Страница 16 из 84
Дуремар откинулся в кресле.
Пить он, впрочем, не стал, а, повертев немного в руках пузатую низкую рюмку, осторожно поставил ее обратно на столик, а затем, достав из кармана вышитый по краям, чистый платок, очень тщательно, один за другим, вытер одуловатые пальцы.
Вид у него при этом был чрезвычайно довольный.
- Ты что, все параграфы наизусть знаешь? - с отвращением спросила Ивонна.
И теперь уже Дуремар пожал острыми худыми плечами:
- Ну - все не все... разумеется... а кое-что знать положено...
- Тогда объясни, пожалуйста, куда мне еще обратиться?
Дуремар вперил в нее загадочный непроницаемый взгляд, и под этим взглядом она вдруг покраснела, как школьница. А немного спустя сказала - то, что вовсе не собиралась:
- Я ведь не могу прожить на такие деньги.
Голос прозвучал очень жалобно и как-то подобострастно.
- Сколько тебе должны были заплатить? - спросил Дуремар.
- Я рассчитывала по крайней мере на триста, - сказала Ивонна.
- Триста?..
- Меньше не получается...
Тогда Дуремар покряхтел, будто от внутренней невыносимой боли, сильно сморщившись, полез рукой куда-то в глубь пиджака и, достав оттуда потрепанный с вензелями бумажник, положил на салфетку две фиолетовые купюры, а потом, опять покряхтев, словно боль, охватившая сердце, еще усилилась, неохотно добавил сверху четыре пятерки.
Голубые бумажки затрепетали, как бабочки.
- Вот тебе - двести двадцать, пожалуйста, - все, что могу...
И когда Ивонна, чувствуя, что, наверное, не следует так поступать, все-таки неловко, одеревеневшими пальцами взяла эти проклятые деньги, то, уже засовывая их в карман халата, она с необычайной ясностью поняла, что теперь не имеет никакого смысла просить за Кору, - все, кредит, который она ощущала, на сегодня исчерпан, Дуремар больше ничего делать не будет, и сама эта мысль принесла ей какое-то странное облегчение: значит, и не надо обращаться к нему с подобной просьбой.
Тем более, что уже маячил в ближайшем будущем Указ о военном призыве.
Клаус - вот, о ком сейчас следовало бы думать.
И поэтому она, взяв себя в руки, спросила, немного волнуясь:
- Что там за новое распоряжение? Насчет армии, и так далее... Я прочитала в Конторе... оно имеет к нам какое-нибудь отношение?
На серьезную информацию, однако, она уже не рассчитывала, может быть - так, какие-нибудь несущественные подробности, и действительно, Дуремар, который, по-видимому, тоже считал, что кредит его личных обязательств на сегодня исчерпан, лишь немного, как лошадь, которой мешают мухи, помотал головой и беспечно махнул ладонями - какая, мол, ерунда, пусть это тебя не волнует.
Вся его первоначальная настороженность, по-видимому, уже рассеялась, он пришел в свое обычное расслабленное состояние - потому что, как девушка, маленькими глоточками выцедил бурый, дохнувший маслами коньяк, а затем, вероятно, почувствовав некоторое возбуждение, протянул к ней холодные синеватые руки в чернильных прожилках:
- Ну, Ивонночка!.. Мы теряем драгоценное время!..
Сладкий голос его заметно дрожал, а змеиные мягкие губы вытягивались, образуя трубочку.
Ивонна поежилась.
Интересно, подумала она, а Кора согласилась бы на Дуремара, если бы, конечно, он аннулировал ее повестку?
Наверное бы согласилась.
Мысль мелькнула и растворилась в вялом ожесточении. Какой смысл было думать об этом? Кора уже фактически не существовала. А Дуремар, напротив, пребывал сейчас в здравии и благополучии: распахнул свои длинные, как у паяца, нескладные руки и два венчика пальцев на них, будто щупальцы, медленно колыхались:
- Ну, Ивонночка!.. Ну мне же через полчаса - опять на работу...
В голосе его звучали недоумение и обида.
Тогда Ивонна нехотя ему улыбнулась, и Дуремар мгновенно пересел на диван - осторожно, как гусеница, прильнув всем резиновым телом и еще более осторожно взявшись за отвороты халата.
- Ну вот, мы, наконец-то, и вместе...
Пальцы у него и в самом деле были холодные.
Ивонна вздрогнула.
И в это время прозвучал резкий требовательный звонок в прихожей.
В общем, как не заладилось с самого утра, так, видимо, и продолжалось, - потому что когда она, кое-как успокоив ополоумевшего Дуремара и всей жизнью поклявшись, что ни один человек сюда не покажется, с превеликим трудом запихала его в крохотную подсобную комнатку, размерами похожую на чуланчик, то, сама вся в смятении, открыв наружную дверь, она увидела не соседку, на что в глубине души почему-то надеялась, и не почтальона, приносившего иногда заказную корреспонденцию, даже, в общем, не Клауса - у Клауса был свой собственный ключ - а увидела Франца, ощерившегося от злости, и причем за спиной у него маячила какая-то не внушающая доверия, потрепанная фигура.
Вот уж кого она совсем не хотела бы видеть.
- В чем дело?
Однако, Францу было в глубокой степени наплевать на это.
- Привет! - растягиваясь в ненатуральной улыбке, сказал он.
И не грубо, но безоговорочно отстранив Ивонну плечом, как хозяин, потопывая, прошел в глубину квартиры, где на кухне, немедленно, открыв холодильник, первым делом достал оттуда пакет молока, который уже был распечатан, - огурец, две банки килек в томате, вывалил из подвешенной хлебницы половинку городского батона, а затем вскрыв консервы широким зазубренным лезвием, видимо, одним из десятка спрятанных в ручке ножа, выхватив из этого же ножа трехзубую крепкую вилочку и махнув человеку, с которым он вместе явился: Проходи, Крокодил, не стесняйся, чувствуй себя, как дома!.. принялся выковыривать хилые рыбьи тушки - запивая их, точно изжаждался, и заедая кусками растерзанного батона.
Причем, сам батон он не резал, а просто отламывал, вероятно, не желая терять драгоценного времени, а вчерашнее, наверное, уже подкисшее молоко торопливо отхлебывал прямо из горлышка - так, что одна-две белые струйки скользнули по подбородку.
- О!.. Это - то, что требуется!..
Он был вообще какой-то грязноватый, оборванный, словно все последние дни ночевал на чердаках и в подвалах, серую брезентовую штормовку его явно с чужого плеча перечеркивали следы мазута и ржавчины, а на складках локтя, где она была кое-как, неумело заштопана, будто высохшая слюна, поблескивали ниточки паутины.