Я - Мышиный король

Площадь снова, обрадовавшись, взорвалась свистом и аплодисментами.

- Ништя-а-ак!.. - завопил кто-то из гущи повернутых кверху физиономий.

И все слипшееся людское варево, колыхнувшееся от восторга, немедленно подхватило:

- Ур-ра-а-а!..

А гвардейцы вдруг вскинули ружья до уровня подбородка и по чьей-то короткой команде дали в небо отчетливый резкий залп.

- Ба-бах!..

Гулкое протяжное эхо прокатилось по площади.

- Ба-бах!..

Это, по-видимому, была кульминация праздника.

Музыка, во всяком случае, прибавила громкости, а застывший на долю секунды как бы в приветственной, не очень естественной позе Мэр на прощание еще раз взмахнул руками и, по всей вероятности, объяснив что-то Нашему Великому Покровителю, фиолетовая морда которого едва доставала ему до острого подбородка, как обычно, немного сутулясь, вероятно, чтобы уменьшить свой нечеловеческий рост, чрезвычайно целенаправленно, как все, что он делал, побежал вниз по лестнице, прилепившейся к коробке трибуны.

Он, наверное, торопился, потому что его, как всегда, ожидали важные государственные заботы. Но он даже не успел добежать до заурчавшей мотором машины.

Потому что едва он остановился, чтоб не уехать без Нашего Высокого Покровителя, как в толпе, обалденно таращившейся на проплывающий аэростат, совсем рядом с притиснутыми к загородке Кефом и Боркой, раздалось отчаянное:

- Пусти! Руку сломаешь!.. - а затем не менее отчаянное. - Граждане!.. Да посмотрите, что эта гнида делает с человеком!..

Кричал, оказывается, Крокодил.

Он каким-то образом уже оказался за ограждением и теперь, словно припадочный, выламывался в руках ошарашенного милиционера, колотясь о него головой и лягаясь тяжелыми, по-видимому, лыжными шнурованными ботинками.

- Помогите, сограждане!.. Убивают трудящегося человека!..

Он, скорее всего, действительно был припадочный, потому что ужасно, кошмарными психопатическими белками закатывал выпученные глаза, а из мягкого рта, растянувшегося гнилозубым оскалом, вытекали, поблескивая на солнце, висючие липкие слюни.

Впечатление было отталкивающее и одновременно какое-то жалостливое.

- Отпусти больного!.. - сразу же заговорили в толпе.

- Не ломай ему руку!..

- Дубина стоеросовая!..

Тут же за ограждением появился юноша с длинными волосами и, не долго думая, обхватил милиционера сзади, прикрепившись к нему, будто клещ, и всей тяжестью сковывая его движения.

Милиционеру теперь приходилось туго.

Тем более, что, подвигнутые примером юноши, несколько крепких мужчин из толпы тоже начали переваливаться за ограждение - извергая ругательства и явно намереваясь принять участие в драке.

Кефа и Борку, как куклы, были отброшены в сторону.

Ситуация становилась критической.

Видимо, поэтому четверо соседних милиционеров, до того момента, как истуканы, стоявших поодаль, ринулись, выхватывая дубинки, на помощь и, работая ими, а также ботинками и кулаками, энергично отшвырнули напирающую толпу обратно за ограждение - вместе с юношей и истерически всхлипывающим Крокодилом.

Заняло это, наверное, не больше десятка секунд.

Тем не менее, даже такого короткого промежутка времени оказалось достаточно: в оцеплении, пересекающем площадь, образовалась солидная брешь, и в нее, совершенно беззвучно, как тень, огибающая любые предметы, словно выстреленный из пушки, устремился невесть откуда взявшийся человек в грязно-сером брезентовом рабочем комбинезоне.

Он был собранный, невысокий, весь как будто летящий к невидимой, но прекрасной цели, тренированное тело его с легкостью птицы преодолевало препятствия: вот он, как при беге с барьерами, распластавшись по воздуху, перепрыгнул через еще одно, внутреннее ограждение, которое его ни на секунду не задержало, вот он, точно опытный, хладнокровный футбольный игрок увернулся от двух гвардейцев, ринувшихся ему навстречу, вот он быстрым клубком покатился по мостовой, всетаки, вероятно, зацепленный по ноге, брошенной издалека милицейской дубинкой, но, однако, тут же вскочил и как будто с новыми силами помчался к трибуне. Казалось, не было никакой реальной возможности остановить его, он летел без оглядки, словно и в самом деле выброшенный из дула орудия, и даже когда почетная караульная рота, видимо, подготовленная к таким ситуациям и поэтому отреагировавшая достаточно быстро, вдруг рассыпалась, а затем стеной сомкнулась вокруг него, то он не исчез бесследно в этом непробиваемом тройном заслоне, а как будто срикошетировав от него, взвился вверх, баскетбольным прыжком выплескиваясь над головами, и действительно, как умелый баскетболист, окруженный командой противника, длинным точным движением правой руки выбросил по направлению к Нашему Покровителю нечто вроде квадратной жестянки - вдруг вознесшейся к небу и тусклыми, масляными боками блеснувшей на солнце.

Ужасающий тихий полет ее длился, казалось, целую вечность.

Но, наверное, в самый последний момент человека этого все же ударили по предплечью, потому что жестянка, лениво переворачиваясь, полетела не точно на Нашего Покровителя, который, немного попятился, а несколько в сторону и поэтому, прочертив в хрупком воздухе неторопливую сверкающую дугу, неожиданно брякнулась прямо на капот рванувшейся куда-то назад машины.

Харкнул медный огонь, и заклубилось над покореженностью металла ватное облако взрыва.

Мощный ударный раскат пронесся по площади.

Разом сдернуло флаги и мохнатые черные папахи гвардейцев.

Завопили ошеломленные птицы.

Все это было невероятно красиво: строгая, вдруг оказавшаяся в тени громада Дворца, солнце, как нарочно, пробившееся сквозь туман и позолотившее дымку, красные, блистающие позументами, праздничные, многочисленные мундиры, и, наконец, сам разрыв - огнеглазый и распускающийся жаркими лепестками.

Точно он и являлся причиной сегодняшнего великолепия.

Кеф и Борка повизгивали от восторга.

И они совершенно не испугались, когда из дворцовых ворот, взбудораженный грохотом взрыва и дикими криками, растопырясь и выставляя перед собой частокол автоматов, брызнул на полусогнутых ногах взвод охраны и, не разбираясь ни в чем, ни на мгновение не задерживаясь, ошалело перекрестил все пространство надрывными паническими очередями.