Страница 159 из 167
"Люба! - крикнула Вера, и там стул загремел ("Вскочила она, что ли?") - да не нужен он мне, ваш Лев Ильич, уезжаю я, вы что, не слышите меня? Совсем уезжаю, с мужем, с Колей Лепендиным, навсегда уезжаем..."
Там стало тихо.
"...Я вам не Люба, - зазвенел Любин голос, - а Любовь Дмитриевна..."
"Мне сейчас за визой, - перебила ее Вера, - ну что вы в самом деле, зачем это мне?.."
"Вот значит как... - медленно сказала Люба, - вот, стало быть, отчего он... на ровном месте споткнулся, под колесо... У него высокая любовь, а вы и тут ждать не захотели? Я вам, а вы... Недооценила я вас... Напакостили и бежите..."
"Встать, что ли, - лихорадочно соображал Лев Ильич, - это все уже невозможным становится..." Только слишком театральным было б его появление, а ему сейчас совсем не до эффектов. И голова еще пуще звенит...
"Да разве можно с ним так? - все звенел Любин голос. - Как вы могли? Я-то ладно, я во всем виновата, у нас с самого начала все не жизнь - все насмерть, кто кого... Да если б можно еще что-то было исправить - так нет, нет уж меня, понимаете - нет! Но вы-то что? Ну конечно, Коля пошикарней будет, вот оно что вам нужно, быстренько сориентировались, распознали, что по чем... Да ты... ты - шлюха, а я-то еще..."
"Вы меня, Любовь Дмитриевна, от откровенностей останавливали, а сами таким делитесь - мне ведь это тоже ни к чему. Не знаю, за что у вас там шло сражение ваши семнадцать лет, чего не поделили, дочь вырастили, что еще? А ежели так страдаете, ну найдете выход. Да уж наверно, не так там было, когда он за чужие юбки цеплялся. А со мной тоже все. Все я перечеркнула, все забыла. Нет меня тут больше. И совсем меня нет, только не так, как вас - у вас вон еще сколько сил, страсть какая! А я мертвая, понятно вам? Живой была б, отсюда не уехала. А мертвые не бегают, ошибаетесь - они... А помирать все равно где. И от него бы не отказалась, если б живой была. И неправда, что Лепендин... это все не так - не вам понять."
"Господи! - крикнула Люба. - Какой же он несчастный, бедный, бедный Лев Ильич!.."
И дверь там хлопнула.
Лев Ильич лежал с закрытыми глазами: "Теперь-то уж все, что ли?.."
Потом он услышал, как там так же быстро, срываясь, набрали номер телефона.
"Коля?.. - услышал он. - Это я... Понимаешь... Когда сейчас?.. Да жив-здоров. У него случайно в записной книжке оказался наш телефон... Не знаю, почему именно нам. Кому-то надо было позвонить... Любе?.. Нет-нет, не звони, ее нет... Я звонила. Его надо увезти отсюда... Ну да, действительно, почему мы должны заниматься... Но раз я здесь... Погоди, а завтра нельзя?.. Ну хорошо, что ты злишься! Паспорт мой у тебя?.. И билеты тоже обязательно сегодня?.. Конечно, лучше завтра, что за истерика. Значит, завтра?.. Ну не кричи, еду, еду. Значит, где?.. На углу, возле сберкассы?.. Не опоздаю..."
Брякнула трубка и сразу открылась дверь. Она, видно, подошла к нему, наклонилась, он слышал ее дыхание, боялся хоть чуть приоткрыть глаза, чтоб не задрожали ресницы.
- Прощай, Лев Ильич, - прошептала Вера, - теперь навсегда. Ты знаешь, что все не так. Ты знаешь меня, ты же мне веришь... поверх всего. Прости меня...
Стукнула одна дверь, вторая, в ушах звенело от тишины.
Он полежал еще несколько минут, медленно приподнялся, сполз с каталки, с трудом натянул свитер, пиджак, захватил пальто, портфель и открыл дверь.
В соседней комнате никого не было, отодвинутые от стены, как живые, стулья - вот здесь они только что сидели.
На столе, возле телефона лежала его записная книжка и паспорт. Он раскрыл - паспорт был действительно его.
Он сунул в карман книжку, паспорт и открыл дверь в коридор. Он дошел только до угла, надо было переходить улицу, а тут конец рабочего дня, безумные машины, толчея на мостовой, рев, он и приостановился, ноги дрожали.
"Напугали, что ль, теперь до смерти все по одной стороне буду ходить?..он нашарил сигареты, спички. - Ну раз могу курить..."
Его ветерком обдуло, он с трудом прикурил, морщась от боли в локте, поставил у ног портфель, да и загляделся на небо, привалившись к стене дома, прямо на углу. Солнце садилось не видимое отсюда, за домами, а небо розовело сквозь дымку. Что-то ему за город захотелось, чтоб деревья росли свободно, не в асфальте, чтоб мокрая земля, оживавшая на глазах, зелень неведомо откуда, чтоб пахнуло прошлогодней прелой хвоей, потянуло дымком... Эх, сколько еще прекрасного на свете! Что ж, раз жив остался, надо жить.
Он смотрел через улицу. Движение перекрыли, толпа сгрудившихся машин словно топталась на месте, ждала своей минуты, и там, на том берегу широкой как река улицы, девушка сбежала с тротуара и кинулась прямо, не глядя на пешеходную дорожку: тоненькая, длинноногая, в расстегнутом дешевеньком кожаном пальтишке, косынку у нее с головы смахнуло ветром, она подхватила ее налету, все ближе, ближе, - как в последний раз бежала.
- Папочка! - закричала она вдруг. - Папочка-а!..
Лев Ильич оторвался от стены и бросился ей навстречу.
Они сошлись посреди мостовой, ближе к его краю. Он схватил ее, обнял, прижался к ней, чувствуя на губах ее соленые слезы, гладил ей волосы - и все не верил - она, его Надя!
Вокруг уже рычали машины, объезжая их, толкотня, грохот, он ничего не видел, не замечал, кроме ее мокрых глаз, да ему ничего больше и не надо было.
Они так и простояли обнявшись, пока снова стихло, выбрались на тротуар и двинулись было - он все ее обнимал...
- Портфель! - засмеялся Лев Ильич.
И портфель все валялся на углу у стеночки, как он его оставил.
- Что с тобой, папочка? - выговорила, наконец, Надя. - Я как пришла из школы, а у нас сегодня кружок, поздно, дверь - настежь, мне соседка Серафима и крикнула еще на площадке, что тебя машиной сбило, мама побежала в больницу... Я сразу...
- Никто меня не сбивал - видишь, все хорошо.
- А что с тобой?
- Подскользнулся, отвезли, а маме кто-то позвонил, напугали.
- Она где, мама?
- Уже ушла...
Темнело так легко, не враз, а словно воздух уплотнялся, Льву Ильичу шагалось все легче, или от того, что держал ее за руку, что теперь он был не один, что вместе с этой девочкой, так неожиданно невесть откуда слетевшей к нему, все стало четким, определилось, обрело форму - хаос, призрачность кончились. Это ведь только кажется, быстро так и тоже легко думал Лев Ильич, только кажется, что меж хаосом и гармонией бездна, что их разделяет пропасть, которую не перескочить, а сорвешься - не выбраться. Только кажется! Это как в перенасыщенный раствор, - вспомнил он такой любимый он им образ, - где все спутано, где нет ни мысли никакой, бросишь веточку, и все сразу меняется обернется совершенной формой кристалла, чудом гармонии, самой природой, уж наверно созданным для какого-то неведомого нам смысла. Это потому, что все - в нас, ни через какую бездну не надо прыгать. Это в нас хаос, это в нас гармония. Только мысль, идею, образ - истину надо услышать сердцем. А ведь есть и слово - как-то называется эта веточка, как же, такое знакомое, льющееся и никогда не прекращающееся слово... Не мог его ухватить Лев Ильич.
- Папочка, а купи мне пирожное, а? - услышал он Надю. Они стояли возле маленького кафе.
- Как кстати, - сказал Лев Ильич, - я и не ел с утра.
Сказал, да и осекся сразу.
Надя подняла на него глаза, в них опять закипали слезы.
- Как же так? Ты где живешь, что с тобой, папочка?..
- Ладно, ладно, перестань. Вот мы сейчас...
Кафе было уютным и людей не много. Они сели возле окна. Надя выбрала себе пирожное, Лев Ильич бутылку кефира, неожиданно нашлась селедочка, салатик с огурцом...
- Ты можешь выпить, папа, - важно сказала Надя, она уже и забыла про свои переживания.
- Спасибо, - улыбнулся Лев Ильич. - С меня хватит. Я теперь трезвенник.
- И давно это с тобой?
- С сегодняшнего утра. А там видно будет...
Какая красивая девочка, думал Лев Ильич, какое счастье, что она есть, что сейчас она с ним - как все хорошо...