Самодурка

Знобило, впервые в жизни возвращение домой не радовало, а скорее пугало её. Пытаясь отделаться от предчувствия какой-то незримой угрозы, Надя старалась уцепиться за логику и составить единую картину происшедшего из обрывков имеющейся информации.

Первое: у неё украли кота. Этот факт не требовал доказательств. Второе: её намеренно пустили по ложному следу. А когда она поняла это, попробовали убрать - оглушить или даже убить - это уж куда бы удар бутылкой пришелся, а прийтись он должен был по голове... От неё явно хотели избавиться.

Значит, она знала или видела что-то, чего знать и видеть была не должна. Она стала для кого-то опасной. Но почему? Похоже, ключ к этой головоломке подсказал Алексей - все же не зря она бросилась за ним вдогонку! Маковая соломка!

Да, теперь все сходилось: кто-то вез эту дьявольскую труху в купе для служебного пользования, в котором не должно было быть пассажиров до самой Москвы - тогда груз пребывал бы в полнейшей безопасности... Но, как известно, самые выверенные и хитроумные планы рушатся, когда вмешивается Его Величество Случай. Что и произошло...

В служебное купе пустили пассажирку. Проводница, получившая взятку, ни за какие коврижки не решилась бы поместить туда Надю, знай она тайну груза. Значит, этой тайны она не знала. И не состояла в сговоре с хозяином мешков. Итак, это первая случайность.

А вот и вторая - кот! Этот бандит распотрошил достояние безвестных мафиози, поневоле сделав свою хозяйку причастной к сему процессу... Значит, её надо убрать, - решают они. Свидетели никому не нужны. И при этом не важно: догадалась ли хозяйка кота о том, что в мешках, или нет... Это уж, как говорится, её трудности. Но сам факт причастности решил все!

Так, вроде и с этим разобрались. Владельцы соломки, скорее всего, рассуждали примерно так: невесть что этой бабе с котом придет в голову надо от неё избавиться. Убрать с дороги. Да, так они и поступили - её попросту выбросили из поезда, использовав в качестве приманки кота. И как точно все рассчитали: если этой чертовой бабе больше делать нечего, кроме как таскаться по Приуралью с идиотским котом, значит она принадлежит к тому типу экзальтированных дур, которые за любимого котика душу продадут... И значит, если лишить эту дуру любимого "масика" и намекнуть, куда скрылся с её сокровищем злодей-похититель, - то она, ничтоже сумняшеся, ринется вдогонку за своим сокровищем, позабыв обо всем на свете!

Сказано - сделано! Ее убрали из поезда. Причем, лишнюю свидетельницу важно было не только убрать, но и задержать насколько возможно - мало ли, вдруг, догадавшись обо всем, она загорится справедливой жаждой возмездия, и тень Коррадо Катаньи - идейного противника всех мафиози - помрачит её воспаленный рассудок... Иными словами, вдруг ей взбредет в голову добраться на попутке или на такси до Казани, оттуда долететь до Москвы самолетом, опередив прибытие поезда, и встречать их, голубчиков, - тепленькими! - в сопровождении людей в штатском...

Этот маршрут она "просчитала" в уме, позаимствовав карту местности у одного из попутчиков, в ожидании прибытия в Москву...

Похоже, этот ход её рассуждений соответствовал истине. Конечно, бандиты ничего не знали о ней - ни о роде занятий, ни о характере... Точно так же, как и она о них ничего не знала. Теперь Надя не сомневалась - тот, кто украл Лариона, и был владельцем мешков! Она знала это так же точно, как то, что она найдет этого человека и вернет кота.

Чего бы это ни стоило!

Прибыли. Все! Москва...

На перроне суета, давка, все что-то кричат, смеются, обнимают друг друга. Надя обречено волокла свой чемодан, казавшийся ей сейчас страшно тяжелым, и думала, что Володька наверное с ума сходит - он же должен был встретить ещё её вчера. Она же давала ему телеграмму о дне своего приезда. И вот не приехала. И - ни слуху ни духу...

Знала, что на такси денег не хватит.

Метро. Озноб. Гул в душе.

Не заболеть бы...

Непременно заболею! Как доберусь до дому - немедленно ванну, грелку и стакан коньяку!

Так уж и стакан? - полушепотом. Это она улыбнулась своему второму "я", с которым завела в поезде разговор. - Может, пары рюмочек хватит?

- Нет, стакан! - боднулось в ней диковатое и упрямое существо, которому она тут же решила подыскать имя. Или прозвище. И, конечно, не подыскала...

- Я тебя дразнить буду! - постановила Надя и от этого немного взбодрилась и повеселела.

Выползла из метро - и вниз переулочком.

"Вон он, мой домик, плавает в мороси, сонный, туманный... Сумерки валятся, хороводятся с ветром, вздыхают, качаются..."

- Это ты качаешься! - передернула плечами, ускорила шаг.

Трехпрудный переулок. Старый московский дворик. Дом в глубине двора. Первый этаж. Темно...

- Опять в подъезде лампочку вывернули, - это вслух, в пустоту. Ключи-то где? А, вот они, вот они...

Лязг. Лязг... Поворот ключа.

Вошла. Никого. Свет включила.

Пахнет как хорошо - похоже, картошечкой жареной! Шубку - на вешалку, сапоги - вон! В ванну скорей - горячей воды и пены, побольше пены... белой, душистой... Пока наполняется, обошла комнаты.

Елочка! Ровненькая такая, пушистая... ещё лесом пахнет. Подошла, погладила ветки.

- Привет! Это я. Ждала меня? Или он тебе ничего обо мне не рассказывал?

Записки нет - ну конечно, он же ищет её, может быть, на вокзал поехал. Что с ней случилось, думает, - с Кошкой моей, - поезд-то прибыл благополучно. Она же из Екатеринбурга звонила, что приедет этим поездом "Абакан - Москва", двадцать четвертого декабря, в семнадцать десять... Потом ещё и телеграммой прибытие в этот день подтвердила. На всякий случай... Подтвердила-то - подтвердила, ан, нет ее! Тут невесть что подумаешь...

- Бедный ты бедный! Досталось тебе... Но раз уж связался с такой теперь уж терпи.

В кухне на белой картонке Ларионова миска. Увидела, села и заплакала. Замутило всю душеньку, повело...

- Ну вот, ещё чего! - вскочила. - Не буду! Не хватало, чтобы Володюшка меня в таком размазанном виде увидел. В ванну, в ванну скорей! Прыг... и замерла-а-а!

Это "а-а-а" Надежда провопила истово, с наслаждением, бравируя грубоватой броскостью тембра, словно этот её боевой клич начинал отсчет нового времени - времени, в котором она превратится в непобедимую бесстрашную воительницу, и все на свете будет ей по плечу!

Полуприкрыла глаза. И совсем другим голосом - глухим, упавшим:

- Ничего, старуха, прорвемся...

Похоже, прорываться придется с боями, - это уже не вслух - про себя. Похоже, история наша с тобой какая-то неважнецкая. Мерзопакостнейшая история!

- Не хочу, не хочу, не хочу! - диким выхрипом, вынырнув из бушующей блеском пены. И тут же туго зажала свой рот рукой.

- Сейчас на все наплевать, красоту наводить - сейчас приедет Володька! А все остальное потом. Завтра... Отогреюсь, отмокну. Ларион, противный котяра, где ты? Не боись, я тебя не брошу!

Надя скоро совсем расслабилась, стала задремывать. Домашний покой и горячая ванна растворили усталость и страх. А нехорошее предчувствие близкой беды, засевшее в подсознании с самого начала поездки и с пропажей Лариона превратившееся в уверенность, теперь казалось тяжким и несбывшимся сном. Мороком. Наваждением...

Будто не было ни обрезанной шлейки, ни бутылки, зажатой в руке бандюги и угодившей в окно вместо того, чтобы расколоть ей череп... Не было ни привода в милицию, ни маковой соломки, ничего... Только пена. Белоснежная пена с радужно мерцавшими пузырьками. Вот она играет, ласкает, тешится, а потом исчезает прямо на глазах...

- Вот и жизнь моя тешится... играет со мной. Красиво как! Спать хочу... Не добреду до кровати...

Хлопнула входная дверь. Шаги!

- Надька! - ворвался в ванну прямо в пальто, в ботинках. Из пены выхватил, к себе прижал, целует, целует... - Надька ты Надька - кочерыжка паршивая, как ты меня напугала!

Вода стекает по полам пальто, искрится, подмигивает пенистым облачком... и исчезает.