Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 10 из 11



- Такая наглость стоит наказания... Эта обида заслуживает месть! раздавалось отовсюду, и рыцари, дворяне, шварценгейптеры хлынули на ристалище.

- Выбросьте вон, прибейте, убейте этого самозванца! - кричали рыцари. - Он не наш.

- Он будет наш! - возражали шварценгейптеры, стеснясь в кружок около бесчувственного Эдвина. - Мы не дадим тронуть его волоском...

- Кто не даст? Кто не позволит? Кто? Не по нашей ли милости впущены вы в круг рыцарский? - шумели дворяне.

- Не из милости, а по праву.

- Кто дал права, тот может и взять их.

- Вы их продали нам, а не дарили. Мы такие же господа, как и вы, в Ревеле, который не раз уже выкупали своим золотом и спасали своею кровью.

- Старые песни, старые сказки!.. Храбрость ваша качается на весовой стрелке, а честь, как обстриженный червонец, очень упала в цене...

- Гром и буря! Мы напечатаем на лбах ваших такие монеты, что век не износите штемпеля...

- Аршинники, разбойники! - летело навстречу друг другу, и обе стороны пышали боем, когда венденский фогт фон Дельвиг вскочил на перила и громовым голосом говорил:

- Дворяне и рыцари! вот следствие пашей доброты! Когда бы не позволили мы шварценгейптерам и первым гражданам мешаться с нами, этот купчишка не стоптал бы нашего собрата и преимуществ Ордена, не обидел бы в лице Унгерна нас всех. Но пусть прошлое будет нам уроком для переду. Да будет же отныне и навсегда запрещено всем без изъятия, не носящим звания рыцаря или дворянина, въезжать за турнирную решетку.

- Да будет, да будет, - загремели дворяне и рыцари, и герольды под звуком труб возгласили, что никто, кроме дворян и рыцарей, не может отныне ломать с ними копья в турнире.

- Так мы сломим их в битве! - зашумели обиженные таким исключением шварценгейптеры, обнажая мечи.

- А! коли так, бейте черноголовых! - закричали рыцари.

- Рубите пустоголовых! - восклицали шварценгейптеры, кидаясь к ним навстречу, и вмиг мечи запрыгали по латам и бой завязался.

Вопли женщин, клятвы противников, громы оружия огласили воздух. Теснота умножала тревогу, конные и пешие, латники и невооруженные, бойцы и миротворцы смешались, и все орудия от рук до копий были в деле. Обиженное самолюбие и неуклонная гордость подстрекали сражающихся, вино и гнев ослепляли всех, ожесточение росло. Напрасно гермейстер просил, уговаривал, повелевал; напрасно, крича и топая ногами, бросил свой жезл, даже шляпу и мантию на ристалище в знак закрытия турнира, - никто не слушал, никто не замечал его. Наконец усталость сделала то, чего не могли совершить ни моления жен, ни приказы старших. Обе стороны склонились на увещания доброго бургомистра Фегезака, и противники разошлись, грозя друг другу мечами и взорами. Опустелое побоище усеяно было перьями и шпорами, рыцарскими и дамскими украшениями. К счастью, теснота помешала дальнему убийству, ибо сражение превратилось в борьбу; говорят, немногие заплатили яшз-нию за эту игрушку.

Эдвин все еще лежал в смертном обмороке от сильного ушиба и бури чувств. Подле него на коленях стояла прелестная Минна, забыв весь мир для любезного и ничему не внимая, кроме чуть слышного биения его пульса; Лонциус, ухаживая на Эдвином, уговаривал беснующегося Буртнека, который всем тогда известным светом клялся, что он не отдаст Эдвину дочери, хотя он и остался победителем.

- Но ваше слово, барон, ваше рыцарское слово!

- Но мои предки, г. доктор, мои предки! Лучше не сдержать слова, чтобы поддержать имя. Коротко сказать, Эдвин очень высоко задумал; я вовек не выдам Минны за человека без славного имени.

- Зато с доброю славою.

- За человека, у которого родословная в счетной книге, у которого нет герба.

- У него их тысячи, барон, и все на золотом поле.

- Хоть весь он рассыпься червонцами, - я не соглашусь раздвоить [Ecarteler - геральдическое выражение. (Примеч. автора.)] свой щит с вывескою.

- Вспомните, барон, что Эдвин кровью выручил вам отнятое Унгерном, неужели за великодушие заплатите вы неблагодарностию?



- Добродетель - не титул...

- Мы производим его в командоры шварценгейпте-ров! - гордо возразили старшины сего сословия. - Он заслужил это достоинство храбростию.

- Слышите ли?.. - сказал доктор. - Это почти рыцарское достоинство!

- Батюшка, - вскричала, наконец, Минна, будто вдохновенная, - он оживает, мой Эдвин оживает. Простите, - продолжала она, обливая грудь отца горькими слезами, - я люблю Эдвина, я не могу жить без него... В руке моей вольны вы, но мое сердце навечно принадлежит Эдвину.

Казалось, она истощила все силы души и тела, чтобы выговорить слова сии, и, сказав их, как лилия, поникла головою и без чувств опустилась на плечо отца.

Это тронуло Буртнека более всех доводов. В гербе его не было сердца, но оно билось в груди отеческой. С нежною заботливостью поддерживая дочь левою рукою, он веял над ней перьями шляпы, хотел поцелуем призвать в нее жизнь, и даже слеза блеснула на непривычной к тому реснице.

Между тем добрый Лонциус наступал на него сильнее и сильнее:

- Он богат, прекрасен, командор и храбр; это пресечет злые языки... Неужели вы хотите уморить дочь и лишить счастья друга, изменив слову? Притом же любовь дочери вашей известна всему городу...

- Дай мне подумать хоть день, хоть час...

- Вы никогда не выдумаете лучше того, что говорит вам сердце... Итак, Эдвин зять ваш?

- Зять и сын... Эдвин и Минна, милые дети мои, пробудитесь для новой жизни!

Светел и радостен скакал с турнира Эдвин подле колесницы невесты своей, не сводя с нее глаз и поминутно целуя ее руку.

Спускаясь с Блоксберга, им встретился Доннербац в полном вооружении и с копьем в руке...

- Куда едешь, любезный Доннербац? - спросил Буртнек.

- На турнир, - отвечал тот, протирая глаза.

- Ты проспал его... Поедем-ка лучше ко мпе на свадьбу, - с усмешкою сказал Эдвин.

- На твою свадьбу, - неужели с фрейлейн Минною?.. Не сон ли это?

- Дай бог не просыпаться от такого счастливого сна!

Шумно промчался поезд мимо, - и Доннербац долго стоял на улице с отверстым ртом от удивления.

КОММЕНТАРИИ

Ревельский турнир. Впервые - в альманахе "Полярная звезда", 1825 год, за подписью: А. Бестужев.

Стр. 124. Звон колоколов с Олая... - Церковь св. Олая является памятником древнегерманского зодчества в Прибалтике. Впервые упоминается в 1267 г.