Вычислить и обезвредить

Я покорно занялась санитарно-техническими работами, тихонько лелея в душе коварные замыслы и не без надежды ожидая, что милый после всего пережитого скоро заснет и мне не придется ещё и заглаживать свою вину в койке. Не лежит у меня душа к этому занятию, не доросла, наверное, или темперамент вялый. Севочка же на моем, прямо скажем, нимфеточном фоне выглядел просто сексуальным гигантом, чем невероятно гордился. Возможно, в этом и крылась его привязанность ко мне: всякие сравнения его возможностей и особенностей с кем-то ещё просто исключались. Хоть в ту, хоть в другую сторону. Но вот в вопросе о замужестве и дальнейшей совместной жизни...

Нет, за границу мне хотелось не меньше, чем любой нормальной советской девушке, но... без Севочки. Если бы он хоть сказал, что любит меня или ещё что-то в этом роде... Увы, романтикой в наших отношениях и не пахло. Подозреваю, что на роль супруги я была выбрана по принципу: "Жениться надо на сироте". Просто других сирот в то время под рукой не оказалось и пока не предвиделось, а по хозяйству от бабушки я много чему успела научиться. Бесплатная домработница - поди-ка плохо, и без хлопот. Да и вообще девушка просто приятная во всех отношениях, без амбиций и претензий, зато со своей жилплощадью и уже имеющейся московской пропиской. Такие, между прочим, в наше время на дороге не валяются, даже на обочине не залеживаются.

Это я к тому, что определенную цену себе все-таки знала и поэтому решила, наконец, сама стать хозяйкой своей судьбы, а не ждать милостей ни от природы, ни от Севочки. Поэтому когда квартира была доведена до стерильного блеска, я перестирала и перегладила все нуждавшееся в этом белье, сготовила обед на пару дней и, собрав свои нехитрые шмотки, тихо выскочила из дома, не забыв оставить на видном месте ключ от квартиры ненаглядного, с очень трогательной запиской: "Не ищи меня, Белоконь. Все кончено".

Довольная собой и своим литературным произведением, я шагала по предрассветной Москве, полной грудью вдыхая сладкий воздух свободы. От Сокольников, где обитал мой суженый, до моих апартаментов в переулке Арбата было часа два хода, я преодолела их за полтора, заперлась в квартире на все имевшиеся там запоры, отключила телефон и повалилась спать. Снились мне синие медведи и розовые слоны, безжалостно расправлявшиеся с оголтелыми стаями бразильских обезьян.

Мне эти милые млекопитающие были действительно глубоко неинтересны. Специализировалась я в так называемых "очерках морали нравов" - жанр в то время чуть менее безобидный, чем футбол, а также пыталась стать фотокорреспондентом, чего мне почему-то не позволяла пара мэтров в нашей газете с трогательным названием "Социалистическая промышленность". Сдохли бы, но не позволили. А в газету я попала после распределения в институте, и должна была Бога молить за такую милость, потому что в девяти шансах из десяти должна была попасть в какую-нибудь провинциальную многотиражку. Десятым же шансом оказался пост корреспондента в вышеупомянутом издании, и я за него ухватилась, так как родилась в Москве, в ней выросла и в ней же надеялась - со временем, конечно, - умереть. Хотя платили мне, прямо скажем, столько, сколько обеспечивало мои сверхминимальные потребности, а к более выгодным видам работ не подпускали.

Мелкими же заданиями коллеги со мной всегда делились щедро, особенно нудными, зная, что Орлова (это я) материал вытянет, что называется, "на зубах" и у начальства не будет никаких неприятностей. Писать люблю вообще до умопомрачения, поэтому любую, самую неблагодарную работу коллеги норовили свалить на меня. А вот фотографировать - фигушки. Но я не жаловалась, только решительно не понимала, что буду делать в Бразилии со своим спортсменом, представляя, как зачахну без любимой работы от тоски ровно через неделю. Тем более - вдали от Москвы.

"Решено! - подумала я, проснувшись после недолгого, но освежающего сна и включила телефон. - Начинаю новую жизнь. И не с понедельника, а прямо сегодня. Попью кофейку, подумаю, приду в редакцию раньше всех, сяду за стол и начну работать. Коллеги сойдут с ума от такой перемены - ну и Бог с ними".

С этими спасительными мыслями я снова провалилась в сон, и разбудил меня телефонный звонок. Но это был не Севочка, как я в первую минуту подумала, а редактор одной из не слишком популярных газет, редакция которой к тому же располагалась на другом конце Москвы. Он предложил мне все-таки приехать за завалявшимся там с прошлого года гонораром. Уж если повезет, то по всем программам сразу!

Деньги лишними не бывают, причитавшейся мне тридцатки могло с лихвой хватить на удовлетворение моих месячных потребностей (свобода, свобода!), посему я наскоро ополоснула лицо, влезла в джинсы и майку, завязала на затылке "конский хвост" (как бы в отместку Севочке, который эту прическу почему-то ненавидел и бесконечно требовал, чтобы я постриглась "под Гавроша" и не пренебрегала косметикой. Все бы ничего, но беда заключалась в том, что в таком "прикиде" я выглядела как щенок в эполетах) и вылетела из квартиры сначала на лестницу, а потом во двор, имевший неприятную особенность в виде очень крутого поворота в него с улицы. Местные это знают, а чужаки в наши тупиковые дворы захаживают крайне редко.

В ту самую секунду, когда я выскочила из-за этого чертового поворота на Кропоткинскую улицу, слева буквально из ничего материализовалась черная "Волга" и, как мне показалось, стремительно прыгнула на меня. Отдам должное водителю, машина затормозила в полумиллиметре от края моих кед. Могло быть и хуже, конечно, причем намного, но я все равно не удержалась на ногах и брякнулась на сияющий лаком капот, пребольно ушибив голову, бок и, кажется, локоть.

Обе дверцы распахнулись одновременно, и два мужских голоса, как мне показалось, хором, заорали:

- Дура! Машина не целует, она давит! С ума сошла?

По-моему, вместо слова "целует" было использовано нечто более емкое и выразительное, за подробности не ручаюсь.

Следующим номером программы я обнаружила себя на заднем сидении этой самой дурацкой машины, причем сидевший рядом со мной человек в светлом костюме достаточно крепко обнимал меня за талию.

- Но-но, - сказала я как можно более грозно. - Мы едва знакомы, а вы уже допускаете такие фамильярности.

- Помолчите-ка, - негромко ответил мне человек, в голосе которого отчетливо слышалась привычка командовать. - Неизвестно, что вы там себе переломали. Сейчас поедем в травмпункт...

- Еще чего! - возмутилась я. - Высадите меня у ближайшего метро. А если некуда девать время, поинтересуйтесь лучше, не попортила ли я ваш лимузин. Так что вам - на станцию технического осмотра, а мне по делам. Разойдемся, как в море корабли...

Меня поджидали вожделенные тридцать рублей кровно заработанных денег, а я должна тратить время на какие-то пункты! Сами сумасшедшие, допустим, но зачем меня в свою компанию тащить?

- Дима, - продолжил мужчина, обращаясь к водителю, словно не слыша моих патетических воплей и остроумных замечаний. - Сейчас высадишь меня у Кутафьей башни и часа за два постарайся управиться. Отвезешь эту милую даму в травмпункт и убедишься, что с ней все в порядке. Потом вернешься за мной и доложишь ситуацию. Понадобится госпитализация - организуешь. Ну да не мне тебя учить. И никакие её возражения не слушай. Просто детский сад какой-то! Была бы моей дочерью, ей-богу, выпорол бы.

Дима молча кивнул, даже не повернув головы в мою сторону.

- Детей бить непедагогично, - назидательно заметила я, стараясь взять себя в руки.

На самом деле меня просто колотило от самого настоящего страха. Не хочу в больницу, терпеть не могу никаких больниц! Стоило сбегать от Белоконя, чтобы угодить под это черное четырехколесное чудище, под опеку молчаливого Димы, в руках которого и руль-то был практически незаметен. Да я лучше утоплюсь!

- Никаких больниц, - открыла я было рот, но меня снова как бы проигнорировали. Впрочем, не до конца.

- Как вас хоть зовут, дитя природы? - спросил мой сосед, и довольно ловко ощупал мне голову и плечи. - Да не дергайтесь, я не покушаюсь на вашу честь и достоинство. Элементарный предварительный медосмотр. Голова не болит?