Объявление в газете

...Рано утром нас торопливо поднимал Соса, поил чаем, намекая, что подошло время расставаться с местом нынешней стоянки, угощал бутербродами и когда он только успевал приготовить завтрак? И тут же тащил в путь, чтобы успеть в прохладное время прошагать километров двадцать. Затем будем пару часов отдыхать в тенечке, набираться сил перед еще одним десятикилометровым рывком. И лишь после него станем подыскивать место для ночлега.

До свиданья, гостеприимный зеленый дом! Нет, мы не отплатим тебе неблагодарностью: весь мусор будет прибран и кострище заложено аккуратно нарезанным дерном. Пусть все останется, как было до нас. Наконец мы вскидываем на спины тяжелые рюкзаки и - марш-марш - только посвистывают под кедами росные травы да пощелкивают сучья старого хвороста. Так и продолжался наш маршрут, упорядочение и славно, пока невесть откуда не натянуло махровых туч. В одном из переходов я очень некстати промочил ноги. Холодный и влажный ветер довершил эту неприятность - я заболел.

...Заброшенный когда-то хозяевами обветшалый домишко, о котором говорил Вава, действительно был обнаружен на самой опушке леса. Здесь, по замыслу ребят, мне предстояло укрыться от непогоды, отлежаться, покуда все трое не доберутся до шоссе и не уговорят какого-нибудь проезжего водителя машины с хорошей проходимостью свернуть на раскисшую лесную дорогу. (Поначалу они хотели оставить Ваву присматривать за больным, но я запротестовал, мотивируя тем, что мне уже "лучше", а еще более тем, что машину, вероятно, придется не раз выталкивать из глинистого месива колеи, и в таких случаях всегда лучше иметь три пары рук, нежели две.)

Помещенный на какое-то подобие кровати, укрытое ветошью, и снабженный про запас термосом с уже известным варевом заботливого Вавы, я остался один и только тогда перебрал взглядом все детали убогого жилища. Пропыленные стекла крошечных окон, толстый слой пыли на явно самодельном дощатом столе, полуоткрытая и провисшая на одной петле дверца печурки, груда хлама в углу (в основном пришедшие в негодность части пчелиных ульев), густое переплетение паучьих снастей под потолком, - все говорило о том, что хозяин навсегда и безвозвратно покинул эту лесную обитель, которая когда-то была пасекой.

Под стать грустной окружающей обстановке становилось и самочувствие. К ознобу, стуку в висках и тупой боли под лопатками добавилось и то, чего я боялся более всего: неумолимые и злобные укусы радикулита при малейшем движении. Мой старый враг становился все настойчивей, совершенно не давая пошевелиться. Ощущение беспомощности порождало отчаяние. Борясь с ним, я закрыл глаза, попытался отвлечься мыслью о ребятах. Пошли, наверное, не по тропе, а напрямик, продираясь через мокрый кустарник и бурелом... Но в ушах все сильнее нарастал колокольный гул. Нет, мне опять не избежать "вишневого омута"! На этот раз он разверзся передо мной вулканическим кратером, хотя темно-красная лава почему-то не выдавливалась наружу, а напротив, уходила в его чрево, наползая со склонов и закручиваясь спиралью Архимеда. Я чувствовал ее нестерпимый жар, но не сгорал в ней, увлекаемый все глубже и обволакиваемый багровым маревом.

...Первое, что я услышал, приходя в себя, был звук легких шагов. "Ребята вернулись!" - промелькнуло в голове, и я открыл глаза, радуясь их скорому возвращению и тому, что вырвался из столь знакомых мне объятий полусна-полубреда. Но ничего не увидел, потому что чья-то мягкая ладонь легла мне на лоб.

- Вот и все, бедненький мой. Температура почти нормальная, - прозвучал над изголовьем ласковый женский голос. И я вздрогнул, тут же ощутив не очень свирепый, но все же укус моего врага. Но мне было не до него.

- Кто? Кто здесь? - вырвалось у меня. - Где я? Где ребята?

Чужая ладонь соскользнула с моих век, и я встретился с большими карими глазами, устремленными на меня с выражением нежного сочувствия.

Не ответив мне, молодая гибкая женщина в простеньком платье, из тех, которые нередко удаются деревенским мастерицам лучше, чем столичным модельерам, отошла к столу, покрытому льняной скатертью, и вернулась к изголовью с большой глиняной кружкой.

- Это надо выпить маленькими глотками.

Все, что я увидел, ошеломило. Вопросы изумления роем кружились в голове, но ни один не просился на язык. Полы и оконные стекла были чисто вымыты. Потолок сиял свежей побелкой. От печки струилось тепло, и ее дверца была затворена, пропуская через тонкие щелки ритмичные отблески пламени. Захотелось ущипнуть себя побольнее моего врага. Неужели бред продолжается? Да нет же, здесь что-то не то... Последняя мысль утвердилась после того, как я обнаружил, что лежу в куртке и обуви на той же постели из ветоши. Собственно, ничего необъяснимого не произошло. Но сколько же я провалялся без сознания?

Потягивая теплую бурую, чуть горьковатую жидкость из кружки, я осознал, что задавать глупые вопросы как-то стыдно. Может быть, все наоборот? Ребята не оставили меня одного, а сдали на руки заботливой хозяйке. А мрачное убранство заброшенной избы мне только пригрезилось? Скорее всего так. Но кто же укладывает больного на такое тряпье, на такой колченогий топчан?

Покончив с питьем, я сообразил, что пора что-то сказать.

- Меня зовут...

- Слон?

- Да, а откуда... Ну да, ребята сказали! А скоро они придут?

- Придут, придут. А меня - Вера.

- А давно вы здесь?

- Почитайте всю жизнь, с небольшими перерывами. Я на этой пасеке выросла. Ну что, полегчало? А теперь всерьез лечиться будем...

И Вера с деловитостью зрелого эскулапа, который всегда знает, что предпринять, решительно стащила с меня кеды, куртку и рубашку, перевернула на живот. Пока я вытирал непроизвольно катившиеся из глаз слезы - кто не знает, что такое радикулит, настоятельно рекомендую с ним не знакомиться, вышла в сени и вернулась с небольшим горшочком. Через секунду по моим позвонкам потекла густая холодная жидкость, которая стала медленно обволакивать излюбленное моим врагом место укусов.

- Конечно, неплохо бы и пчелок посадить, - рассуждала моя мучительница, невольно касаясь моих плеч прядью душистых каштановых волос. - Но уже ночь... Ничего, у меня банька почти поспела. Вы пока полежите, а я сейчас...

И хозяйка ушла. Это, казалось, было против правил: нельзя же оставлять тело открытым, тем более что тягучая жидкость сильно холодила спину. Но буквально через несколько минут мои сомнения отпали: густая и тяжелая жидкость, словно впечатываясь в позвоночник, все сильнее аккумулировала тепло, а через минуту-другую это был уже просто жар. Да, с таким лекарством я еще не встречался. Именно как с лекарством, потому что позже догадался, что это был... мед.

- Ну что же мне делать с вами, Слон, сами-то до парилки не доберетесь? немного смущенно сказала хозяйка, вернувшись в комнату раскрасневшейся, как видно, после отнюдь не пустяковой работы. - Обопритесь на меня.

С полсотни метров мы проковыляли до баньки, дымившей на краю огороженного двора. Вера доставила меня прямиком в парилку, стянула обувь, одежду, уложила на полок. Из черпака плеснула на раскаленные камни - все помещение сразу же заполнили испарения каких-то растений. Запахло одновременно и осенним садом, и летним полем, и весенним лесом. От горячего пара стало на минуту труднее дышать, но только лишь на минуту. Я вытянулся на широкой сосновой лавке, отдаваясь всепроникающему теплу, и с удовлетворением услышал, как дверь за деликатно вышедшей Верой закрылась. "Какая все-таки славная, само обаяние! Сколько же ей? На вид лет 25, не больше..."

Размышления были прерваны новым появлением моей исцелительницы, на сей раз в пляжном одеянии и с большим веником из крапивы в защищенной рукавицей руке, и я понял, что взялась она за меня действительно всерьез.

И вот уже водопад из ушата низвергся на мою спину. И вот уже шквал обжигающих ударов посыпался на нее. Мой враг огрызается, соперничая с ними в жестокости причинения боли. Хочу кричать и не могу - не позволяет мужская гордость, и только слезы, неподвластные усилиям воли, текут и текут, смешиваясь с соленым потом.