Страница 29 из 37
Сергей вспомнил, как он трогал вчера тягучую жидкость. Жидкость с чмоканьем падала на асфальт, и похожа она была действительно на машинную смазку - загустевшую такую, отталкивающую, вонючую. Его, помнится, чуть не стошнило прямо на мостовую. Саблю он, во всяком случае, выбросил. Нет, игрушка здесь, скорее всего, ни при чем. Но ведь что-то же помогло ему выжить и даже отбиться.
Во всем этом присутствовала какая-то простая загадка. Еще шаг, ещё малость усилия, и ответ на неё будет найден. Требуется совсем немного. Однако усилие не помогало, серый мутный туман как будто пропитывал голову размягчал вялый мозг, рождал тоскливую безысходность. Не было никакого желания о чем-либо думать. Сергей тупо тащился по улицам, возвращаясь домой. Солнце превратило в окаменелости прежнюю грязь, очумело торчали из-под заборов лопухи и крапива, а на середине площади, которую ему все-таки пришлось пересечь, как языческий идол, стоял в одиночестве дядя Миша.
Он увидел Сергея и развернулся к нему, как трактор.
- Вот поставили, - сообщил он, когда Сергей подошел. - А чего поставили и сами не знают. Наблюдайте, говорят, товарищ сержант, за порядком.
Он свирепо обозрел притихший бетонный простор - даже тени от зданий, казалось, стали короче. А сам дядя Миша, проявив таким образом служебную суть, шумно выдохнул и приблизил к Сергею распаренную физиономию.
- Пекка совсем озверел, - сказал он, понизив голос. - Каждый день у него теперь - совещание. А сегодня вдруг объявил мне о служебном несоответствии. Вероятно, ему самому намылили шею. Ну - за обыск и вообще за отсутствие результатов. Я теперь опасаюсь, как бы он не отыгрался на нас. А ты - с кладбища, ну как там вообще ситуация?
- Нормально, - сказал Сергей.
Он не знал, что подразумевает под этим словечком "нормально". Дядю Мишу, однако, такое известие удовлетворило. Он опять шумно выдохнул и вытер багровый лоб. Сообщил - тем же заговорщическим, пониженным голосом:
- Видел я сегодня эту... Альдину. Магазин она открывала, а я как раз подошел. Смотрю: бледная вся, рука на перевязи. Значит, я: где повредили руку, Альдина Георгиевна? А она - шур-шур-шур, да так, бытовая травма. Дескать, что-то там неудачно откупорила. Губы, значит, поджала, глаза - как булавочные головки, и все целится к магазину, мол, извините, товарищ сержант, - юрк за дверь и, значит, засов задвигает. Это чтобы я, значит, не пошел вслед за ней. А рука у неё все-таки неспроста перевязана. Ты, Сережа, ничего об этом не знаешь?
- Не знаю, - ответил Сергей.
Ему очень не нравилась судорожная болтливость сержанта. Дядя Миша как будто боялся хоть на мгновение замолчать: наклонялся к Сергею, трогал его за плечи, поднимал ежесекундно фуражку, промакивая потную плешь. Это было на него совсем не похоже. Что случилось, быть может, он выпил сегодня? Алкоголем, однако, от постового вроде бы не несло, и тогда Сергей, повинуясь интуитивной догадке, поинтересовался:
- Дядя Миша, а ночью вам ничего такого не снилось?
И немедленно поразился, какое это произвело впечатление. Дядя Миша осекся, насупился, сунул платок в карман и сказал уже совсем другим, неприязненным голосом:
- А что?
- Да нет, я просто спросил, - ответил Сергей.
- Вы имеете что-нибудь сообщить по этому поводу?
- Да нет, в общем - нет.
- А тогда попрошу не отвлекать меня посторонними разговорами. Проходите, Сергей Николаевич, я - на службе.
- Дядя Миша!..
- Я вам говорю, гражданин!..
Брови у него недоброжелательно сдвинулись.
- Извините, товарищ сержант, - сказал Сергей. - Я действительно вас отвлекаю. Прошу прощения...
И пошел через площадь, чувствуя у себя за спиной пронзительное милицейское наблюдение.
Со смертью один на один.
И однако, сворачивая на проспект, он, не выдержав, обернулся: дядя Миша торчал на пустынной площади, как истукан, и отсюда казалось, что в нем нет ничего человеческого.
Сергей вяло махнул ему зачем-то рукой, но нахмуренный дядя Миша даже не шелохнулся...
Дома его ожидало некоторое потрясение.
Когда он, задержавшись немного у почему-то увядающих гладиолусов, разрыхлив отвердевшую землю и выдернув два-три сорняка, неохотно, с каким-то даже нехорошим предчувствием поднялся через веранду в зашторенную гостиную, то увидел там Ветку, сидящую так, словно она проглотила кол, а напротив неё - тоже выпрямленную седую старуху, у которой проглядывала на макушке лысинка из-под редких волос.
Это старуха была ему вроде бы незнакома. И лишь когда она обернулась на звуки шагов, поведя головой и даже, как показалось Сергею, скрипнув суставами, то он, чуть не споткнувшись, узнал в ней изменившуюся Семядолю.
Выглядела она ужасно. Если раньше старение тронуло её лишь чуть-чуть, то теперь она находилась будто в преддверии смерти: вся увядшая, покрытая старческими морщинами, причем кожа, как у рептилиий, давала землистый отлив, а мешки под глазами казались заполненными чернилами. Хуже всего были волосы: очень жидкие, вылезающие, по-видимому, целыми прядями - голова из-за этого походила на плотницкую болванку, а на темном, унылом и явно непроглаженном платье, красовались неряшливые пятна еды - их как будто счищали, но так до конца и не счистили. И высовывались из-под мятой юбки чулки доисторического происхождения. Где она такие чулки раскопала? Сергей просто не представлял, что можно так измениться за несколько дней. Почему-то на кладбище она выглядела заметно приличнее. Или, может быть, расстояние скрадывало детали?
- Добрый день, Маргарита Степановна, - протяжно сказал он. - Вы ко мне? Извините, я тут слегка задержался... Может, чайник поставить? День сегодня - печальный...
В замешательстве он обернулся к Ветке, рассчитывая на нее, но благоразумная Ветка, конечно, уже испарилась - только скрипнула дверь, закрываемая, по-видимому, поплотней, да едва различимо прошелестели шаги по направлению к кухне. Ветка не желала участвовать в разговоре.
Впрочем, может быть, это было и к лучшему - Семядоля, по-прежнему выпрямившись и дернув деревянной щекой, приказала директорским голосом, который звучности не утратил:
- Ничего не надо! Сядьте, Сережа!
Интонации были - как будто она разговаривала на педсовете.