять минут у сестринского поста, где мизантропка в белом халате раскладывала таблетки. Нас она смерила презрительным взглядом и что-то сказала сквозь зубы другой медсестре. Мы благополучно миновали вражескую засаду, и Зоя страдальчески спросила меня:
— Маш, почему она волком смотрит? Что мы ей сделали?
— Зоечка, скажи спасибо, что она еще не хамит при этом. А просто смотрит.
— Она так смотрит, что лучше бы хамила. Нет, но она все-таки с людьми работает, как же так можно! — разорялась Зоя, но я ее осадила:
— Дорогая моя, ты никогда со стороны на себя не смотрела, когда ты с гражданами разговариваешь?
— А что такое? — Зоя, видимо, секунду поколебалась, какое выражение лица сделать, окрыситься, как та медсестра, или продемонстрировать недоумение ангела, сошедшего с небес.
— А то. Ты на всех посетителей смотришь точно так же. Люди с нестабильной нервной системой выходят из нашей канцелярии больными.
— Знаешь что, Маша! — Зоя все-таки окрысилась и перешла в наступление. — Я что, им всем должна улыбаться? Я не для них там сижу.
— А для кого?
— Как для кого? Для вас. Чтобы обеспечить бесперебойную работу прокуратуры.
— А кому она нужна — бесперебойная работа прокуратуры? — иногда я умею быть очень душной.
Зоя растерялась.
— Кому? — нерешительно спросила она.
— Тем самым гражданам. Для многих вообще приход в прокуратуру — стресс. А если их еще там встречают, как врагов народа…
— А что ж я им должна, хлеб-соль и ковровую дорожку?..
— Не хлеб-соль, а простое человеческое участие.
— Знаешь что, Маша!
— Знаю, — устало сказала я. — Иногда мне тоже хочется треснуть какого-нибудь свидетеля. Просто иногда полезно представлять самого себя на месте просителя.
Зоя призадумалась. Все равно она не будет сдувать пылинки с каждого забредшего в прокуратуру, но хоть, может, перестанет сквозь зубы с ними разговаривать.
Всю обратную дорогу она дулась, считая себя незаслуженно оскорбленной, и главное — из-за кого? Из-за каких-то посторонних посетителей, никому не родных людей. А я и не настаивала на продолжении светской беседы. Настроение было поганым, опять я вспомнила про своего зарубежного поклонника, полицейского из Сицилии, и расстроилась. Вспомнила, как он мне рассказывал про свое родное Палермо, стоящее на берегу Золотой раковины — так называется залив, по-итальянски Конка д'Оро. А главная площадь Палермо называется Театр Солнца. А на побережье — бело-золотой песок, который нежно омывает прозрачнейшая морская вода… Но все это пустяки по сравнению с серыми глазами самого Пьетро, взгляд которых нежно омывал меня… А его мужественная фигура!… А его сильные руки! А его благородное сердце!..