Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 4 из 118



Томас с силой хлестнул по столу хлыстиком.

- Вы дурак, Нарини, или кто? Зачем вы рассказываете мне все это? Что мне за дело, спрашиваю я вас?

- Я только хотел... - лепечет майордомо. - Среди наших людей тоже заметна строптивость... Видно, кто-то подстрекает их, и оттого падают доходы...

- А вы у меня на что? - кричит дон Томас. - Вы-то зачем здесь? Или вы не в силах утихомирить нескольких мятежников? Или нет У вас под рукой моих стражников? Может быть, вы стареете? Или боитесь горстки нищих, у которых бурчит в брюхе?

Майордомо пытается что-то сказать, но резкое движение руки дона Томаса останавливает его.

- Молчать! Делайте, что надо!

Скрипнув зубами, кланяется майордомо спине своего господина, обещая себе: "Ну, погодите у меня, голодранцы! Я подтяну узду, чтоб в другой раз не получать за вас разноса!"

* * *

В замке гул и звон - готовятся к завтрашнему празднеству.

Солдаты чистят оружие, служанки натирают медную и оловянную посуду, режут птицу, все спешит, бежит, гремит.

За приготовлениями к пиру наблюдает - из любопытства и в предвкушении лакомых блюд - второй воспитатель Мигеля, капуцин Грегорио.

- Бог сотворил быков для арены, собак для охоты, домашнюю птицу для еды...

- А человека, ваше преподобие? - спрашивает толстый повар Али.

- Человека бог создал для того, чтобы он мудро наслаждался дарами жизни и хвалил бога, - отвечает монах, пробуя блюда. - Добавь-ка сюда щепотку гвоздики, Али. Тогда кушанье приобретет нужный аромат.

Столетняя Рухела, няня Мигеля, ощипывает гуся.

- Наслаждаться жизнью? Красиво вы говорите, ваше преподобие. Да только нам, беднякам, нечем наслаждаться - мы не можем даже и говорить о какой-то там жизни. Наши дети до сих пор не знают вкуса гусятины. Утром, в полдень и к вечеру - кукурузные лепешки. После такого лакомства желудок воет, как пес, и если над твоей головой непрестанно кружится бич - трудно наслаждаться жизнью...

Грегорио участливо глядит на старуху.

- Когда-нибудь и вам хорошо будет, Рухела, вот увидишь. А не увидишь ты - увидят внуки. Пока же пусть каждый помогает себе, как может.

Грегорио спокойно взял со стола большой кусок гусиного паштета и сунул его в обширный старухин карман. Вся кухня расхохоталась, только Али в ужасе выпучил глаза.

- Что ты так смотришь, Али? - строго спросил монах. - Разве из-за такой малости оскудеет пиршественный стол?

Али засмеялся:

- Ну, коли вы так говорите, падре, значит, не оскудеет. Мы все вам верим.

Мимо отворенной кухонной двери тенью мелькнула стройная мальчишеская фигурка.

- Видали? - провожая Мигеля взглядом, сказала Рухела. - Сын самого богатого сеньора в Андалузии, а тоже не наслаждается жизнью. Скользит, как тень, глаз от земли не поднимет, и знает одни только книги, и нет у него никакой радости А какое красивое было дитя, когда я носила его на руках!

Петронила, молодая служанка, с участием отозвалась:

- Мне его жалко. Он добрый мальчик. Единственный из всех не брезгует разговаривать с нами.

- Недавно спас от лютости Нарини перевозчика Себастиана. Себастиан укрыл у себя маленького Педро, которого хотели высечь, - добавила служанка Барбара - И Мигель до тех пор просил дона Томаса, пока тот не помиловал Себастиана и не отменил порку Педро.

- Если молодой господин таков, то это заслуга падре Грегорио, подхватила Агриппина.

- А как же иначе? - удивился монах. - Погодите, дети мои, увидите - я сделаю из Мигеля человека!





- Хорошо бы, - сказала Рухела. - Если б не Трифон, этот вельзевул, который делает из мальчика чудовище по своему подобию...

- Молчи! - понизив голос, остановил ее Грегорио. - В доме есть доносчик!

- Вельзевул и есть, и не любит никого, даже господа бога! - стоит на своем старуха. - И сделает он Мигеля таким же бессердечным, как сам. Иссохнет сердце Мигеля, как цветок шафрана в песке. Все-то он сидит за решетками, а как бы хотелось ему поиграть с нашим Педро и крошкой Инес! Но нельзя, все запрещено бедняжке...

Рухела осеклась, ибо на пол кухни пала тень человека, сухого, как жердь. О, это майордомо Марсиано Нарини, воплощенная сухость, засушенная надменнось в камзоле, скелет с лицом трупного цвета.

- Приготовления идут как надо? - проскрипел иссушенный голос.

- Да, ваша милость, все идет как надо, - отвечают все хором, провожая ненавидящими взглядами графского погонялу.

* * *

Перед доном Томасом, падре Грегорио и майордомо - арабский скакун.

- Что скажешь, падре? - спрашивает граф.

Глаза Грегорио светятся восхищением.

- Не может быть лучшего подарка к рождению Мигеля, ваша милость. Этот конь подобен солнечному лучу. У него петушиная поступь. Сухожилия напряжены, как тетива лука.

Падре ходит вокруг вороного коня, с чувственным наслаждением поглаживает его блестящую шерсть.

- А ты, Марсиано?

Сухой майордомо вспыхнул свечой, ибо испанец и на смертном одре испытывает такую же страстную любовь к лошади, как к собственной жизни.

- Великолепное животное, ваша милость.

Монах наклоняется к графу Томасу, шепчет:

- Дон Мигель должен время от времени читать перед сном этому красавцу на ухо шестьдесят шестую суру Корана. Тогда конь будет предан ему, как собака.

- Но ведь тогда ему придется говорить по-арабски? - удивляется дон Томас.

- Разве я не обучаю его этому языку? - гордо отвечает Грегорио. Спросите у него сами, ваша милость.

- Добрый совет, - говорит граф, внезапно рассмеявшись. - И его даешь ты? Христианин и монах?

Мягко улыбнулся Грегорио:

- Ваша милость, я, правда, христианин, зато конь - араб и язычник.

Смеясь, дон Томас приветливо посмотрел на монаха.

* * *

Спальня графского сына.

Широкое ложе под балдахином, с сеткой от москитов? Колышущаяся ладья снов, блаженства, детских радостей? Кружевная укромность, пуховая мягкость?

Нет, о, нет. Жесткое ложе, стол, сундук с книгами, Скамеечка для коленопреклонений, распятие и - постоянный сумрак за спущенными занавесами. Окно за решеткой.

В келье Мигеля сидит за столом падре Трифон. Тощий, низкорослый человек, костлявое, бледное, скуластое лицо. Жгуче-пронзительные глаза неопределенного цвета, тонкие бескровные губы. Падре Трифон - член братства Иисусова; за фанатическую приверженность вере и рвение в делах церкви сам архиепископ Севильский, дон Викторио де Лареда, рекомендовал его в наставники Мигелю.