Тигрица

Джессика уселась на краешек скамьи и, положив локоть на спинку, подперла рукой подбородок.

Здесь, вдалеке от дома, стояла почти полная тишина. Любой другой человек непременно почувствовал бы, как на него нисходят мир и успокоение, но мозг Джессики продолжал лихорадочно работать. Слишком много тревожных мыслей роилось в ее голове, слишком многое надо было обдумать и решить.

Железная скамья в усадьбе деда живо напоминала Джессике другую — каменную скамью возле фонтана в темном патио.

И вдруг на плечи Джессики опустились две крепкие ладони, и она негромко вскрикнула от неожиданности, потом резко поднялась со скамьи и обернулась.

— Испугалась? — Ник сунул руки в карманы и ленивым шагом обогнул скамью. — Извини, я не хотел тебя пугать.

— Откуда ты взялся?

Джессика ненадолго зажмурилась, стараясь вернуть себе душевное равновесие. На мгновение она вообразила, что… Нет, это просто невозможно!

— Ты думаешь, я тебя выслеживал? — Ник ухмыльнулся и, повернувшись, уселся на скамью. — Что ж, ты права. Меня бросили одного, и я был не прочь к кому-нибудь присоединиться. Одинокий, всеми покинутый, я шел за вами, но вы с Арлеттой так трогательно беседовали, что я не стал вам мешать. Только когда я увидел, как решительно твоя матушка промаршировала к дому, я понял — мой час настал!

Под его бросающимся в глаза светским обаянием, которое Ник мог по желанию то напускать на себя, то сбрасывать, таилось искреннее, спокойное, убаюкивающее тепло, которое — иногда — очень нравилось Джессике. Вот и сейчас она почувствовала, как внутри у нее что-то оттаивает, когда Ник похлопал ладонью по скамье, приглашая ее снова сесть. Послушавшись, она опустилась на скамью, хотя и несколько дальше от того места, на которое он показал.

— Ну, как дела? — радушно спросила она в знак того, что нисколько не возражает против его присутствия.

— Дела? Да, дел много. Хотя и не так много, как у тебя.

Джессика покосилась на него с неожиданной опаской.

— Если хочешь спросить о предложении КМК — лучше не надо.

— Я и не собирался, — добродушно ответил Ник и лениво потянулся; вытянув перед собой скрещенные ноги, он развел руки широко в стороны и сладко зевнул, прикрывая ладонью рот. Правая его рука осталась лежать на спинке скамьи за плечами Джессики.

— Строго говоря, меня не очень волнует то, что происходит у вас наверху. Хороших капитанов мало, а я — очень хороший капитан. Без работы я, во всяком случае, не останусь, а в деньгах могу и выиграть.

Его тон предполагал, однако, нечто совершенно иное — как и взгляд его лениво прищуренных глаз.

— Это верно, — протянула Джессика, поглядев на него с легкой насмешкой.

— Не веришь? — Ник выпрямился. — Между прочим, я не просто моряк. Я могу сделать кое-что лично для тебя, например — избавить тебя от напряжения, из-за которого ты похожа на завязанную в узел веревку. И кто знает, может быть, это приведет к совершенно неожиданным последствиям?

И он осторожно — словно человек, пробующий почву под ногами, прежде чем идти через трясину, обнял ее плечи и стал медленно массировать, разминая судорожно сведенные мышцы.

— К неожиданным последствиям? Ты даже не представляешь себе, насколько они действительно могут оказаться неожиданными лично для тебя.

— Джессика осторожно уклонилась от его руки.

Ник поглядел на нее из-под ресниц, кончики которых на солнце стали золотистыми.

— Если женщина подходящая, я не прочь и подучиться немного, — сказал он.

— Ну, что же ты замолчал? — спросила Джессика нетерпеливо. — Ты, кажется, назвал меня подходящей? А вот мне сдается, что тебе просто не дает покоя тот факт, что я была единственной, кто выскользнул у тебя из рук.

— Это ты так думаешь, — отозвался Ник, слегка прищурившись.

— Я не думаю, я знаю. — Джессика произнесла эти слова коротко и решительно, но в ее интонации не было ни гнева, ни осуждения.

— Так вот, ты ошибаешься. Когда мы оба были молодыми да зелеными, я действительно был к тебе неравнодушен. И я еще долго сердился на старика после того, как он за ухо вывел меня из твоей спальни, где, по его мнению, мне совершенно нечего было делать. Но теперь все это в таком далеком прошлом, что и вспоминать об этом смешно. И уж, конечно, никакого отношения к настоящему это не имеет.

Джессика слегка нахмурилась. Случай, о котором Ник вспоминал теперь вроде бы со смехом, на самом деле был совершенно ужасным. Джессике тогда было тринадцать, а Нику — на пять или шесть лет больше. Как-то теплым весенним вечером она поздно читала в постели и незаметно для себя задремала. Когда она проснулась, то с ужасом обнаружила, что Ник лежит рядом с ней в одних трусах и, приподнявшись на локте, целует ее в губы. Вторую руку Ник просунул под ее коротенькую пижамку и опустил на грудь Джессики.

До этой ночи они были хорошими друзьями, почти как брат с сестрой. Они вместе играли в салочки, вместе лазили по деревьям, рыбачили и однажды чуть не погибли во время секретной экспедиции в глубь болот. Они вместе ездили на велосипедах на побережье залива и играли там с детьми рыбаков, и вместе учились водить один из стоявших в усадьбе старых грузовиков. Возможно, именно поэтому столь откровенное проявление чувственности неприятно поразило Джессику и заставило испытать сильнейшее раздражение и досаду — и это вместо удовольствия, на что, видимо, рассчитывал Ник. Она принялась бороться, и тогда на шум прибежал ее дед.

Последовавшая сцена была еще более некрасивой, чем поступок Ника. Клод Фрейзер наговорил ему такого, что у юноши побелели не только губы, но и вся кожа вокруг рта, а на скулах запылали два ярко-алых пятна. Джессике и самой стало неловко, а когда Ника — прямо посреди ночи — вышвырнули за дверь вместе со всеми его вещами, ей стало по-настоящему страшно.

— Я еще не говорила тебе, как я сожалею о том, что случилось той ночью? — спросила она. — Наверное, мне не следовало поднимать такой шум. Конечно, тебя нужно было как следует вздуть, но мы всегда могли бы урегулировать этот вопрос между собой.

— Я был просто молодым идиотом, — грубовато ответил Ник и внезапно вздохнул. Потом он поглядел на нее в упор и добавил:

— Конечно, если ты глубоко и искренне раскаиваешься…

Увидев новое выражение, появившееся в глубине его голубых глаз, Джессика поспешно отодвинулась от него еще на пару дюймов.

— Не настолько глубоко, чтобы продолжить с того же самого места, где нас прервали. И потом, мне кажется, что сейчас у нас уже ничего не получится.

— Почему? Не из-за старика же?

Джессика подумала, что Ник, похоже, выглядит не таким спокойным, каким ему хотелось бы казаться, хотя ничто в его позе и ладной, высокой фигуре как будто не выдавало внутреннего напряжения.

— Нет, это не из-за деда, — ответила она. — И вообще я не понимаю, почему все вы считаете, будто без него я не могу сделать ни шагу!

— Потому, золотко мое, — насмешливо прогудел Ник, — что ты слишком редко предпринимаешь что-либо без его высочайшего одобрения.

— Нет, это не правда. Если бы я действительно была такой бесхребетной, я бы все еще жила в усадьбе и занималась домашним хозяйством.

— Зато теперь ты живешь одна, как старая дева, да и квартирка-то твоя

— через стенку от дедушкиных городских апартаментов. В твоей жизни не происходит ровным счетом ничего интересного, разве что тебе иногда удается подписать пару-тройку счетов для «Голубой Чайки».

— Значит, ты тоже так считаешь?

Она быстро взглянула на него из-под опущенных ресниц, но Ник перехватил ее взгляд и смотрел на нее так пристально, что Джессика невольно покраснела.

— Так-так… — сказал он, слегка приподнимая брови. — Интересно, что такое случилось с нашей маленькой скромницей Джессикой? Готов побиться об заклад, что дедушка еще ничего об этом не знает.

— Ничего не случилось, — решительно ответила она и, осознав, что резкий ответ выдает ее с головой, поспешно отвернулась. Интересно, догадается ли Ник, что ему следует держать язык за зубами, думала она, пристально разглядывая затейливую ограду старинного семейного кладбища, начинавшегося неподалеку от того места, где они сидели.