Похоронное танго

Неплохая, как видите, карусель получалась.

Спокойней, сказал я себе. Спокойней, дорогой товарищ. Основу ты правильную зацепил, а значит, и все остальное должно объяснение найти. И побыстрее - у тебя несколько секунд есть, перед тем, как в комнату войти, и за эти несколько секунд ты должен в этой круговерти уразуметь столько, чтобы, в комнате оказавшись, суметь сыну помочь.

Волновался за я Мишку, волновался. Хотя тут уже было не разобрать, за кого из сыновей стоит волноваться больше. Гришка, вишь ты, в Катерину втюрился, за которой тоже непонятно, какая смерть охотится, а Константина могут прибрать, едва меня в тюрьму спровадив, как лишнего свидетеля бандитских дел...

Кстати, если вам странным кажется, что я старших сыновей, матерых уже, вот так кличу, Гришкой и Мишкой, а младшего, не доспевшего в армию идти, уважительно Константином именую, то я вам отвечу, что так уж в нашей семье повелось. С первого дня, как младший спеленутым лежал, поглядели мы на него и поняли, что Константин он, и есть Константин, и никак иначе его кликать не выйдет, ни Костей, ни Костиком, ни по другому уменьшительному как. Рожица у него была такая, понимаете, крепенькая и вдумчивая. Зинка, та ещё может его Костей иногда назвать, а у меня никак не получается. С его малолетства не ложилось на язык.

Ну вот, объяснив вам это, я к моему рассказу возвращаюсь.

И, вы знаете, уразумел я, вдруг взял и уразумел! То ли от волнения, то ли от чего еще, но увидел я разом несколько вещей, которые все это время на ладони лежали, мне в глаза тыркались, а я, слепой музыкант, понимаешь, все их увидеть не мог!

Во-первых, значит. Мертвая "таджичка" телом вполне холеная была, это и после всех измывательств над ней было понятно. И эта рука с накрашенными ногтями, что первой мне высунулась - она ведь тоже ухоженной получалась, без щербинки лак, ровно положенный, и сами ногти в порядке. И вот скажите, если бы она в плену у бандитов эти три непонятных месяца была, то стали бы они её откармливать, чтобы она тело держала, и позволили бы ей ухаживать за собой, маникюр делать? Да ни в коем разе! Вот и получается, что если б её бандиты прикончили наконец, три месяца у себя продержав, то и телом она была бы отощавшая, ребра наружу, и лак бы имелся кусками слезший, и сами ногти, конечно, были бы не ровными, а щербатыми, если не огрызенными.

Во-вторых. "Таджичка" не из тех была, которые, если на них насядут, стиснут зубы и будут молчать как партизанка. С первого же нажима все выложит. Вот и получается, что, если убили её, как все вытрясли, то трясти её пришлось очень недолго.

А из всего этого следует, что все три месяца после своей мнимой смерти "таджичка" на вольной воле гуляла, и при деньгах при этом, потому что для того, чтобы в таком хорошем виде себя соблюдать, большие деньги нужны, одним воровством не обойдешься.

И в-третьих. У нас если убивают, так за что-то грубое, осязаемое. За долг, там, за конкуренцию, за дележку денег после шабашки (как у нас недавно, это и в местные газеты попало, трое мужиков, баню сложивших, с такой радости да спьяну топорами перерубились, потому что каждый заподозрил, что неправильно расчет по бане поделили и что именно его обманули) - словом, как говорится, за "шкурный интерес". Поэтому и "таджичку" прибили не за какие-то там неосязаемые тайны, а по шкурному интересу, и надо просто в толк взять, где она этому интересу повредить могла. И Шиндарь вместе с ней.

Вот и соображайте дальше. Не знаю, как у вас, а у меня с этих трех составляющих все железно по местам встало.

И с этой расставленностью по местам я от двери оторвался и в комнату прошел.

В комнате только трое обнаружились: Татьяна и Мишка за столом, и Константин в углу, в большом уютном кресле посапывает, ноги раскатив.

- Здрасьте! - сказал я. - А Зинка где?

- Так уснула мамка, - ответил Мишка. - Прямо на стуле кемаря дала. Видно, наплясалась до последнего утомления. Мы её в одну из комнат для гостей оттранспортировали, на мягкие перины. А ты-то где пропадал? Тебя Гришка с Катериной давно уже искать отправились, до сих пор так и не вернулись.

- Видно, разминулся я с ними, - ответил я. - Я-то вкруг участков прогулялся, воздуху глотнул и в себя пришел. И, кажется, прикемарил тоже, мамке наподобие, только не на перине, а где-то под кустиком. Хотя мне-то кажется, что не кемарил я, а сидел, размышлял. Но кто знает? Во всяком случае, свежий я теперь и здоровый. А вы-то чем тут занимались?

- А мы проблемы всякие решали и обсуждали, - ухмыльнулся Мишка.

- Серьезные проблемы? - поинтересовался я.

- Серьезные, - ответила Татьяна. - Такие серьезные, что отдохнуть от них хочется. Так что ты, дядя Яков, если снова с пальцами в ладах, бери гармонь.

- Отчего ж не взять? - и гармонь я приспособил, развел её, звук услышал, как по новой. - Вот только горло обжечь надо, чтобы лучше пелось. Плесни-ка мне, Мишка, стопарь.

Мишка мне самогонки плеснул, я опять гармонь развел, прикинул, какая песня сейчас лучше пойдет, да и начал про "Каким ты был, таким ты и остался, Казак лихой, орел степной...", или как там. Допел до конца, и душевно получилось.

- Что еще? - спросил.

- А что ты сам больше всего хочешь, дядя Яков? - спросила Татьяна.

- Я-то?.. А мне сейчас больше всего хочется не петь, а сказку вам рассказать.

- Интересная сказка? - вопросила она.

- По-моему, да, интересная. И вообще... "Сказка ложь, а в ней намек", да? Такое всегда интересно, правда?

- Всегда, - она прищурилась. - А о ком сказка?

- Об одной девушке, которую "таджичкой" звали, - ответил я.

- Занятно, - она разглядывала меня так, как будто впервые увидела. Что ж, сказывай свою сказку.

И я, ещё полстопки приняв для храбрости, начал.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

- Жила-была деваха, - начал я. - И прозвище у неё было "таджичка", хоть и русой она была, и светлой...

- Погоди! - перебила меня Татьяна. - А насколько твои сыновья подготовлены, чтобы сказку понять?

- А настолько, - ответил я, - что я им все рассказал, что мне самому было известно.

- Тогда хорошо, - кивнула она. - А то, если б объяснения постоянные потребовались, то в этих объяснениях сказка бы утонула. Продолжай, больше вопросов нет.

Да ладно прикидываться, подумал я. Как будто ты уже из Мишки не вытянула, что ему известно и о всех событиях, и о том, какую роль ты в этих событиях играла. Быть такого не может!

Но вслух этого, естественно, не сказал, а продолжил, без лишних комментариев.

- Так вот, "таджичкой" звали девчонку, и жила она не разберешь как. Приворовывала, естественно. И вот залезла она раз в большой дом и ахнула: сколько же в нем всякого хорошего добра! И, особенно, всякого шмотья и косметики высшего пилотажа - того, чему женское сердце пуще всего радуется, так? И вот начала она пользоваться этим шмотьем и этой косметикой, скоро уже и стесняться перестала, потому что хозяев не видать. А какие хозяева, когда зима? Но дом на отоплении газовом, так что и пожить в нем можно. И стала она жить, рассчитывая с весной, с теплом, слинять, чтобы хозяева её не застукали. Ведь рот тепле везде приткнуться можно... Я пока правильно рассказываю?

- Правильно, - кивнула Татьяна. - Добавь еще, что у этой девчонки хахаль был. Можешь назвать его по-сказочному, прекрасным принцем. Если бы хахаля не было, то она бы нижним бельем меньше интересовалась. А так, когда хозяева приехали, то обнаружили, что все самое соблазнительное и кружевное белье перемеряно и перепробовано, а часть белья исчезла. И лифчики и трусики атласные, красные и палевые, с особыми вырезами, и такие колготки с узором, которые надевать не стоит, если не хочешь мужику голые ноги показать... Словом, именно тем пользовалась, что не для удобства постоянной жизни, а для того, чтобы перед любовником казаться.

- А зачем же такое белье в доме было? - спросил Мишка. Ревниво спросил.

- А потому было, что в хорошем доме все должно быть, всяких-разных вещей запасец, - ответила она. - Мало ли, как жизнь повернется.